Но молодая немка не могла ответить на отчаянный возглас подруги. Она глядела, как очарованная, не спуская глаз с чёрного круга, в котором ей виделись совершенно другие вещи… Вся поглощённая их созерцанием, она даже не слыхала слов Матильды.
Зато старый чародей услышал её и, протянув руку, дотронулся своим жезлом до златокудрой головки девушки.
— Успокойся, дочь моя. Смотри дальше. Быть может, картина изменится, — проговорил он с глубоким состраданием.
Матильда тяжело вздохнула, как человек, освобождённый от страшной тяжести, и, видимо успокоенная, продолжала говорить, как говорят во сне или в бреду:
— Да… Стены разрушены. Не каменные своды, а синее небо, яркое солнце… Свобода, свет, жизнь… Нет, нет… Опять тьма… Внезапная, страшная тьма… Там, там, внизу… над городом горит чёрная туча… молния… огонь… Горит! Все кругом горит. Поддержи меня, земля дрожит подо мной… Что это? Землетрясение?
Матильда зашаталась и упала бы, если старый негр не успел подхватить её.
— Благодари Бога, дитя моё, — торжественно проговорил он, усаживая её на одну из скамеек. Ты избежишь страшной опасности… Отдохни. Закрой глаза…
Матильда бессильно прислонилась головой к бамбуковой стене хижины и послушно закрыла глаза. Она чувствовала себя разбитой и утомлённой и рада была тихому забытью, мгновенно окутавшему её.
А старый негр снова занял своё место за оставшимися двумя девушками, продолжавшими упорно глядеть в таинственное чёрное окно будущего.
— Что вы видите, дитя моё? — спросил он, ласково дотрагиваясь своей рукой до головки графини Розен.
Радостная улыбка раскрыла розовые губы Гермины. Вся сияя счастьем, с просветлённым лицом, она следила за пёстрыми сценами, развертывающимися в магическом кругу. Сцены эти говорили о любви и взаимности. Вот она стоит рядом с лордом Дженнером в его кабинете, перед столом, на котором лежит небольшая зелёная змея, движущаяся и раскрывающая пасть… Молодая женщина пугается этой змеи, но Лео нежно обнимает её и говорит: «Не бойся, это простая игрушка»… И Гермина смеётся, прижимаясь к груди возлюбленного… Вот и другая картина… Опять он, опять она в белом платье с венком из белых роз на голове. Они стоят рядом в каком-то храме, перед алтарем… Что это за храм, Гермина разобрать не может. Она видит, что это не католическая церковь с иконами и статуями святых, но и не протестантский храм с обнажёнными белыми стенами. Может быть, синагога?.. Но нет… В синагоге не могли бы стоять статуи — то белые мраморные, то ярко-золотые, выглядывающие из-за красивых групп цветущих кустов. И алтарь какой-то особенный, треугольный… Он сделан из чёрного мрамора и ничем не покрыт. Посреди него стоит золотой треугольник на высокой подставке, окружённой ярко сверкающими бриллиантовыми лучами. Но вершина его опущена вниз — в противоположность христианскому символу, а вместо Всевидящего Ока — что-то вроде иероглифа. По обеим сторонам этого треугольника стоят золотые семисвечники, увитые гирляндами белых жасминов и душистых померанцевых цветов… Синий дым благовоний клубами ходит по невидимому храму. Но это не ладан христианских храмов, а какое-то странное, сильное и опьяняющее благоухание, от которого сердце бьётся и голова кружится. Яркие лучи солнца пробиваются сквозь расписные стёкла окон и играют пёстрыми пятнами на мраморной мозаике пола… Гермина угадывает, что это новый масонский храм, в котором она соединится на всю жизнь со своим возлюбленным Лео, и не задумывается над тем, какому богу посвящён этот храм…
