— Командир, она не виновата.

— Это когда было? — В.Д. даже не обернулся, обкуривая приоткрытое окно кабинета.

— Да уже с месяц…

— Вы что, оба у меня кадровые дебилоиды? Ну ладно, девка п… думает, а ты-то чем?

Тот молча пожал плечами: а мне думать не велено. Я солдат.

— Слушай, ты, солдат х..в! — (Насторожился. Давненько он не слыхал от командира такой интонации… ох давно!) — Как они оказались на ее столе?

— Оба-на… — Гена перестал корчить тупого вояку. — Стоп, командир. Насчет стола вранье. Фотки печатались только вчера, у моего другана, там все тихо, глянь дату на обороте… Я сам отнес ей. Она при мне положила в стол, в нижний ящик. Гадом буду!

— А как они оказались у Бергалина? И что это за знак браслета на руке? В шпионов играете?

— У Бергалина??

— У Альбертика?? — Почти хором…

— Эта шестерка за мной все время охотится…

— Командир, она права, этот сученок…

— Изыйди, Гена… Как друга прошу: молча, тихо и незаметно испарись отсюда… на хрен!!!!

Повернулся к Данке:

— К теме фотоискусства вернемся позже. Я пока еще ничего не услышал про браслет. Внятные пояснения будут?

— Не будут. Он не виноват. Я сама просила, мне это надо, он хороший и надежный, он…

— Я без тебя знаю, кто он и какой он. Он меня на горбу шесть километров по скалам пер, пока я ему в затылок кровью блевал. Я не спрашиваю зачем это тебе или ему. Я спрашиваю, почему этот бл… сучонок лезет к тебе в стол и ни ты, ни он этому не мешают!

Замер… Остановил свою риторику и вдруг, едва не свалив Данку, вылетел из кабинета. Она поняла чуть позже и почти догнала, ну совсем почти. Под заполошный визг забившихся по углам экономисток шеф оттаскивал Гену от рыдающей кучи дерьма под столом: перемазанный чем-то красным, натянув на голову остатки пиджака, там скулил Альберт. Уже от дверей, почти выпнутый шефом, Гена внятно и спокойно произнес:

— Я его все равно кастрирую, командир…

— Бергалин, в медпункт. Ты — ко мне в кабинет. Ты — на свое рабочее место. Вам всем (обвел взглядом экономическую шушеру) — молчать как мыши. Официальную версию событий я вам сообщу дополнительно, тогда и поговорите. И если у кого вдруг появится СВОЯ версия, не советую…

А Данка не спешила «на свое рабочее место», так и стоя в дверях с прижатыми к губам ладонями. Проходя мимо, В.Д. одним касанием состегнул с ее руки черный браслет. Так же молча передал Гене, а тот встретился глазами с Данкой. Распахнутыми, ждущими, уже тонущими в знакомой черноте глазами.

— Я верну его вам, барышня.

Она кивнула, не отводя глаз. Вернет. Сегодня…

Ноябрь 2006 г.

Данка удобно устроилась в широком кресле, обхватив руками коленки и тихо сопела в широкий фужер, на донышке которого лениво пузырились остатки шампанского. Плеснув себе и Сереге коньяк, Владимир Дмитриевич покосился на Данку и вскользь заметил:

— Шампанское не греют в ладонях, пьют ледяным… Это коньяк греют, учил ведь!

Данка надулась, быстро показала язык (про себя, ну почти-почти что незаметно!), но на помощь тут же пришел Серега:

— Ну, мы не пижоны, мы и негретый коньячок можем!

— Можем! — охотно кивнул Самый Любимый В Мире Шеф.

Тихо прозвенели над столиком бокалы, сыграв искрами очередное «за встречу». Данка не допила до конца, растягивая вкуснявые пузырьки, а Серега тут же пошутил:

— Во как тихонечко пьет! Сразу заметно воспитание!

— Это не мое, — усмехнулся Дмитриевич, а Данка на этот раз весело и охотно показала язык (Бе-бе-бе! Три раза!), причем обоим. Нашлись тут, воспитатели тематические…

А насчет выпить, не говоря уж «лишнего», тут точно, еще до Дмитрича воспитали. Эк дедуля тогда на зад выплеснул остатки брусничника! Аж зашипело, наверное — по горящим розговым рубцам настоечкой градусиков за полста! Даже сейчас передернулась, а тогда дуркой взвыла, засучила ногами на широком полотне лавки, а дед еще и растер пригоршней, чтоб получше проняло:

— Ума нет, через зад загоним! Да еще и протрем пару разочков, чтобы дым пошел!

