— Но это безумный довод! — вскричала нимфа. — Ты бы мог точно так же заявить, что эта сосновая щепка важнее меня, потому что я ею чищу зубы. Женщина, а не мужчина всегда главная: она действует, он — лишь инструмент. Она дает приказы, он повинуется. Разве не женщина выбирает мужчину, одолевает его сладостью своего благоуханного присутствия и приказывает ему лечь на спину в борозде, а затем скачет на нем, как на дикой лошади, покорной ее воле, получает от него удовольствие, а когда дело сделано, оставляет его лежать, словно мертвого? Разве не женщина командует в пещере, а если кто из любовников вызывает в ней гнев грубостью или ленью, она трижды предупреждает его, не больше, а потом велит убираться со своими манатками к своим братьям?

— У греков, — сказал Анкей негромко и поспешно, — совершенно иной обычай. Мужчина выбирает женщину, которую желает сделать матерью своего ребенка (как он это называет), одолевает ее силой своего желания, а затем приказывает лечь на спину, где ему больше нравится, и, взобравшись на нее, сам получает удовольствие. В доме он хозяин, и если женщина досаждает ему своим сварливым или непристойным поведением, бьет ее, а если она не меняется к лучшему, отводит ее в дом ее отца, со всем скарбом, которое она с собой принесла, а ее детей отдает рабыне, чтобы та воспитала их. Но, священная, не гневайся, заклинаю тебя Богиней! Я — пеласг. Я ненавижу греков и их порядки, просто, ответив на эти вопросы, я подчинился, как должно, твоей воле.

Нимфа удовольствовалась замечанием Анкея, что греки — самый нечестивый и отвратительный народ в мире — хуже африканских обезьян, и говорил он это без тени насмешки. Она стала расспрашивать его о посеве ячменя и прививке фиг: как мужчинам-грекам удается получать хлеб, фиги без вмешательства Богини?

Он ответил:

— Священная, когда греки явились в страну пеласгов, они были пастушеским народом, питавшимся лишь жареным мясом, сыром, молоком, медом и дикими травами. Таким образом, они ничего не знали о ритуале посева ячменя или об уходе за какими бы то ни было плодовыми деревьями.

Она спросила, перебив его:

— Значит, эти безумные греки пришли с севера без своих женщин, как иногда трутни, праздные отцы-пчелы, совершают вылет из улья, образуют свою колонию отдельно от поселения царицы, питаясь грязью, а не медом?

— Нет, — сказал Анкей, — они привели с собой своих женщин; но эти женщины привыкли к тому, что тебе покажется перевернутым с ног на голову и недостойным. Они ухаживают за скотом, и мужчины покупают и продают своих женщин, словно скот.

— Я не верю, что мужчины продают и покупают женщин! — вскричала нимфа. — Ты что-то путаешь. И долго продолжали грязные греки вести такой образ жизни после того, как поселились в Пеласгии?

Анкей ответил:

— Первые два племени захватчиков, ионийцы и эолийцы, которые были вооружены бронзовым оружием, вскоре подчинились могуществу Богини, после того как она согласилась сделать их богов-мужчин своими приемными сыновьями. Они оставили многие свои варварские привычки. А когда их вскоре уговорили отведать хлеба, который пекут пеласги, и они обнаружили, что у него приятный вкус, что он священен, один из них, по имени Триптолем, попросил разрешения у Богини самому сеять ячмень, ибо он верил, что мужчины могут это делать почти столь же успешно, сколь и женщины. Он сказал, что хочет уберечь женщин от лишних трудов и забот, и Богиня снизошла до позволения.

Нимфа звонко рассмеялась, и эхо отразилось от склонов горы, а мужчины-Козлы с готовностью рассмеялись вслед со своей скалы, не имея понятия, чему она смеется. Она сказала Анкею:

— Да уж, прекрасный урожай должен был пожать этот Триптолем — одни маки, белену и татарник!

Анкею хватило ума ей не возражать. Он начал рассказывать ей о третьем племени греков, вооруженных железом ахейцах, о том, как оскорбительно они относились к Богине и как ввели культ Божественной Семьи Олимпийцев; но, заметив, что она не слушает, умолк. Фыркнув, она спросила:

— А ну-ка, Анкей, расскажи мне, как греки делятся на кланы? Вряд ли скажешь, что у них существуют мужские кланы вместо женских и род ведется по отцам, а не по матерям?

Анкей медленно кивнул головой, словно вынужденный признать абсурдность этого вопроса упрямо допрашивавшей его суровой нимфы.

