Тревоги аргонавтов развеялись. Медея вышла из транса и повела феакийских девушек к источнику с пустыми кувшинами и ведерками, которые они принесли наполненными; и вскоре ко всем вернулись жизнь и бодрость. Авсенсии отметили вехами дальнейший путь русла, и с их помощью аргонавты, снова разместив груз на борту, медленно поволокли по нему «Арго» на расстояние двенадцати миль, делая две мили или около того каждый день, пока наконец не очутились в чистой воде и не сели на весла. Ясон вознаградил тритонов отрезами цветной ткани и другими легкими дарами, а на треножнике Аргус вырезал надпись о благодарности и дружеских чувствах их народу. Тритоны, визжа от восторга, как летучие мыши, унесли треножник под землю в какое-то скрытое святилище Козьеглавой Матери, тройное изображение которой вырезал на треножнике Аргус.

Аргонавты вышли вброд на берег и построили алтарь на холме близ того места, где река, называющаяся Габес, вытекает из озера. Там они сложили свои трезвые подношения Козьеглавой Богине. И все же на других алтарях они также принесли жертвы Олимпийцам: двух жирных берберийских баранов, которых Идас и Мелеагр настигли и приволокли живыми, и газель, которую ранила Аталанта, далеко метнув свой дротик.

Они уже снова взошли на корабль, любезно простились с авсенсиями и взялись за весла, когда вождь вспомнил о знаке прощания, о котором чуть не забыл: он пустил лошадь в галоп по берегу реки, размахивая комом земли. Он пожелал, чтобы они приняли этот ком, как знак, что они — всегда желанные гости в его стране, когда бы им ни было угодно явиться. Эвфем поднял весло, прыгнул за борт и поплыл, чтобы принять дар, который принес с собой, не замочив, так как греб одной рукой. Затем соленое течение реки Габес подхватило «Арго» и быстро понесло к морю после десятидневного заточения.

Медея сказала Эвфему пророчество:

— Человек со знаком ласточки, твои потомки в четвертом поколении станут африканскими царями с помощью этого кома земли, если ты сможешь привезти его с собой в святой Тэнарон, к себе на родину. Если нет, то Африке придется ждать семени Эвфема до семнадцатого поколения.

Но четвертому поколению его потомков, происходивших от сына, которого родила ему лемнийка Ламаха, не суждено было получить царскую власть; ибо однажды темной ночью по дороге домой волна обрушилась на «Арго», и ком земли стал грязной водой.

Так были спасены все аргонавты, кроме лапифа Мопса, который не избежал предреченной ему участи. За три дня до того, в полдень, когда он брел по берегу озера, тропу его пересекла огромная тень. Подняв глаза, он увидел кружащего у него над головой бородатого стервятника огромных размеров с острыми крыльями и клиновидным хвостом. Птица кричала странным молящим голосом и звала Мопса за собой прочь от озера, снова и снова повторяя: «Золото! Золото!», надеясь завлечь его в какую-нибудь недоступную и безводную часть пустыни и там вдоволь насытиться его телом, когда он умрет от жажды. Мопса оказалось легко обмануть. Он побежал, не сводя глаз с птицы, но немного пробежал, прежде чем наступил на хвост черной змее, которая неподвижно лежала на солнце. Змея извернулась и всадила зубы ему в ногу чуть выше лодыжки. Мопс громко закричал, и его товарищи торопливо прибежали взглянуть, что случилось.

Он сел на земле, поглаживая свою рану, и сказал:

— Прощайте, дорогие товарищи. Птица пообещала мне золота, если я за ней последую. А теперь мне приходится умереть, но я не чувствую сильной боли. Достойно похороните меня и говорите обо мне хорошо, когда я умру.

Затем онемение от яда быстро распространилось по его конечностям, глаза ему затуманило, и он откинулся назад.

Под жарким ливийским солнцем трупы разлагаются быстро, а змеиный яд, действуя в теле Мопса, начал гноить его плоть прямо на глазах его товарищей. Они быстро одолжили у авсенсиев мотыги и вырыли ему глубокую могилу, а его труп шипел на погребальном костре, который они сложили и разожгли. Когда вся плоть сгорела, они насыпали курган над его костями и трижды прошли вокруг в полном вооружении, горестно оплакивая его и пучками вырывая у себя волосы, а между тем бесстыдный стервятник, крича, кружил над головой, лишенный угощения, на которое надеялся.

