Потом вдруг стало сразу необычайно тихо, и лишь слышно было как стучат сердца этой женщины и дяди Пирана. Один из дядиных дружков схватил ружьё и, прицелившись, выстрелил в потолок. На чердаке отчаянно взвизгнула кошка и тотчас же умолкла. Бедняжка! Наверное, сидела себе там и слушала песни, а дело вон как обернулось!

Что было потом, я уж не помню, потому что так хотелось спать, что шея у меня скривилась.

Проснулся я уже в своей комнате и тотчас же бросился к стрельчатому окошку. На небе по-прежнему порхали белые бабочки. Мама надела на меня новую одежду и повела в залу, где горел огонь и сидели гости.

Дядя Пиран и его невеста всё ещё сидели на самом почётном месте, а перед ними лежала жареная курица, совершенно нетронутая. Они то и дело раскланивались направо и налево, а гости держали в руках стаканы и без конца тараторили.

За столом оставалось лишь несколько человек. Некоторые спали тут же, положив голову на руки.

Один из гостей, с длинными усами и лохматыми бровями, не переставая бубнил песенку: «Не хочу гривенника, подай мне красивую жену». Бубнил и всё хлопал по щеке рядом сидящего: поддержи, мол! Сосед ошалело мотал головой, раскрывал рот, но ни звука у него оттуда не вылетало. Нельзя было даже разобрать, спит он, или нет, но одно ясно было, что глаза у него зажмурены.

Напротив него сидел юноша в расстёгнутой рубахе: он, не переставая, покачивался и почему-то крутил пальцем в воздухе. Не слушая усача, юноша тянул на свой лад, что, мол, дружки невесты не хуже всех остальных.

И вдруг он так сильно качнулся, что, не поддержи его мой отец вовремя, непременно бы растянулся на полу.

Я вышел во двор. Снег здесь был умят. Кто-то, укрывшись буркой, прикорнул на арбе под навесом; спящий был без шапки, и голова его свисала.

По саду бегал юноша с взлохмаченными волосами. В руке у него была рукоятка топора. Я узнал его: это был тот самый, который стрелял накануне в потолок. Он увлечённо преследовал пёструю курицу, швыряя в неё рукояткой, но всё время попадал мимо и ужасно злился.

— Ты что это, Ражден, взбесился, что ли, чем это она тебя так прогневила? — крикнули ему с балкона.

— Обожаю куриную гузку. Пока я её не съем — отсюда ни ногой. Остальное уступаю вам, ешьте на здоровье, а мне — гузку! — кричал он и снова швырял рукоятку.

Наконец, попал. Курица ткнулась в пушистый снег и замерла. Торжествующий Ражден схватил её и, гикнув, помчался на кухню.

Когда я вошёл обратно в дом, стол уже совсем опустел. Оставшиеся гости лежали на скамьях, приставленных друг к другу, и состязались в умении храпеть.

Я прошёл в нашу с дядей комнату и вдруг… вижу: любезный мой дядя и его невеста, как ни в чём не бывало, расположились себе за столиком, понатаскали всякой еды и вовсю угощаются. Вместе с ними две какие-то незнакомые девушки — светленькая и чернявая.

Недолго думая, я протянул руку и схватил со стола поджаристую куриную гузку. Но дядя стукнул меня по руке и заставил положить кусок на место. Я обиделся, и из глаз у меня тотчас же брызнули слёзы.

— Ты что же, зятёк, жестокость свою показываешь? — засмеялась светловолосая девушка. — Смотри, невесту увезём обратно!

— Чего ты ребёнка обижаешь? — накинулась на него и вторая, чернявая. — Вот подрастёт, вспомнит тебе.

Раз уж у меня объявились заступники, я сильнее оттопырил нижнюю губу и громко заревел.

Невеста взяла меня к себе на колени и приласкала назло дяде. Я теперь схватил ножку и мгновенно обглодал её, потом, бросив кость на стол, полез за гузкой.

Мне захотелось проверить, на самом ли деле она так вкусна, как говорил Ражден?

Дядя промолчал, а гузка мне понравилась, она показалась мне гораздо вкуснее ножки.

А пока суд да дело, уж и стемнело. Одна из невестиных подружек занесла зажжённый светильник, другая унесла столик. Потом они взяли меня за руки и сказали:

— Давай, Караманчик, уходить отсюда!

— Почему? — упёрся я. — Это мой дом, если хотите, сами уходите!

Тогда девушки отвели меня в угол и шепнули:

— Дядя и тётя спать хотят!

