Они плыли в молчании, которое вскоре нарушил скрипучий голос Аскалафа Орхоменского:

— Мне слышится, будто на носу что-то поет. Не может ли это быть дубовая ветвь Зевса?

— Это только ветер играет снастями, — сказал Эхион.

Но прорицатель Мопс вскарабкался на нос и, призвав экипаж к молчанию, внимательно прислушался. Наконец он заговорил:

— Ветвь говорит: «Геркулес остался на берегу по замыслу самого Зевса. Гнев Геркулеса подготовит для нас обратную дорогу. Для Полифема у отца Зевса тоже есть работа в устье Киоса. Перестаньте, мои сыны, пререкаться между собой, а благочестиво плывите на поиски священной реликвии, которая была давным-давно похищена Кобылой у Овна».

Это разрешило вопрос, и на корабле снова воцарился мир.

Геркулес, поскольку ему не удалось найти следа Гиласа в долине реки Киос, побывал во всех окрестных городах Миссии и обвинил каждого правителя по очереди, что тот похитил у него Гиласа. Когда они опровергали обвинение, он требовал у них заложников — как гарантию их помощи ему и обещания искать Гиласа, пока они его не найдут. Они соглашались, зная, что если они откажут Геркулесу в чем-либо, он разрушит их жилища и сожжет посевы. И поныне жители Мисии еще ищут везде Гиласа раз в году, тщетно выкрикивая его имя в плодородных долинах и густых лесах своей страны. Сам же Геркулес подался в Колхиду пешком, надеясь перехватить там «Арго» и отомстить Ясону и его спутникам.

Полифем, будучи изгнанным из Ларисы, не имел пристанища, и когда Геркулес поручил ему заботу о своих тридцати юных мисийских заложниках, решил поселиться в долине Киоса и построить там город. Так он и поступил, и в долине вырос весьма значительный город, любимое место гнездования священного аиста.

Обогнув мыс Посейдон, аргонавты взяли курс на северо-запад, опустив парус и взявшись за весла. Высокие холмы загораживали их от ветра, но они не пришли в себя после изнурительного предыдущего дня, и продвижение их вдоль крутого и скалистого берега было, соответственно, медленным.

Навплий спросил Ясона:

— Давайте пройдем через Босфор сегодня днем?

Ясон посоветовался с Тифием, который ответил:

— Течение в проливе все еще будет очень сильным. Думаю, без помощи Геркулеса мы едва ли сможем его одолеть.

— Тогда почему же, — вскричал Адмет, — ты так торопил нас сегодня утром, оставив Геркулеса на берегу?

Идмон сказал звонко:

— Адмет, Адмет, мы уже достаточно обсуждали этот вопрос, и ветвь отца Зевса, заговорив, явно взяла на себя ответственность за действия Тифия. Я советую тебе подойти к Тифию, пожать ему руку и показать, что ты ему друг; то же касается Ясона, Калаида и Зета.

Все одобрили это предложение, и Адмет вынужден был с ним согласиться. Он поднялся и торжественно пожал руки своим товарищам.

— Итак, Ясон, — сказал Анкей Большой, — если ты не намерен двигаться сегодня дальше, почему бы нам не высадиться на ближайшем защищенному берегу и не продолжить наш прерванный отдых?

— А почему бы и нет? — согласился Ясон.

Они медленно одолели еще несколько миль, пока берег не свернул на запад, а холмы не отступили; и тут они заметили процветающий на вид город, близ которого паслись стада на богатых лугах, к которому мчался с горы сверкающий поток.

— Кто-нибудь знает, кто здесь живет? — спросил Ясон.

Аргус ответил:

— Бебрики. Или, точнее, смесь ахейцев, бригиев и мисиев. Два поколения назад ахейский клан поселился среди бригиев в устье Дуная и смешался с ними; позднее они явились сюда на обтянутых тюленьей кожей весельных лодках вместе со множеством бригийских воинов и скоро покорили местных мисиев. Это — странные люди, которые предпочитают молоко коров овечьему или козьему и смешивают вино со свежей смолой. Я слыхал, что их царь, который почти всегда воюет с мариандинами и битиниями на севере — совершеннейший дикарь, по имени Амик. Он твердит, будто происходит от Посейдона, которому — к счастью, повсюду в Греции от этого уже отказались, — приносит человеческие жертвы по малейшему поводу. Если Анкей из Тегеи нуждается в отдыхе, Амик, похоже, предложит ему вечный отдых.

