Человек Свена скривил ухмылку:

— Это ее обережница. Сорвалась, когда плетей давали. Возьми.

Олаф почему-то даже не удивился. Ни тому, что его остановили ради такой ерунды, ни тому, что изрубленный шрамами воин сберег шнурочек с серебряной бляшечкой. И совсем не удивился, когда зачем-то все-таки принял оберег и услышал:

— Ты с ней… не как со всеми. Приглядывай…

— Угу. Уже боюсь. Зарубит меня с дружиной и на ужин скормит Локи… Запинает, как Рыжего… Гы-ы…

Тот пожал плечами: — Ты не мой конунг.. Мне нет до тебя дела… Но ты хороший воин, как от тебе говорят.

— И что?

— А ничего. — Сплюнул тот на землю, недалеко от сапога Олафа. Но и не так уж близко.

— Только хороший воин, он еще и умный…

Развернулся и ушел.

Олаф Смола тоже хотел сплюнуть, потом глянул через плечо на свои драккары. На сходнях с «Острого» уже виднелись поднимающиеся на борт фигурки купленных девок.

Она снова встретилась с ним глазами. Очень далеко. На полет стрелы. И почудилось Олафу, что стрела охладила висок — словно бил навскидку тренированный лучник. Бил, чтобы просто предупредить. Потому как вторая стрела может и меж глаз…

Вот теперь пришла пора и сплюнуть. Сильно и зло. Вот нажил себе видение… Курица глазастая… А может и не курица. Херта…

Ничего, медведь херты [1] не боится!

…Сравнивать было особо не с чем, но на драккаре Олафа трое «новеньких» разместились по-царски: их отвели ближе к концу вместительного трюма, указав место между кожаными тюками. Демократией на драккаре Олафа конечно не пахло, просто это был основной боевой драккар, людскую добычу и всякие другие неповоротливые вещи на него не грузили. Для этого у конунга были еще два…

Тюки оказались мягкие, между ними было относительно тепло и даже уютно, а открытый вход с верхней палубы щедрыми пригоршнями бросал внутрь свежий воздух. К счастью, все трое оказались без приступов морской болезни, что гарантировало между тюками относительно чистое пространство. Насчет же запахов… Ну, драккар не весенний лужок, и волей-неволей пришлось привыкнуть и к прогорклому жиру, которым щедро промазаны борта, и к жиру свежему, на кожаных тюках и веревках, и к прожаренной смоляными факелами плесени, и к плесени свежей, и к странному запаху водорослей… И ко всему остальному, что крутилось в голове неотвязным словом «полон». Причем пришло это страшное слово только под шелест «белых камней», которые сыпались в руки. Ни короткий бой на берегу, ни туманные отрывки воспоминаний о драккаре Свена, ни порка у мачты, ни даже загребущие лапы Рыжего не подводили такой решительной черты…

…Олия решительно кивнула головой. Огнивица еще раз пытливо посмотрела на нее, поплотнее перетянула шнурком свои огненно-рыжие волосы и, повернувшись спиной, неторопливо пошла прочь от сосны. Олия уже хорошо знала эту нарочитую неторопливость: чуть расставила напряженные ноги, вошла в легкое состояние «светлого шага» и вовремя — даже не оборачиваясь, Огнивица нанесла первый удар. Девушка была к нему готова — узкое жало кнута разорвало воздух в двух пальцах от правой груди — успела, увернулась! Донельзя довольная собой, сместилась вперед и взвизгнула: там ее уже ждал обжигающий поцелуй, аккуратно перечеркнувший переднюю часть ляжки. Точно посередине между коленкой и узким кожаным поясом, туго натянутым на бедра. Этот пояс, спереди с ладошку, сзади вообще «шнурочком» — был единственной защитой на теле. Короткий взвизг помог снять нервное напряжение — третий удар Огнивицы заметила вовремя, выгнулась, пропуская кнут за спиной и тут же ушла влево — хииитрая! вон как кнут на обороте вывернулся, не ушла бы — так бы зад резанул, что ого! Огнивица не к груди целилась, сразу по заднице — а там бы руки не сдержала!