Отвизжалась от растертой настоечки, торопливо замямлила что-то типа «не буду-не буду-не надо», взахлеб сквозь распухшие губы, да не успела убедить-доказать-упросить деда: снова коротко вжикнул тугой краснотал на тугом и голом. Снова короткий взвизг и нос, трущийся о заплаканную лавку: третья дюжина хороших розог это тебе не третий глоточек брусничника, втихаря за занавеской!

— Да ладно тебе краснеть! — подмигнул Серега, словно прочитав на Данкиной мордашке эти воспоминания. — Я сам знаю, как по церковной науке девчонок учат! Безо всякой такой темы — голосят, аж повыше колокола песни поют!

Владимир Дмитриевич недоверчиво прищурился:

— Сереж, кто это тебя на правеж допустил? Я полгода пыжился, прежде чем вообще в Данкины края попасть, а уж таинства старые…

— Не, это не староверские края, — тут же поправился Сергей. — Да и не говорил я про староверские обряды. Понимаешь, был у меня друг…

Последний раз я видел Михаила почти век назад… Ну конечно не век, а лет восемь точно, но ведь это было действительно еще в прошлом веке. Встречи выпускников нашего института он обычно игнорировал: еще во время учебы показал себя слишком «деловым», а после того, как Россия погрузилась в рыночные отношения, настолько глубоко ушел в «пучину рынка», что почти и не появлялся на «поверхности». Правда, в тот раз он все-таки сделал исключение, явив свой образ выходящим из навороченной иномарки в малиновым пиджаке и в сопровождении бритоголовой братвы, державших в своих накаченных «железом» руках два ящика, в одном из которых была водка, а в другом шампанское.

Передав нам свои «дары» и отхлебнув прямо из горлышка треть одной из бутылок он распрощался с нами, «земными холопами», сказав, что через час у него вылет из Шереметьево… Он даже, кажется, назвал нам какую-то страну, но какую мы так и не поняли.

С тех пор Михаила никто не видел, хотя слухов было много: одни говорили, что он «свалил за бугор», другие говорили, что погиб в какой-то бандитской разборке. Была еще одна версия, точнее не версия, а скорее слухи, над которыми мы все без исключения смеялись. Просто кто-то сказал, что Мишка стал «попиком» и живет в какой-то сибирской глубинке. Мишка — попик! Это же надо было такое придумать! Я просто пытался представить Мишку без его «прикидов», цепей, печаток, да к тому же трезвого и в рясе служителя культа… При этом на моем лице неизбежно появлялась улыбка…

Какая у Сергея появлялась улыбка, пояснять было не надо: ее заметил и Дмитриевич, и Данка. Тоже заулыбались, а шеф, наливая еще по чуть-чуть, глубокомысленно кивнул головой — да, сейчас в Сибири и миллионеры в господа ударились… понимаю…

— Для краткости опущу, как я все-таки решил найти Мишку через его родителей. Сначала найти, а потом разговорить их оказалось очень даже непросто, но… Но Ивану Владимировичу, Мишкиному отцу, пришлось в конце концов поведать нам не очень то веселую историю. Полностью пересказывать не стану, тут надо еще по такой вот усидеть, — Серега кивнул на пузатый «бочоночек» «Хеннеси».

— Усидим! — деловито пообещал Самый Любимый В Мире Шеф, но Серега понятливо махнул рукой.

— Не, не об этом сейчас речь.

Данка слушала в половину уха: эпоху малиновых пиджаков если и застала, то по разговорам. Не то чтобы по малолетству, не такие уж древние времена, просто в их края малиновые пиджаки если и добирались, то только стаей джипов и упакованные в дорогущий камуфляж, изображая из себя крутых охотников и дрища от вида живого таежного мишки прямо в этот камуфляж… Ну да леший с ними, просто дед вспомнился как раз к месту, и снова резануло память слово «усидеть». Кто там к нему погостевать приехал, сейчас уж и не упомнишь — просто был оооочень редкий случай, когда дед сразу сошелся с приезжим, что называется душа в душу.