Евгений Венедиктович, немилосердно фальшивя, напевал себе под нос нечто, что по идее означало бравурный марш. Он так старался, что Машенька-старшая даже не рискнула морщить очаровательный носик. Поводом было не столько возвращение в родные пенаты (чего греха таить, не любил наш кабинетный трудяга ни переездов, ни неустроенности временного быта), сколько сразу три письма, доставленных на подносе с утренней почтой. Все три касались недавнего «раута» в имении Пал Платоныча. И каждое — одно краше другого, одно витиеватее другого, одно восторженнее другого — от соратников по нелегкому труду возвращения в быт и мысли сограждан принципов и идеалов великого Домостроя.

Излияния на свой собственный счет (хотя они тоже присутствовали) он скромно опускал (хотя… гм… приятно-с… приятно-с…). Не в них же дело! А в том, что все три автора, такие разные и такие в некоторой степени неожиданные, самым высоким образом оценили достижения их семьи на это славном поприще. Он еще мог ожидать письма от Нила Евграфовича, но совсем уж не ожидал ни от графини Р., ни от купца Ипатьева… Конечно, главной героиней, бесспорно, была Машенька-младшая, которой все три автора без тени сомнения отдавали пальму первенства как на прошедшем рауте, там и в будущем. Так сказать, авансом. Но героиня героиней, максимальное наслаждение Евгению Венедиктовичу все-таки доставляли восхваления правильности и истинности избранного пути, а также той принципиальной и верной позиции, которую занял он, как глава семьи.

Машенька-старшая тоже благосклонно приняла этот пункт посланий, который разнился по форме и велеречивости (в зависимости от автора) и был един по сути. А дело было в том, что…

Нет, конфликта, конечно же, не было. И Евгений Венедиктович даже без поддержки со стороны авторов писем, не сдвинулся бы со своих позиций. Тем не менее, когда во второй четверке девушек главная (как выяснится несколько позже) соперница Машеньки, Елена из семьи Гр-вых, начала кричать буквально со второй дюжины, мнения зрителей разделились строго поровну. Не помогло даже авторитетное мнение Нила Ефграфовича, который явно указал на то, что крики девушки носят несколько демонстративный характер и вовсе не могут быть признаком ее слабости или невозможности продолжать порку.

Причем он даже вынужден был обратить внимание собравшихся на некоторое несоответствие между тем, как лежала на скамье девушка и тем, как звучал ее голос. Лежала она действительно отлично, нисколько не боясь упасть с намыленного ложа наказания, извивалась свободно сильно и даже ревниво следившая за ней Машенька-старшая вынужденно призналась сама себе: девушка более ловка и тренирована, чем Машенька.

Когда выяснилось, что половина за то, чтобы отказать Елене в возможности показать свое искусство в дальнейшем, а ровно столько же за то, чтобы продолжить, все взоры обратились к Евгению Венедиктовичу. Собравшиеся, люди достаточно опытные и внимательные, не без оснований полагали, что вопрос с Еленой — это вопрос с будущей соперницей Машеньки. Понимал это и Евгений Венедиктович, но Машенька-старшая получила еще один прекрасный повод гордиться своим супругом и главой семьи.

Совершив легкий поклон Нилу Евграфовичу и главе семейства Гр-вых (тот с деланно-равнодушным лицом сидел подле свой дородной супруги), Евгений Венедиктович прокашлялся и неожиданно сам для себя сказал ясно и коротко. (Неожиданно не в смысле решения, а в смысле — коротко и ясно…).

— Досточтимые дамы и господа, соратники! Не секрет, что один из главнейших устоев и идеалов нашего великого дела — это не только безусловная и абсолютная Власть главы семьи или дома, но и безусловное этой власти подчинение. Подчинение принципам и духу! А безусловное, истинное, полное подчинение немыслимо без искренней радости домочадцев иметь возможность к настоящему Искуплению! Мы видим эту радость, эту искренность у прекрасной девушки по имени Елена. Я даю свой голос… нет, право же — я настаиваю на том, чтобы она осталась на своем ложе искупления и показала нам всем, насколько мы были неправы, ошибаясь в мыслях о ее слабости или неполной понимании истинного значения нашей Идеи!

