В эту минуту общее внимание привлекли судебные власти, появившиеся на главном подъезде в сопровождении лорда Дженнера и маркиза Бессон-де-Риб.
Собравшаяся толпа почтительно обнажила головы. Навстречу старому аристократу понесся шёпот сочувствия. Он остановился на мгновение, точно ослеплённый солнечными лучами, и прислонился к дверям, как человек, теряющий сознание. Но эта слабость сейчас же прошла, подавленная силой воли… Маркиз молча поклонился собравшемуся народу и, пожав руку следователю, исчез в дверях, сейчас же за ним затворившихся.
Лорд Дженнер взял под руку молодого прокурора, на красивом лице которого ясно виднелись следы смешанной крови, и пошел по тротуару между расступающейся толпой. Вслед за ними шагал развалистой походкой следователь, уже немолодой блондин, с серьёзным выражением умного лица и проницательными светло-голубыми глазами.
Толпа провожала «власти» любопытными взглядами, надеясь прочесть на их лицах разрешение ужасной загадки, ещё раз наполнившей горем и страхом этот несчастный дом. Но на лице следователя нельзя было прочесть ничего, кроме серьёзной озабоченности. Изящный же молодой прокурор хотя и обменивался громкими фразами с лордом Дженнером, но понять из них можно было только то, что сами следственные власти ещё ничего не понимали.
Разочарованные любопытные принялись добывать сведения иными путями, а так как среди толпы было немало приятелей, родных, соседей или кумовьев многочисленной прислуги маркиза Бессон-де-Риб, с одной стороны, а с другой, полиция по уходе следователей охраняла входы, и особенно выходы, далеко не так сурово, как прежде, то на площади скоро стало известно не только всё то, что знали следователи, но даже и немного больше…
Об исчезновении барыни и барышни первая дала знать камеристка Матильды, Розалия, пришедшая будить свою молодую госпожу по обыкновению южных стран — в 6 часов утра. Накануне молодые дамы провели целый день как обычно. Лорд Дженнер с приезжим приятелем американцем отправились после завтрака по делам.
После первого завтрака маркиз, по обыкновению, зашёл поздороваться с вдовой своего сына. На этот раз молодая женщина, очевидно, чувствовала себя гораздо лучше обыкновенного. Она даже поинтересовалась некоторыми подробностями домашнего хозяйства, чего ни разу не было со времени смерти её мужа, и позвала к себе в спальню несколько человек из старинной прислуги, которых и одарила в память мужа и сына…
С маркизом она говорила совсем как здоровая, и даже улыбнулась раза два, по уверению Ханны, принесшей эту радостную весть в людскую, когда её отпустили обедать с мужем. От Ханны же узнала прислуга, что старый маркиз просидел вместе с барышней Матильдой в комнате больной дочери целых три часа, причём все трое разговаривали очень живо и громко на каком-то иностранном языке. Уходя, маркиз крепко обнял и благословил как молодую маркизу, так и своего внука, которому он надел на шею большой золотой крест с бриллиантами. Молодая маркиза плакала.
Затем ко второму завтраку в комнату маркизы Лилианы зашла леди Дженнер. Между прочим, эта же Ханна рассказывала в людской, что молодая леди уговаривала барышню Матильду принять приглашение на большой маскарад, назначенный в городской ратуше для встречи Нового Года, и что все три дамы долго выбирали костюмы из большой книги с рисунками. Даже маркиза Лилиана заинтересовалась этой книгой и высказывала своё мнение о костюмах… Слушая эти слова молодой нянюшки, вся прислуга искренне обрадовалась. А старая доверенная ключница даже перекрестилась, заметив, что авось, Бог даст, в здоровье больной произойдёт поворот к лучшему.
Так как лорд Дженнер уехал со своим приятелем в Порт-де-Франс, а старый маркиз сейчас же после второго завтрака приказал оседлать лошадь, и отправился верхом на плантацию, где шёл ремонт складов, повреждённых последней бурей, то молодые дамы пообедали втроём в комнате маркизы Лилианы. Прислуживал им, по обыкновению, старый Помпеи и его внук Ивон, муж Ханны.
Кроме Помпея, Ивона и Ханны в комнате больной допускались ещё выездной Дагобер и грум Антоша.