Перебрала туго сжатыми пальцами струну веревки — недлинная, она не позволяла сделать под толстым сосновым суком больше трех-четырех шагов. Помня пропущенный второй удар, сразу вперед не пошла — углядела, как возвращается кольцами кнут в сестре-стражице, как сплетается в прицеле полета… вжиииик! — снова ушла! на этот раз Огнивица просто повторила предыдущий удар, но уже справа. Ага! хитрющая тоже! Одинаковыми заманивает! Сейчас точно по ногам окрутит! Кнут в правду пошел над самой землей, к голеням — Олия легко подпрыгнула, пропуская его под собой, но слишком рано — на возврате аж искры из глаз… Да уж, с чем-чем, а с девкиным задом Огнивица ласкаться не будет… Показалось, будто кнут разрезал половинки и стало их четыре — одна полоска как положено, вдоль, а другая от кнута, поперек… поплатилась за посторонние мысли — передок-то убрала, но лопатки наискось опять перечеркнуты… Сердито (на себя!) выдохнула воздух, собралась и три раза подряд резкие щелчки воздуха говорили о промахах Огнивицы, четвертый ну почти-почти ушла… ну совсем почти… ладно, кожаный пояс выручил — а то бы поперек срамницы…

Мотнула головой, отгоняя хоровод грустных мыслей. Не прошли даром уроки Епифана: вишь, даже пень старый на жизнь надеется, борется и жизнь продолжает? Чего глаза округлила? Вишь, мурашки в нем… Жучки всякие… А он смолистыми корнями-руками за матушку-землю вцепился, и еще сто лет проживет! Не мертвый он, нет, он усталый… И ждет, пока под его боками, под-защитом, за щитой — вишь, слово какое? — крохотульки молодые корнями-корешками в землю уцепятся, усилятся, головушки-иголочки ним подымут — вот тогда и он на покой пойдет. В землю матушку, откуда пришел, откуда мы приходим и куда возвращаемся… Да не просто уйдет, а себя же на корм молодым пустит.

Или это раньше было? Может, и раньше, до Епифана — когда первые листы Березиха еще сама им читала-напевала: — И пригнулся варга Северный под снегом… низко склонился… как береза молодая, ровно и сдался, ровно в полон попал… Еще навалило, еще придавило, а он жгутами силушку собрал, время нужное выждал — и по небу клочками тот снег полетел! Развернул варга плечи могучие, на ноги крепко уперся и оглянулся: ну и где вы, клочки-закоулочки? Что, взяли? Кто тут победу пировал не ко времени? Вот он я, сильней чем был!

Нет, про терпение и время сестра-стражица Огнивица говорила. Не, она не говорила. Она показывала. Как руки дать, если уж в полон вяжут. Как воздуху набрать, чтоб путы в нужный миг змеями сами сползли… как лежать не двигаясь, а чтобы тело не онемело… как выждать, да не храпа показного сторожиного, а сна настоящего, мертвецкого… или как сон такой — воистину мертвым сделать…

Или не она первая? Мелькали в сумраке трюма знакомые лица. Вон сам варга, которого по малолетству и малости своей видеть пока не достоилась, вон Березиха укоризненно губы сжала, вон Епифан по-свойски подмигнул, а там и стражицы хороводом, милые да ласковые, да тока не тронь ту ласку без добра — глядишь и сам безо всякого «добра» останешься… Усмехнулась не к месту и поняла, отчего про сестер-стражиц вспомнила: что-то мягкое и теплое под боком. Это из полониц, младшая, отчего-то к ней под бок прибилась. Сопит тихо, смотрит снизу: мол, не прогонишь? Куда же тебя прогонять-то… Вздохнула, подвинулась, та доверчивым котенком еще плотней прильнула. Вторая из товарок по несчастью чуть поодаль сидела. Глаза потухшие, равнодушные… Все, совсем курицей стала. Или была такая? Одернула себя — не суди, девка! Не судия ты, вовсе не то Род тебе прописал. А что прописал? В том ни Березиха, ни Епифан, ни сам Хрон прочесть не смогли — вроде все по отдельности явственно, и путь, и сказания, и веды… А вместе сложить — так не бывает. Чего-то одно надо, а не все сразу! Роду видней… Чего судить…

Снова вздохнула — слипались глаза от мерной качки. Свернулась с новой товаркой клубочками, в пол-глаза дрему… неровную, но нужную. Склонись пока, как Варга северный… пущай снег валит… больше валит — сильней жгуты!

…Когда жало кнута стегнуло по передку пояса, наблюдавшие за игрой стражицы аж по ляжкам себя заплескали — оценили качество и скорость удара. Ни выше, ни ниже! А ведь девка хорошо уходила, ну дает Огнивица! Эх, снова промах! Сердитый рык — теперь сестра-стражица попала, да как удачно: почти полный оборот кнута под грудями! Играет с девкой сестра, ну как есть играет — если бы кто из настоящих стражиц сейчас под сосной стоял, наверняка бы по грудям провернула, а этой — пониже… Ведомое дело — влюбилась! Не хочет сосочки багровым наливать… Рычала не Огнивица — это девка рыкнула, коротко и сильно — но опытные сестры знали, что не только от боли. Скорей, от злости на саму себя, что так легко на удар купилась. А Огнивица во вкус вошла — почти половина ударов теперь по голому телу режется. Правда, старается больше спину да зад, на обрате поймать, но и по ляжкам не забывает — вон, полоски как нарисованные кладет.