— Ну, точно — оргия, — решил Обиходов и размашисто подписал бумагу. — Что еще?

— Теперь тихонечко заходите, — сказал молодой человек. — Садитесь там прямо на пол и сидите. Запомните, ваш номер — двенадцать, — с этими словами он приоткрыл дверь, ровно настолько, чтобы Обиходов смог втиснуться в нее боком. — Желаю приятно провести время.

Лунный свет проникал в эту комнату через маленькое оконце под самым потолком. Проникал и рассеивался без следа, как единственная капля молока в чашке черного кофе. Обиходов стоял неподвижно, привыкая к темноте, через несколько секунд он смог уже различать силуэты, черные на черном. Несколько человек в плащах с капюшоном сидели на полу, образуя круг, в центре которого в старинном кресле с высокой спинкой восседал некто.

— Назови свой номер, незнакомец, — Обиходов узнал голос Дудкина, измененный готической акустикой.

— Номер… двенадцать, — ответил Обиходов.

— Приветствуем тебя, двенадцатый! — сказал Дудкин.

— Приветствуем тебя, двенадцатый! — хором повторили все присутствующие.

— Ея, ый-ый! — отразилось от сводов и воцарилась тишина.

Обиходов сообразил, что от него ждут, когда он усядется. Он подошел к кругу, сидящие потеснились и Обиходов опустился на приятно прохладный пол.

— Продолжай, шестой! — распорядился Дудкин.

— Я… я не могу не лгать, — раздался приглушенный мужской голос, слегка дрожащий от волнения. — Я лгу на работе коллегам. Просто так, бескорыстно. Сочиняю какие-то нелепые истории. Однажды, в разговоре соврал, что служил в армии. Очень глупо. Я даже на военных сборах ни разу не был. Меня можно было раскусить в два счета, а я продолжал врать и при этом понимал, что все понимают, что я вру. Или вот еще случай. Я приехал в Москву в командировку. Зимой. Вышел поздно вечером на Тверскую. Холод был собачий, ветер пронизывающий. Вокруг ни души. Смотрю, мне навстречу идет человек. В легком пальтишке, без шапки. Короче, иностранец, причем из какой-то южной страны. Видно, что замерз уже до последней возможности, вот-вот упадет. И этот иностранец схватил меня за рукав и бормочет: «Отель „Интурист“, отель „Интурист“». Понятно, что заблудился. А я Москву тогда еще плохо знал, и нет бы мне сказать, что мол, извини, брат, не знаю, где этот отель «Интурист», так я взял и махнул рукой куда-то налево, в сторону Тверского бульвара. Там, говорю. Туда идите. Он и пошел, почти побежал. Зачем я это сделал, до сих пор не пойму. Это ведь уже почти преступление. До сих пор перед глазами эта картина: промерзший пустынный город, метель метет и человек в легком пальто, которого я отправил в никуда. Может, он там упал где-нибудь на бульваре и замерз насмерть.

Акустика была такая, что невозможно было даже точно определить откуда доносился этот голос. То казалось, он совсем близко, то на другом конце комнаты.

— Я лгу жене, — продолжал незнакомец. — Очень много ей лгу. Когда-то у меня были… отношения, с одной женщиной. И тогда я лгал жене вдохновенно, с наслаждением. Это была феерическая ложь. Я придумывал невероятные вещи. Несуществующие командировки, встречи одноклассников, ночные авралы на работе. Один раз я даже специально подстроил автомобильную аварию. Небольшую, конечно. Без жертв. Но настоящую. Чтобы оправдать свой поздний приход домой. Я чувствовал себя резидентом иностранной разведки, который день и ночь находится на задании. Это такая увлекательная игра, которая сама по себе, может, даже приятнее, чем секс. Потом отношения с этой женщиной закончились. Я больше не изменяю жене. Но не могу ей не врать. Иногда гораздо проще сказать правду. Например, что в субботу собираюсь с друзьями пойти выпить пива. Что дурного в том, чтобы выпить пива с друзьями? Но эта правда кажется мне такой унылой, такой скучной. И жизнь моя кажется унылой и скучной. И я вру. Опять придумываю что-то. Хочу снова завести любовницу, чтобы был повод врать, чтобы я снова чувствовал себя резидентом иностранной разведки. Не знаю, почему так происходит. Может быть, страх перед разоблачением дает мне адреналин. Кто-то прыгает с парашютом, кто-то лезет в горы, а я лгу. Это мой экстремальный спорт. Мой наркотик.

Шестой замолчал. Некоторое время все собравшиеся слушали повисшую в воздухе тишину.

