— Родич, подожди, ты увидишь, какой удивительный лекарь моя дочь Медея. Она исцеляет самые глубокие и ужасные раны в течение часа, так что остается только тонкий шрам, как напоминание.

И едва он это сказал, нахлынула ужасная мысль. А что с Медеей? Где она была все это время? Не втянута ли и она в заговор? А не она ли задумала кастрацию быков в надежде, что тавры отомстят за своего бога албанскому царю, и тем самым избавят ее от ненавистного ей брака?

Он побежал в ее покои и, торопливо оглядевшись, обнаружил, что там все в беспорядке, одежда валяется на полу, сундуки раскрыты и разворошены, как если бы она в спешке отбирала немногое, самое ценное.

— Она сбежала! — вскричал он вслух. — Моя дочь, Медея — сбежала! Неужели с нечестивыми греками? Но с кем же еще? — он был ошеломлен.

Начальник стражи вернулся, едва дыша, чтобы доложить, что «Арго» нет на месте швартовки. Ээт сказал ему:

— Немедленно пошли вниз по реке в погоню три боевых галеры у Общего Мола, которые всегда оснащены, и где дежурят команды на случай бедствия? Грек Ясон должен быть убит или захвачен любой ценой, вместе со своим экипажем и столькими изменниками, сколько их окажется на корабле. Если один из командиров галер осмелится вернуться, прежде чем не будет выполнен приказ, я сперва отрублю ему руки и ноги, а затем брошу в раскаленное брюхо таврического быка, чтобы тот помычал в свое удовольствие. Иди, сообщи царевичу Апсирту, что он должен командовать флотилией. Ты найдешь его у матери, царицы Идии, у Северных ворот.

Аталанта и Меланион снова вступили в город и проскользнули во дворец через боковую дверь: он — с копьем в руке, одетый как офицер царской стражи, она — в том же балахоне и шали, которыми воспользовался Ясон, с укрытыми под балахоном луком и дротиком. Они прошли незамеченными по коридорам и вверх по лестнице того крыла, где размещались аргонавты. И там они нашли Бута, лежащего в обмороке на полу в коридоре, обвитого длинным шнуром, как если бы он был куколкой или египетской мумией. Меланион быстро размотал веревку и завязал на конце ее подвижную петлю. Затем подтащил Бута к окну, пробитому в городской стене, под которой ждали внизу Ифит, Мелеагр и Фалер. Он обвил петлей плечи афинянина и спустил того вниз. Но когда Ифит освобождал Бута из петли, он, к несчастью, вырвал другой конец веревки из руки Меланиона, так что Меланиону не на чем оказалось спускаться. Мелеагр попытался снова забросить веревку наверх, в окно, высоко над головой, и Меланион потянулся, чтобы ее поймать. И тут Ээт появился на лестничной площадке, рыча от ярости, с обнаженным мечом в руке, Аталанта крикнула:

— Поспеши, Меланион, я их задержу, пока ты уходишь! Ифита и Фалера с Бутом пошли вперед. А сам держись с Мелеагром. Я вернусь другой дорогой, если удастся.

Затем Меланион, поймав наконец веревку за конец с петлей, продел в петлю копье и туго затянул ее на середине древка. Схватившись за веревку, выкарабкался из окна и благополучно съехал по ней вниз, на землю, ибо копье, которое было длинней ширины окна, упиралось в стену по обе стороны от окна и выдержало его вес. Аталанта не последовала за ним. Вместо этого она сорвала с себя колхское одеяние, схватила лук и дротик, и затем, издав свой знаменитый хохочущий вопль, побежала к лестничной площадке. Ээт преградил ей дорогу с обнаженным мечом; она поразила его в бок, пронзив ему внутренности на бегу, он упал, застонав, а его стража завопила от тревоги и скорби.

Аталанта летела, как на крыльях, в глазах ее пылал гнев Артемиды, перескочив через трупы в нижнем зале, она прорвалась через пеструю толпу колхов, тавров и албанцев, словно кожаный мяч, который молодые мужчины или женщины бросают для забавы в купальнях. Только один человек, албанский жрец Солнца, дерзнул поднять на нее руку; она поразила его насмерть дротиком и побежала дальше, затем метнулась к главным воротам, словно пикирующая ласточка, и воссоединилась со своим отрядом с торжествующим криком.