Благодарный тост главы Гр-вых — это конечно, позже. Равно как и милейшая улыбка его супруги, словно невзначай пожатая рука, фейерверк комплиментов обоим Машенькам и настойчивое приглашение погостить всенепременно и как можно раньше — у нас еще чудеснейшее имение в самой Тавриде, там чудесно! Вы сами увидите, насколько там чудесно!

Все это — потом, а Елена… Как и следовало ожидать, она поняла, что «из ничего» создала всем (и самой себе) проблемы и не только укротила укротила свой нежный, звонкий голос, но и…

…Евгений Венедиктович видал у одного из вельможных друзей, за изящным, но стальным решетчатым забором, привезенную из Индии огромную черную кошку. Очаровательный перелив мускулов, непередаваемая грация движений и негромкий, то ли предостерегающий, то ли просто из глубины кошачьей души вырвавшийся рык. Вот примерно такой пантерой и показалась ему Елена на третьей и четвертой дюжинах. Не потому, что играли на спине и возле лавки ее длинные иссиня-черные локоны. Она больше не кричала и не стонала. Она двигалась, буквально отдаваясь прутьям и скорей не от боли, а от нахлынувших на нее чувств мелодично… рычала. Как сочетать «мелодичность» и «рычание», понять было трудно, но ощущения создавались именно такие. Именно чувственные — некоторые дамы, наиболее впечатлительные и понятливые, даже изволили явно покраснеть, когда грудной стон-рычание девушки становились совершенно откровенными, да еще сопровождаемые таким извивом тела, что …

Да, мы уже говорили выше — двигалась она вообще непередаваемо. И лишний раз напоминать об этом не будем — в присутствии Машеньки-старшей. Дядюшка Григорий свое мнение уже высказал, не очень смутившись как раз ее присутствием — но усатому забияке дамы прощали и не такое. Мы же, как люди культурные и цивилизованные, ограничимся лишь сутью сказанного: Е…! Ну, е…ть!!!! трах… туддыт еттить… семь раз… обокнч… Ну, даеееет девка!!!

Почему Машенька позволяла Насте спорить с ней, сказать было трудно. Вообще ей иной раз казалось, что она полностью попала под влияние этой крепенькой, как лесной гриб-боровичок, полногрудой девки. Не во всем, конечно, но… Но в некоторых делах Настя понимала даже поболее милой маменьки — как вот сейчас, выслушав сетования Машеньки-младшей на некоторые недостатки фигуры. Да и говорила она вовсе не так, как привыкла слышать в таких (кстати, довольно редких в силу интимности случаях) от Машеньки-старшей. Маменька, понятное дело, никогда бы не позволила себе настолько прямо заявить, что «не городи дури, барышня! Очень у тебя красивая п…! И волосики курчавенькие, и срамничок в самый раз, горошинкой! И губки с бархатцей!.. Говорю, очень даже миленькая!» Машенька зарделась, потом зарделась еще раз, а потом упрямо пождала губы: (не те, право дело! ну что за мысли, г-да читатели! Те вообще поджать мудрено!)))):

— Великие искусницы греческих гетайр знали травы, которые позволил делать их тугими и выпуклыми более, чем дано природой!

— Фу! Нашла у кого спрашивать! Чего твои гетары понимают! У нас знаешь каки травы есть? Тебе и не снилось… А насчет тугих… Вот дурья башка у тебя, барышня! Нашла об чем печалиться. Луковицу пополам и свеженьким натереть! Почаще делать — и припухнут, и тверже станут! Как вот бог свят говорю!

— Лу-у-уком? — ужаснулась Машенька.

— Ох, мы же баре, мы же балованные, мы же в рот миндальные конфетки кидаем… Чего там тебе, дышать на кого, что ли? Опять же это не перед ТЕМ, это просто для тугости…

Насчет того чтобы «перед ТЕМ», Машенька вообще была к беседе не готова. Даже мощный авторитет Насти не мог сдвинуть ее с точки приличия — залившись румянцем окончательно, Машенька отложила дискуссию до лучших времен. Даже про лук временно забыла, тем более, что впереди ждали дела не менее важные, чем крепость и выпуклость… Ну вы поняли…