Вдруг картина бледнеет и стирается. Вместо неё появляется другая, ещё более яркая, пёстрая и странная. Но Гермина улыбается… Эта картина кажется знакомой бывшей артистке. Ей кажется, что она сидит в театре и глядит на роскошную постановку какой-то оперы. Да, это «Аида», — думает она. Гермина узнаёт декорацию египетского храма, колонны, разрисованные странными иероглифами; мрачные своды, освещённые невидимыми лампадами; глубокую перспективу полутёмных коридоров, заполненных мужчинами и женщинами, очевидно хористками и хористами, в пёстрых костюмах, с характерными египетскими головными уборами… Гермина снова улыбается… Слишком уж откровенны костюмы этих хористов… Некоторые мужчины и женщины кажутся совсем обнажёнными. Но, конечно, на них надето трико… И даже чёрное трико… В Египте ведь было много чёрных. И сама героиня оперы — Аида — эфиопка, то есть, в сущности, негритянка. Соображая всё это, Гермина спрашивает себя, какую же эту сцену из оперы Верди она видит? Она не узнаёт действия. Смутно виднеющаяся в глубине колоннады гигантская статуя какого-то египетского бога указывает на второе действие. В самом деле, перед статуей под знакомую музыку плавно раскачиваются танцовщицы. Значит, сейчас должен выйти герой оперы Радомес. Но вместо него выходит он… Её Лео… В странной пурпурной одежде, со сверкающей золотой митрой на голове и с блестящим ножом за поясом. «Вероятно, это любительский спектакль», — думает Гермина, не подозревая того, что громко высказывает свои мысли…
А на сцене продолжается действие «оперы». Жрецы вводят не Радомеса, а какую-то белую фигуру, закутанную в пунцовое покрывало, с венком из пурпурных цветов на голове. Её ставят перед колоссальной статуей бронзового бога, над головой которого загорается трёхконечное синее пламя. Два жреца поддерживают эту белую фигуру, перед которой расступаются танцовщицы, открывая низкий жертвенник в виде треугольника из чёрного мрамора, с металлическими кольцами на концах. При виде этого жертвенника, кажущегося облитым свежей кровью, закутанная фигура глухо вскрикивает и рвётся из рук, удерживающих её. При этом покрывало, скрывавшее её лицо, спадает, открывает искажённое безумным страхом и всё же знакомое лицо…
— Луиза! — вскрикивает Гермина, невольно протягивая руку к чаше. Но видение уже исчезло…
А старый чародей удерживает её руку и говорит дрожащим голосом:
— Довольно… довольно. Не надо смотреть слишком долго. Это вредно для здоровья. И не нужно. Я знаю всё, что хотел знать, и сделаю для вас всё, что могу…
Гермина смотрела на него широко раскрытыми глазами. Она не то что испугана, она удивлена, бесконечно удивлена, и хотела бы расспросить старика о том, что значит эта странная театральная сцена, которую она только что видела.
Но ей некогда спрашивать. Старик уже хлопочет вокруг маленькой немки-горничной, без чувств лежащей на полу.
Обморок бедной Луизы отвлёк внимание Гермины от виденных ею сцен и в то же время пробудил Матильду от её полусна. Обе они помогают старику поднять молодую девушку и усадить её на скамейку. Луиза прислонила отяжелевшую головку к груди своей госпожи и остаётся неподвижной. Она всё ещё не пришла в себя и тяжело дышит с закрытыми глазами и крепко сжатыми зубами. Лицо её бледно, как полотно, и искажено смертельным ужасом.
— Что с ней такое? Чего она испугалась? — с недоумением спросила Матильда, которая в своей полудремоте не видела и не слышала ничего происходящего возле неё. — Разве ты видела что-либо страшное, Гермина?..
Улыбка пробежала по лицу молодой женщины.
— О, нет, милочка… напротив того. Я видела очень, очень приятную картину. И, между прочим, мое венчание с… — Гермина не договорила, боясь огорчить Матильду, назвав имя Лео, но молодая девушка сама твёрдо и спокойно договорила недоконченную подругой фразу.
— Ты видела, конечно, лорда Дженнера… Тем лучше… Я рада за тебя, Мина. Надеюсь, что ты будешь счастлива. Счастливее меня… Я видела что-то странное и страшное, чего и сама не понимаю…
— Я тоже, — быстро прибавила Гермина. — Я видела какую-то не то оперу, не то драму, в которой играли роли, между прочим, и он — Лео, и моя Луиза… Представь, какая нелепость…
— Тише… — произнёс старик, положив руку на голову всё ещё бесчувственной Луизе, которая теперь, казалось, спала спокойным сном. Грудь её ровно и тихо подымалась, а болезненная бледность лица постепенно уступала место здоровому румянцу.
— Она приходит в себя, — прошептала Гермина.