Было очень поздно, чтобы предпринимать плавание, которое вряд ли могло бы продолжаться менее двух месяцев, но ветра и вообще погода были поразительно благоприятны с того дня, когда аргонавты вышли из Ливийского озера по реке Габес до дня, когда они наконец сошли на берег в Пагасах. В течение их продвижения вдоль берегов Двойного залива Сиртиса, они не задерживались больше, чем требовалось ни в одном месте, где высаживались; ибо ни городов, ни каких-то других привлекательных мест не обнаружилось нигде по всей длине берега — даже известное поселение Оэа не стоило посещать. Берег населяли дикари, не менее чудные, чем те, которых они посетили у восточного залива Черного моря.

Сперва они навестили лотофагов, праздных обитателей большого скалистого острова Менинкса, где аргонавты сошли на берег за водой. Эти лотофаги, как предполагает их название, питаются главным образом сладкими ягодами раскидистого сребролистого лотоса или куста ююбы, который вырастает в каждой расселине скалы или укромном уголке. Они владеют, кроме того, овечьими отарами, чтобы получать молоко и шерсть, но такую еду как жареная баранина считают отвратительной, для них это хуже каннибализма. Из ягод лотоса они изготовляют вино такой крепости, что оно губительно действует на память того, кто его пьет, всего лишь после нескольких глотков вы забудете имена своих друзей и родных, даже имена благословенных богов. На Менинксе аргонавты нашли хорошую воду и попробовали сладких круглых лепешек из лотосовых ягод, но отведать лотосового вина отказались, поскольку Навплий их предостерег. Наконец-то они научились не вызывать беды непродуманными поступками.

Затем «Арго» пришел во владения гинданеев, овцепасов, козопасов и ловцов тунца; они также кормятся лотосом, но лотосового вина не делают. Здесь аргонавты впервые увидели финиковые пальмы, растущие, словно высокие колонны с перистыми капителями, и отведали липких желтых плодов, которые так медленно зреют. Гинданейские женщины носят вокруг лодыжек столько полотняных повязок, сколько раз сходились с мужчинами, и являются господствующим полом, будучи хранительницами источников. Они не позволяли аргонавтам, которых послали принести воды, зачерпнуть хотя бы ведерко, пока не познали их, и каждая не получила полотняную полоску, чтобы отметить это событие. Женщины были хороши хотя и смуглы, а аргонавты, возглавляемые Эхионом, охотно доставили им удовольствие, которого те требовали. Гинданейские мужчины ничуть их не возревновали, а проявили неприличное любопытство, отказываясь покинуть место действия. Однако, по настоянию Эхиона, женщины убедили их уйти и омыться в море.

Берег залива, вдоль которого они теперь плыли, был низким, песчаным, лишенным примет, и нигде не виднелось зелени. На седьмой день они пришли в Оэа, лежащую на середине Двойного залива. Оэа — скорее, лагерная стоянка, чем город. Просторная гавань, защищенная рифами от ярости северо-восточного ветра, используется греческими купцами, которые заглядывают, чтобы приобрести местный товар — шкуры страусов, губки и бензоин (великолепного вкуса приправа); иногда они покупают слоновую кость и другие иноземные товары, доставляемые сюда египетскими караванами. Караваны приходят зимой по тропе, связывающей бесчисленные дальние оазисы и здесь заканчивающейся, а возвращаются ранней весной. Однако, поскольку торговый сезон в этом году завершился, аргонавты застали в Оэа только тамошних макеанов, и — ни одного грека или египтянина. Макеане отращивают пучок волос посреди головы, а остальные волосы сбривают. Они почитают страуса и живут в шатрах из шкур.

В Оэа Ясон омыл Руно в пятой из семи предписанных рек, в узком Кинипсе, который впадает в Ливийское море. Его спутники купили также большие греческие кувшины для воды и наполнили их из того же потока.