Ханна прибежала после обеда, чтобы взять своего трёхлетнего сына у присматривавшей за ним пожилой родственницы, так как маленький маркиз раскапризничался и не хотел укладываться спать, не повидавшись со своим обычным и единственным товарищем детских игр.
На другое утро молоденькая мулатка Розалия, первая горничная маркизы Матильды, взошла в общую прихожую молодых дам, куда выходили двери от комнат Матильды и Лилианы. Обыкновенно двери больной маркизы запирались каждый вечер, тогда как двери в покои Матильды оставались открытыми. На этот раз было как раз наоборот. Дверь будуара Лилианы оказалась только притворённой, тогда как дверь в маленькую гостиную Матильды была заперта на ключ…
Вначале Розалия не обратила особенного внимания на это обстоятельство. Немного заспавшись, она опоздала разбудить Матильду, встававшую ежедневно в 6 часов утра. Лилиана же, наоборот, спала по утрам, проводя целые ночи без сна, почему её будить никогда не позволялось. Поэтому Розалия осторожно проскользнула мимо приотворённой двери в уборную Лилианы, предполагая, что Ханна проснулась раньше обыкновенного и занята уборкой комнат, в которые, кроме неё, не пускалась ни одна женская прислуга. Взявшись за ручку двери, ведущей в маленькую гостиную Матильды, Розалия удивилась, найдя её запертой, чего никогда не бывало. Матильда запирала только двери своей спальни. Озадаченная необычайным фактом, Розалия приложила глаз к замку и удивилась ещё больше, обнаружив, что ключа внутри не было. Это было уже совсем странно… Не могла же молодая хозяйка не только запереть свои двери, но даже вынуть из них ключ, ложась в постель, когда она накануне сама приказывала своей горничной разбудить себя на полчаса раньше обыкновенного. Как же могла бы Розалия исполнить это приказание, когда спальня её барышни отделена была от этой двери двумя комнатами…
Камеристка призадумалась и, желая посоветоваться с Ханной и просить её позволения пройти к своей барышне через уборную молодой маркизы, соединяющуюся со спальней Матильды, она осторожно приотворила дверь в будуар Лилианы, где надеялась застать Ханну. Но комната была пуста, как и следующая, маленькая столовая, из которой одна дверь вела в уборную Лилианы, а другая — в спальню Матильды.
Обе двери были заперты, и снова в обеих не было ключей…
Ошеломлённая Розалия постучалась в дверь, ведущую к Матильде. Сначала осторожно, чтобы не обеспокоить Лилиану, спальня которой отделялась от столовой только небольшой уборной, затем громче и громче… и, наконец, с решимостью отчаяния… Но никто не отвечал ей… На половине Лилианы, так же, как и у Матильды, всё оставалось тихо…
Тогда Розалии стало страшно и она, как сумасшедшая, прибежала обратно в людскую, где сидели за кофе важнейшие особы: старая ключница, почтенный погребщик, доверенный, дворецкий, сменивший Помпея, принуждённого посвятить себя всецело молодой маркизе, и, наконец, камердинер старого маркиза.
Эти четыре влиятельные личности обеспокоились не менее Розалии, но всё же решились сначала убедиться самим в положении дела, прежде чем пугать господина маркиза, вернувшегося из плантаций чрезвычайно утомлённым только поздней ночью.
Однако, так как на усиленный стук и громкие призывы отвечало на половинах молодых дам только зловещее молчание, камердинер решился, наконец, предупредить маркиза, в то время как Розалия побежала к леди Дженнер.
Через четверть часа у запертых дверей Матильды старый маркиз, мрачный и сосредоточенный, встретился с смертельно перепуганной Герминой. Обменявшись несколькими словами, оба убедились в том, что каждый из них ожидает чего-то ужасного.
Гермина беспомощно заплакала… Маркиз же спокойно и решительно приказал взломать двери…
Дрожа от волнения, вошла Гермина в спальню Лилианы… Комната была пуста… Ни молодой маркизы, ни её ребенка, ни Ханны с её маленьким сыном не было и следа. В комнате всё было в полном порядке. Казалось, обитательница её вышла на минуту и сейчас же вернётся. Приготовленная на ночь постель была не смята, а на ночном столике лежало незапечатанное письмо, адресованное маркизу.
