— Жорж, ты правда в порядке? — снова подскочил Левандовский.

— Что это было? — с трудом произнес Обиходов.

— Я тебе все объясню, Жорж! — Левандовский поправил ему воротник рубашки. — Пойдем, я тебя отвезу домой и по дороге все объясню.

У Обиходова потемнело в глазах, все вокруг неожиданно закружилось. Он увидел, как к его лицу стремительно приближается паркетный пол, почувствовал удар и отключился.

Утренний туман рассеялся. Осталась только легкая дымка над самой водой. «Апокалипсо» шла со скоростью десять узлов. Ход был ровным, двигатели работали почти бесшумно. Барсуков вышел из салона на пост управления, кивком поприветствовал Леню и стал молча наблюдать, как справа и слева по берегам узкого канала медленно проплывают назад дачные поселки, сонные деревеньки, березовые рощи, одинокие рыбаки у кромки воды.

— Где мы находимся? — спросил Барсуков.

— Скоро будем в Дубне, — сказал Леня.

— Найди место для стоянки. Пару часов нужно отдохнуть.

— Есть, — сказал Леня.

Барсуков ушел на корму. Он достал мобильный телефон, посмотрел на часы. Без пяти девять. Нервно провел рукой по подбородку, собираясь с духом, глубоко вздохнул, как перед прыжком в воду, и начал набирать сообщение. «Сделка отменяется по распоряжению капитана Рыкова. Барсуков». Несколько раз перечитал текст. Нашел в телефонном справочнике номер, смахнул со лба выступивший пот и отправил сообщение. Убедившись, что сообщение получено адресатом, Барсуков положил телефон в карман, потом снова достал, подумал пару секунд и выбросил телефон за борт. Какое-то время он следил глазами за тем местом на воде, куда упал телефон, словно боялся, что тот может выскочить обратно. Потом перевел взгляд на березовую рощу, на утреннее еще не яркое небо с перистыми облаками и засмеялся. Сначала нервно, неуверенно и как будто неумело. Смех толчками и спазмами выталкивал из организма остатки тревоги и страха. Смех промывал душу, как содовый раствор промывает желудок. Постепенно душа очистилась и Барсуков засмеялся, как в детстве, ровно, заливисто, не стесняясь. Впервые за много лет он почувствовал себя счастливым.

Леня, услышав смех мастера, поторопился со стоянкой. Он плавно подвел яхту к присмотренной заводи, сбросил ход, чуть подработал назад, сверился с показаниями эхолота и нажал кнопку якорной лебедки.

Барсуков снова появился на посту управления спокойным и собранным, как обычно. Леня подумал, уж не послышался ли ему этот странный смех. Чего не бывает от недосыпу.

— Встали на якорь, Роман Евгеньевич, — бодро доложил он. — Глубина полтора метра.

— Хорошо, — сказал Барсуков. — Сейчас пойдешь отдыхать. Только сначала я хочу сказать тебе кое-что.

Леня ждал этого момента и приготовился слушать.

— «Апокалипсо» в яхт-клуб больше не вернется, — продолжил Барсуков. — Так сложились обстоятельства. Я собираюсь идти в Питер, а дальше, может быть, в Финляндию или еще куда-нибудь. Как быть тебе, решай сам. Можешь сойти на берег в Дубне, я выплачу тебе зарплату за два месяца вперед и разойдемся. В этом случае, у меня будет только одна просьба. Не появляйся в яхт-клубе пару недель, чтобы к тебе никто не приставал с лишними вопросами. Это для твоей же безопасности. Или же можешь пойти со мной. В этом случае спокойной жизни, к сожалению, гарантировать не могу. Впереди полная неопределенность. У тебя есть пара часов, чтобы хорошо подумать и принять решение.

— Мне и думать не надо, — сказал Леня. — Раз вы собрались к морю, значит, нам по пути. Да и старушку «Апокалипсо» жалко бросать. Привык я ней. Ее тоже давно уже пора с настоящим морем познакомить. Хватит ей в Клязьме торчать, не для того строили. Короче, я с вами, Роман Евгеньевич.

— Вот и хорошо, — Барсуков улыбнулся. — Я очень рад. А теперь давай отдыхать. Впереди трудный день.

Обиходов чувствовал ужасную неловкость, он стоял на освещенной сцене абсолютно голый. Играла музыка. «Шляпу можно не снимать» пел Джо Кокер. Но даже шляпы у Обиходова не было. Одной рукой прикрыв пах, другой он пробовал защититься от яркого света рампы, бьющего прямо в глаза. Перед собой он видел темный зрительный зал, огромный, как стадион, в первых рядах неясные силуэты людей. Присмотревшись внимательно, он узнал главного редактора и генерального директора издательства. А еще родителей бывшей жены.