— Ты закончил, шестой? — спросил Дудкин.

— Да, закончил, — раздался печальный голос.

— Хорошо, — сказал Дудкин. — Так что же нам положить на алтарь? Какую конкретно жертву ты приносишь темным богам?

— А разве того, что я во всем этом признался недостаточно? — спросил шестой, несколько удивленно.

— Признаваться во лжи в полной темноте, когда ни единая душа не может тебя узнать, какая же это жертва?

— Что же я должен сделать?

— Сказать нам правду, какую-нибудь важную правду. Только истинное откровение способно искупить ложь.

— Откровение… — озадаченно повторил шестой. — Какое же откровение?

— Истинное, — подсказал Дудкин.

— Я…, - произнес шестой после паузы, — Я, наверное, дурной человек. Скучный, никчемный. Наверное, я неудачник…

— Не то, — сказал Дудкин. — Во-первых, это не так, никакой ты не неудачник. А во-вторых, ты не в церкви, любезный. Здесь так дела не делаются.

— Но что же тогда? — растерялся шестой. — Тогда я не знаю…

— Ладно, я тебе помогу, — смилостивился Дудкин. — Ты говоришь, что постоянно врешь жене, так?

— Так.

— Значит, у тебя должна быть от нее заначка. Небольшой счетик до востребования или пыльная коробочка из-под леденцов в гараже. Я прав? Есть?

«Браво, Дудкин! Браво!» — мысленно восхитился Обиходов.

— Есть, — упавшим голосом произнес шестой после довольно продолжительного молчания.

— Вот это я и называю важной и ценной правдой, — торжествующе сказал Дудкин. — И сколько там у тебя припасено?

— Немного, — замялся шестой.

— Немного — понятие крайне относительное, — заметил Дудкин. — Сколько конкретно? Только честно.

— Пара тысяч…

— Пара тысяч долларов, надо полагать. Значит, две тысячи долларов. Так?

— Две тысячи шестьсот шестьдесят, — уточнил шестой.

— Прекрасно! — воскликнул Дудкин. — А теперь посмотрим, насколько искренен ты был, рассказывая нам о своих нравственных проблемах. Мы ведь говорим здесь о жертвах. Не так ли? Так вот готов ли ты, шестой, перевести эти деньги на счет исследовательского центра «Камарг»? Готов ли ты таким образом подчеркнуть глубину и серьезность своих намерений встать на путь морального совершенствования? Готов ли ты такой ценой отречься от своей лжи?

Снова повисла долгая пауза.

— Могу перевести полторы тысячи, — сказал, наконец, шестой.

— Почему же только полторы? — насмешливо спросил Дудкин. — А остальные тысячу сто шестьдесят?

— Мне надо…

— Зачем?

— Для дочки, от первого брака. Жена не любит…

— Хорошо! — быстро прервал его Дудкин, должно быть, опасаясь, что излишняя мелодраматизация уведет в сторону от дела. — Полторы так полторы. Договорились! Кто следующий? Девятый!

— Я здесь, — новый голос оказался женским, немного грубоватым и резким, очевидно, что принадлежал он даме далеко не юной.

О том, чтобы разглядеть говорившую в такой темноте не могло быть и речи. Обиходов не смог даже определить, справа или слева доносился голос. Казалось, что он шел сверху.

— Что ты нам расскажешь, девятый? Какие темные страсти тебя обуревают?

— Ненавижу мужчин, — отчетливо произнесла дама.

После такого признания во тьме раздался глухой звук, словно все присутствующие одновременно не то вздохнули, не то усмехнулись.

— Они отняли у меня все, что было моего, — заявила дама. — Даже мой возраст. У самого вонючего бомжа есть возраст, а у меня возраста нет. То, что написано у меня в паспорте — чистая абстракция. Что-то вроде пекинского времени. Да я и сама уже абстракция. Моя бабушка в сорок лет выглядела красавицей. Нормальной сорокалетней красивой женщиной. Потом она была пятидесятилетней красавицей. Потом превратилась в шестидесятилетнюю милую женщину. Потом в добрую семидесятилетнюю бабушку. Я на нее была очень похожа. Была. Пять лет назад я сделала коррекцию носа и подбородка. В очень хорошей клинике. Если кто не знает, чтобы откорректировать нос, нужно раздробить переносицу. В буквальном смысле раздробить, молотком. В этой клинике нет ни одного зеркала или просто блестящего предмета. Чтобы пациенты сразу после операции не пугались своего лица, превращенного в огромный опухший синяк. У меня силиконовая грудь. Со второго раза получилось вполне неплохо. Во лбу у меня ботекс…