Когда Перс устремился в погоню во главе своих тавров, Мелеагр и Аталанта прикрыли отступление Ифита и Фалера, которые по очереди несли Бута и увели погоню в другом направлении. Между тем Ясон и другие аргонавты услыхали крики с Общего Мола, а также грохот и всплеск, раздавшийся при спуске трех кораблей. За всплеском последовали удары весел и пронзительные голоса кормчих, задающих ритм, и вскоре боевые галеры с шумом пронеслись одна за другой мимо темной заводи, где затаился «Арго», и полетели дальше вниз по течению к морю. Когда шум затих, приунывшие аргонавты услыхали другой — грохот сражения, приближавшегося к ним от Северных ворот. Линкей вскричал:

— На помощь, аргонавты! Я вижу совсем рядом Ифита и Фалера, которые несут Бута. Аталанта и Мелеагр задержались. Аталанта ранена в пятку, Мелеагр поддерживает ее, и она ковыляет, но то и дело оборачивается и пускает в ход свои смертоносные стрелы. Мелеагр тоже ранен — в левую руку, но не тяжело.

Тут, не желая опозориться в глазах Медеи, Ясон проявил больше храбрости, чем до сих пор приписывали ему его спутники: он соскочил на берег и призвал всех, кто не трус, последовать за ним. В завязавшейся схватке пало множество колхов, тавров и албанцев, а среди них — брат царя Стира, Ясону пронзили плечо дротиком, а череп доброго фокийца Ифита был раздроблен кремневым топором — таким, какие тавры использовали для заклания жертв. И все же аргонавты одержали победу, оттеснили врагов и завладели полем битвы. Они обобрали трупы и унесли на корабль своих раненых, а также Бута, который слабо стонал, прижимая ладони к животу. Затем они спокойно отвязали тросы от швартовочных столбов и вытолкнули «Арго» из заводи в реку, каждый при этом громко хвастался своими подвигами.

Мопс, найдя ощупью в темноте свои снадобья и повязки, начал перевязывать раны Ясону, Аталанте и Мелеагру, но Ифит был уже мертв. Он был самым первым из аргонавтов, которого убили в бою: его товарищам удалось хотя бы унести его тело для погребения. Ясон, громко стонавший от боли в плече, перепоручил командование кораблем Аргусу, и Аргус отдал приказ:

— Весла в воду! Грести! — И добавил: — Во имя сероглазой Афины со скипетром, увенчанным кукушкой, вдохновленный которой я построил это блистательное судно, умоляю всех вас хранить полное молчание до тех пор, пока мы не уйдем далеко в море.

Так аргонавты покинули Эа с Руном на борту, и, несмотря на нескольких раненых, на каждом весле было по гребцу; ибо четверо сыновей Фрикса оказались опытными гребцами, а Орфей принял руль у Анкея Большого, который теперь работал веслом на скамье, занятой когда-то Геркулесом.

Аталанта, не зная наверняка, убила ли она царя Ээта, ничего не сказала об этом столкновении ни Медее, ни кому-либо еще. Немного спустя Медея перестала рыдать. Она была потрясена тем, что произошло, она говорила с Ясоном по-детски и сбивчиво, негромко хихикая, корча ребяческие рожицы и часто спрашивая:

— Ведь ты — Ясон, правда? И ты меня любишь, правда?

Она, наконец, уснула, стала метаться, стонать и что-то пугающе бормотать. Внезапно она вскрикнула душераздирающим голосом:

— Увы, жестокий Бог любви! Зачем ты присосался к моей груди, грязный кровопийца, и выпил из моих жил всю здоровую кровь до последней капли?

Аргонавты от всей души пожелали, чтобы она очутилась на дне реки; но они страшились ее двойного зрения и не посмели сказать против нее ничего вслух при Ясоне.

Аргус спросил Фронта, сына Фрикса, как далеко вниз по реке пойдут в погоню боевые галеры колхов. Фронт ответил, что они проследуют до речного устья, а затем станут упорно рыскать вдоль берегов Черного моря; и что Ээт, несомненно, пошлет и другие галеры, как только можно будет обеспечить их командой, гребцами и припасами. Так что аргонавты гребли с хорошей скоростью, не настолько быстро, чтобы догнать три галеры впереди, но и не настолько медленно, чтобы их догнали возможные преследователи. Примерно на заре Фронт окликнул часового, стоявшего на молу у прибрежного поселка.