— Они здесь зачем? — раздраженно подумал Обиходов. — Сама-то не пришла, — в душе его даже успело шевельнуться что-то вроде обиды. Игнорирует. Молнией мелькнуло в голове неприятное воспоминание об их последней «решающей» ссоре, запрыгали слова «хватит», «нет сил», «безнадежно».

«Безнадежно? Знала бы ты, что такое безнадежно…» Обиходов затравленно осмотрелся. С трех сторон сцену окружала глухая стена, прямо перед ним пугающая чернота зрительного зала. Путей к отступлению не было. Просто так стоять тоже было нельзя. Обиходов заметил, что директор издательства уже выказывал признаки недовольства, он поджал губы и двумя руками поправил очки, как бы желая понадежнее укрепить их на носу. Он всегда так делал, прежде чем приступить к разносу. Стараясь попадать в такт музыке, Обиходов боком приставными шагами подошел к шесту, установленному посередине сцены. Он попробовал спрятаться за него, но это было невозможно, шест был слишком узким. Никуда не деться, понял Обиходов, нужно танцевать. Он лихорадочно вспоминал, как это делают профессиональные стриптизерши. Широко развести ноги, присесть, или сначала присесть потом развести ноги. Господи, стыд-то какой! Обиходов представил выражение лица своей бывшей тещи и весь покрылся липким потом. Он вцепился в шест обеими руками так крепко, будто от этого зависела его жизнь, и начал в такт музыке раскачивать бедрами, влево и вправо, сначала еле заметно, осторожно, потом все смелее и смелее. Чтобы не думать о тех, кто сидит в зале, Обиходов постарался сосредоточиться на песне. «Ю кэн лив е хэт он… ю кэн лив е хэт он» — повторял он вслед за Джо Кокером. Попробовал делать наклоны туловища в стороны и выпады вперед с переносом центра тяжести на левую и правую ногу. В армии это называлось комплекс упражнений номер один. Получалось замечательно, только мешал шест.

— Эх, однова живем! Танцевать так танцевать! — подумал Обиходов. Он оставил шест, ритмично переставляя ноги, вышел к краю сцены и крикнул в зал: — Руки! Не вижу ваши руки!

Зрители радостно засвистели и повскакивали с мест. Обиходов увидел перед собой колышущееся море поднятых рук. Их было тысячи и тысячи.

— Вот она, слава! — подумал Обиходов и крикнул. — Однова живем!

— Оооа — оо! — ответил ему мощный рев.

Обиходов пустился в пляс, он уже не слышал ни слов, ни музыки, выкидывал коленца, хлопал себя ладонями по груди и бедрам, как пьяный тракторист на танцах, кружился волчком, размахивал руками. Зал неистовствовал вместе с ним.

«А ну-ка, как они это делают?» — в мозгу Обиходова мелькнула задорная мысль. Он вышел на самый край сцены, сложил руки лодочкой и нырнул в зал. Десятки рук подхватили его, но, вопреки ожиданиям, не понесли по волнам, а почему-то начали неприятно трясти.

— Жорж! Проснись, Жорж! — услышал Обиходов голос, доносящийся откуда-то сверху. — Жорж! Проснись!

Обиходов с трудом открыл глаза и прямо над собой увидел лицо Левандовского.

— Проснулся! — обрадовался Левандовский. — Слава Богу! Ты почти сутки проспал.

В ушах Обиходова еще звучал Джо Кокер и ревел зал. Он снова закрыл глаза, ожидая, кто исчезнет, Джо Кокер или Левандовский. Исчез Джо Кокер. Обиходов почувствовал легкую досаду. Он окончательно открыл глаза и осторожно осмотрелся. Собственная квартира, собственная постель. Это хорошо. Проверив ближний внешний круг бытия, Обиходов обратился к внутреннему. Сознание работало, как компьютер, последовательно опрашивая систему за системой. Руки, ноги целы, печень ноет. Нестрашно. Довольно сильно болит голова, должно быть с похмелья. Какой-то мерзкий привкус во рту и неприятный осадок в душе. Удивление, возмущение. Память заработала не сразу, с перебоями. Арчил Эриашвили, то мертвый, то живой. Пистолет в руках. Выстрел. Труп. Семашко. Левандовский. Левандовский!