— Да, — сказал он, — с тех пор, как много лет назад явились вооруженные железом ахейцы, мужские кланы сменили женские в большинстве областей Греции. Ионийцы и эолийцы ввели у себя к тому времени большие новшества; прибытие же ахейцев все перевернуло вверх дном. Ионийцы и эолийцы считали происхождение по матери — но для ахейцев отец был и есть единственное, что учитывается в родословной, и они недавно заставили изменить свой обычай эолийцев и ионийцев.

Нимфа вскричала:

— Нет, нет, это заведомый абсурд! Например, бесспорно, что маленькая Корэ — моя дочь, поскольку повитуха извлекла ее из моего тела, как может быть известно наверняка, кто был ее отец? Ибо беременность не возникает непременно от близости с первым мужчиной, которым я наслаждаюсь на наших священных оргиях. Можно зачать от первого, а можно и от девятого.

— Эту неопределенность греки пытаются преодолеть, — сказал Анкей, — для этого каждый мужчина выбирает женщину, которую называет женой — ту, которой запрещено сближаться с кем-либо, кроме него самого. Тогда, если она зачала, его отцовство неоспоримо.

Нимфа серьезно поглядела в лицо Анкею и сказала:

— У тебя на все есть ответ. Но неужели ты думаешь, что я поверю, будто женщинами можно так легко управлять, наблюдая за ними и охраняя их, не разрешая им наслаждаться любым мужчиной, каким они пожелают? Предположим, молодая женщина стала женой старого, безобразного или никуда не годного мужчины, вроде тебя? Как может она лечь с ним?

Встретив ее взгляд, Анкей ответил:

— Греки говорят, что они могу уследить за своими женами. Но я с тобой согласен, частенько не могут, и женщина тайно встречается с мужчиной, которому она не жена. Тогда ее муж в приступе ревности старается убить и женщину, и ее любовника, а если оба мужчины — цари, их народы втягиваются в войну, и проливается уйма крови.

— Прекрасно могу себе представить, — сказала нимфа. — Прежде всего, им не следовало лгать, затем не следовало брать на себя больше, чем смогут выполнить, и тем самым давать повод для ревности. Я часто замечала, что мужчины абсурдно ревнивы: это их главная особенность, после лживости и болтливости. Но скажи мне, что же случилось с критянами?

— Они были разгромлены греком Тесеем, которому помог победить Дедал, прославленный ремесленник и изобретатель, — сказал Анкей.

— И что же он изобрел? — спросила нимфа.

— Помимо прочего, — ответил Анкей, — он соорудил бронзовых быков, которые начинают мычать, когда под их животами разводят огонь; а также деревянные статуи Богини, она прямо как живая, руки и ноги статуи соединены суставами, могут двигаться, так что это казалось чудом, более того, глаза открывались и закрывались, если их потянуть за тайную нить.

— Этот Дедал еще жив? — спросила нимфа, — я не против с ним познакомиться.

— Увы, нет, — отвечал Анкей. — Все это случилось задолго до моего времени.

Она властно спросила:

— Ты бы мог рассказать мне, как были устроены суставы у этих статуй, так что конечности свободно двигались в любом направлении?

— Они были на шарнирах, — сказал он, сжав свою правую руку в кулак и перекатывая его в пальцах левой руки, чтобы она поняла, что он имеет в виду, — Дедал изобрел шарниры. Еще с помощью изобретения Дедала был уничтожен флот критян, и поэтому они больше не приплывают к нам на остров, приплывают только греки, да кое-кто из пеласгов, фракийцев и фригийцев.

— Я слышала от матери моей матери, — сказала нимфа, — что, хотя критяне и почитали Богиню почти столь же благоговейно, сколь и мы, их религия отличалась от нашей очень сильно. Например, Главная Жрица не выбирала Солнечного Борца только на один год. Мужчина, которого она выбирала, правил иногда девять лет, а то и больше, отказываясь оставить свою должность по той причине, что опыт приносит прозорливость. Он назывался Жрецом Миноса, или Царем-Быком. Ибо братство Быков стало на острове главным: мужчины-Олени, мужчины-Кони и мужчины-Бараны и тому подобные вообще не осмеливались оспаривать должность военного вождя, и Главная Жрица разделяла ложе любви только с мужчинами-Быками, а у нас на острове моя матушка и я делим свою благосклонность равно между всеми братствами. Неблагоразумно позволять какому-либо братству закрепить за собой преимущество, или же позволять царю править больше двух или трех лет. Мужчины быстро наглеют, если их постоянно не ставить на место, и воображают себя почти равными женщинами. Этой наглостью они губят себя и, соответственно, причиняют неприятности женщинам. Не сомневаюсь, что как раз это и случилось на Крите.