Ясон поставил вопрос на голосование:

— Высаживаемся или идем дальше?

Тридцатью голосами против двух было принято решение о высадке, когда все облачились в шлемы и броню и с воинственными криками подвели «Арго» к берегу против сооружения, которое было, судя по размерам, царским дворцом, и там закрепили тросы вокруг прекрасного лавра.

Первым пришлось сойти на берег вестнику Эхиону. Он зашагал к домам с серьезным и бесстрашным видом. Огромный, косматый, длиннорукий человек со сплющенной головой, словно бы грубо выкованной кувалдами на наковальне — сам царь Амик, судя по его золотым украшениям, — вышел встретить Эхиона. Но вместо того, чтобы приветствовать его с почтительностью, которую каждый человек чести выказывает даже вестнику врага, он грубо проорал:

— Полагаю, ты знаешь, кто я. Я — царь Амик. Нет, я и знать не хочу, кто ты и куда направляешься, вне сомнений, у тебя полно лживых выдумок, но я хочу, чтобы ты ясно понимал, в какой ты попал просак. В мое царство не позволено являться чужакам, вообще никому. А если уж кто явится, по ошибке или намеренно, пусть смирится с судьбой. Либо чужак выставит кулачного бойца, чтобы тот сразился со мной, и я его неизбежно убью своим знаменитым свингом правой, или если он предпочтет обойтись без этой формальности, он может сократить процедуру, сдавшись без разговоров. В любом случае, его после этого возводят на вершину скалы, которую вы только что обогнули, и сбрасывают в море — в дар моему великому предку богу Посейдону.

— Сам я на кулачках не бьюсь, — учтиво ответил Эхион, — и сожалею, что Геркулес Тиринфский, который входил в нашу команду до вчерашнего дня, больше не на борту. Полагаю, с ним бы у тебя вышла недурная схватка. И все же у нас есть еще один специалист по кулачному бою, встреча с которым доставит тебе удовольствие. Это спартанец Поллукс, который выиграл первенство по Греции на Олимпийский играх несколько лет назад.

Амик рассмеялся.

— Никогда еще мне не попадался грек, от которого было бы много толку на арене. Видывал я, признаюсь, как греки дрались, ловко работая ногами, уклоняясь и увертываясь. Но что это им принесло? Ничегошеньки, вот дурни-то! Я без промедления отвешиваю свой свинг правой, и этим сражаю их наповал. А они мне ничего сделать не могут, сам понимаешь, я ведь — кости и мускулы. Тронь меня, и запястье сломаешь.

Они вместе подошли к «Арго», и Амик грубо проорал:

— Где этот безумный спартанец Поллукс, который величает себя кулачным бойцом?

Ясон холодно сказал:

— Думаю, ты неправильно расслышал слова нашего благородного вестника Эхиона, сына Гермеса. Перед тобой — Ясон Иолкский, предводитель похода, и прошу тебя обратить свое приветственное слово, в первую очередь, ко мне.

Амик испустил презрительный, блеющий смех и сказал:

— Молчи, когда тебя не спрашивают, рыжий! Я — прославленный и ужасный Амик. Я не вламываюсь в чужой огород и никому не позволю вламываться в свой. Прежде, чем я сброшу вас всех со скалы и вы плюхнетесь в море один за другим, я желаю встретиться с вашим первым бойцом Греции и малость его отдубасить. Мне нужно поупражняться.

Аргонавты переглянулись с удивлением, но пляж уже заполонили вооруженные дружинники Амика. Нечего было и надеяться столкнуть «Арго» в воду и отойти от берега без тяжелых потерь; да и не желали они бросить Эхиона в руках дикарей, от которых явно не стоило ожидать ничего хорошего.

— Здесь я, царь Амик, — сказал Поллукс, вставая. — Я несколько одеревенел от гребли, но для меня будет большой честью встретиться с тобой на арене. Где ты обычно бьешься? У себя во дворе?

— Нет, нет, — отвечал Амик. — Есть удобная лощинка под скалой за городом, где я всегда бьюсь, если это можно назвать боем. Обычно это похоже просто на кровавое жертвоприношение.