— Ну и пускай спят, только дядя здесь, а тётя пускай к себе домой уходит и там спит! А эта постель моя и дядина! — твёрдо заявил я. И вдруг я заметил, что разворошённая обычно мною постель аккуратно прибрана, а поверх неё накинуто красивое розовое одеяло.

— Ты теперь с дедом будешь спать! — таинственно сообщила мне черноволосая.

— Пускай тётя спит с дедом, если ей хочется, — огрызнулся я. — Дед так храпит, что оглохнуть можно.

Пока шёл этот разговор, дядя и тётя молчали, словно воды в рот набрали. Тётя почему-то смотрела в окно, и глаза её мне показались красными, дядя же сидел понурив голову. Но когда я сказал про дедушку, они не выдержали и расхохотались.

Прыснули и девушки и со смехом выскочили из комнаты.

За мной тотчас же пришла мать.

— Пошли, Караманчик!

— Никуда я не пойду! — заявил я и обеими руками упёрся в топчан.

— Дурак несчастный! — разозлилась мать и стукнула меня по голове.

— Ты чего дерёшься?

— С сегодняшнего дня будешь спать с дедом!

— Сама с ним спи, сама!

Снова взрыв хохота. Я же скинул с себя каламани и, как был, в одежде полез в постель. Но мама схватила меня и насильно потащила из комнаты.

«Эге, — подумал я, — здесь не шутят! Ведь я всё время спал с дядей, так что же сегодня произошло? Почему меня прогоняют отсюда? Я всё тот же Караман! Подумать только, дядя Пиран будет здесь спать с какой-то тёткой, а меня прогоняют? Но я знаю, ей и самой не очень-то хочется здесь оставаться. Я ж видел, что она плакала! Прошу вас, умоляю, не гоните меня отсюда!..»

Но никто не слышал стонов моего сердца! И тогда, рассвирепев, я набросился на несчастную тётку:

— Уходи отсюда! Иди спать к себе домой!

Но ни она, ни дядя не проронили ни слова.

— Эге! Вот дурак! — озабоченно произнесла мама, выволокла меня в другую комнату и бросила на дедову постель:

— Смотри у меня, сиди и не шевелись! Иначе, клянусь прахом отца, плохо тебе будет! Выгоню на снег босиком и домой не пущу, покапризничай мне, попробуй!

Я залился горючими слезами. Правда, деда я любил больше всех, но спать предпочитал с дядей Пираном. Ведь говорят же: привычка сильнее права. Но что оставалось делать, как не плакать?

Дед уже спал. Бабушка раздела меня и уложила с собой, но я продолжал всхлипывать. Тогда бабушка вынула из-под подушки мешочек, развязала его и, достав оттуда серебряную монету, положила мне на ладонь:

— Успокойся, мой ангелочек, сходи завтра в лавку к Темиру и купи себе леденцов и печенья. Ты ведь у меня сладкоежка?

— Да, я люблю леденцы: они хрустят во рту.

— Вот и ешь, сколько хочешь! Ну, не будешь больше плакать? Вот молодец, а когда у тебя эти деньги кончатся, я тебе ещё дам.

— Не хочу денег, хочу красивую жену! — вспомнив вдруг песенку захмелевшего юноши, заорал я.

— Что такое? — изумилась бабушка. — Чего ты хочешь?

— Не хочу денег, хочу красивую жену!

— Ха-ха-ха! Дуралей ты, глупышка! Ишь, чего захотел! От горшка два вершка! А ну-ка, спать! Спать.

Должен признаться, что свадьба мне очень понравилась, особенно выстрелы из ружья, всадники в бурках, песни и пляски, шум, гам… Даже Ражден, гонявшийся за бедной пеструшкой, и тот оставил во мне приятные воспоминания. Мне было очень хорошо тогда и хотелось, чтобы всё это ещё раз повторилось. Мысль эта крепко засела мне в голову, и я твёрдо решил завтра же жениться.

Увидев, что я вовсе не думаю спать и всё напеваю полюбившуюся мне песенку, бабушка рассмеялась:

— Ты, парень, я вижу не шутишь! Ну скажи, зачем тебе жена?

— Нам зажарят курочку, а я не поделюсь с дядей Пираном.

— Миленький ты мой, если тебе жена только для этого нужна, то давай я тебе завтра же зажарю большую курицу: ешь себе на здоровье! Ну, а теперь хватит, спи, уже поздно, всё равно мы не успеем сейчас приготовиться к свадьбе. Ты только скажи: из какого рода хочешь жену, из княжеского или из дворянского?