Он скрыл свою озабоченность от внуков, заключив каждого поочередно в пылкие объятия и предложив руку дружбы Эвфему, который был орудием их спасения. С Ясоном он повел себя приветливо и сказал ему:

— Вести из Эфиры, мой господин, могут подождать, пока мы не насытимся и не напьемся. У меня нет сомнений, что вам выпало плавание столь же опасное и утомительное, сколь и долгое.

Ясон учтиво кивнул, но не понял, какие вести имеет в виду Ээт. Когда аргонавты последовали за Ээтом в город, оставив Мелампа и Анкея Маленького охранять корабль, Эхион объяснил Ясону вполголоса, какую выдумку насчет Эфиры некий бог — а кто же еще это мог быть, кроме Гермеса? — неожиданно вложил ему в уста, он предупредил Ясона, что любые упоминания аргонавтами Золотого Руна полностью запрещены.

— Очень хорошо, — сказал Ясон, — коли ты выдумал это, вдохновленный своим божественным отцом, нечестиво было бы этим не воспользоваться. Немедленно вернись на «Арго» и предупреди Мелампа и Анкея, чтобы не болтали. А я тем временем перескажу твои слова всем остальным. Какое счастье, что Геркулеса с нами больше нет: он выболтал бы правду, прежде чем мы на полпути поднялись по склону.

Аргонавтов вымыли теплой водой и насухо вытерли теплыми полотенцами дворцовые служительницы, большей частью — рабыни-черкешенки поразительной красоты. С венками на умащенных головах, в ласкающих кожу чистых полотняных рубахах они вскоре возлегли на ложа в царском пиршественном чертоге, где их ждала великолепная трапеза. Перед ними поставили много незнакомых блюд, которые они с удовольствием попробовали, из чистой вежливости не спрашивая, из чего это приготовлено, несмотря даже на то, что кое-что могло им быть ритуально запрещено и вызвало бы судороги в желудке или смерть. Но никому ничто не причинило вреда. Бут пришел в ужас, когда слуги навалили ему на тарелку жареные тельца молодых пчел. Он застонал при этом зрелище, и слезы хлынули из его глаз. Идас посмеялся над горестями Бута и, чтобы доставить удовольствие хозяевам, набил себе рот этим новым кушаньем, обильно посыпанным солью, и потребовал еще.

Ясон и элдский царь Авгий были приглашены за царский стол, установленный за помосте в восточном конце зала. Там их представили четверым смуглолицым и курчавым вельможам — царским государственным советникам. Фронт, сын Фрикса, служил переводчиком, ибо ни один из вельмож не понимал по-гречески, а Ээт, чтобы убаюкать любые подозрения, которые могло возбудить нежданное появление аргонавтов, говорил только по-колхски. Беседа велась в официальном и сдержанном тоне, Ясон и Авгий описывали незначительные происшествия, случившиеся во время плавания, но не сообщали ничего важного. Ээт, который надел золотую, украшенную изумрудами диадему и парадное платье, изображал полное безразличие к греческим делам. Он задал только один вопрос, касавшийся земель за Черным морем: как они прорвались к Геллеспонту, миновав троянские сторожевые корабли.

Ясон небрежно ответил, что троянцы были, несомненно, предупреждены Триединой Богиней, которая почитается ими как Кибела, что корабль миниев должен пройти через пролив по божественному делу. В любом случае, как он сказал, они пропустили «Арго», даже не окликнув его. Царь в ответ неудовлетворенно хмыкнул. Однако, когда Авгий упомянул вскользь фессалийских торговцев, которые сели на корабль в Синопе, Ээт, договор которого с троянцами запрещал ему непосредственно торговать с Синопом, стал слушать с нескрываемым интересом. Он крикнул в зал, чтобы Автолик подошел и сел с ним рядом, а когда тот явился, угостил его лакомствами со своего собственного подноса, как очень важную персону. Автолик отвечал на вопросы царя откровенно и любезно (ибо с торговлей он уже покончил), и перечислил цены, выраженные в золотом песке, какими они были на последней ежегодной ярмарке в Синопе. Он испытывал злорадное удовольствие, наблюдая за лицом царя, поскольку ясно было, что троянский царь Лаомедонт дал своему союзнику совершенно неверный отчет о делах на ярмарке.

В этот момент единственный брат Медеи Апсирт, юноша с кошачьей походкой и откровенно таврическими чертами лица, вошел, вернувшись с охоты. Он приветствовал отца почтительно и, как показалось Ясону, с нежностью, и молча сел к столу. По отношению к Ясону и двум другим грекам он вел себя отстраненно и недружелюбно.

Когда подали десерт, настало время Ясону сделать официальное заявление о цели визита. Он поднялся из-за стола, протянул правую руку сперва царю, а затем его четверым советникам и сказал:

— Прославленный и великодушный Ээт, до твоих ушей уже, возможно, дошло, поскольку троянцы, которые торгуют и с вами, и с нами — завзятые сплетники, что на Грецию, нашу страну, обрушилось за последние два года три бедствия: мощные ураганы, которые вырвали с корнем наши плодовые деревья и снесли крыши с наших домов; бесплодие наших коровьих и овечьих стад и великое нашествие ядовитых змей на наши поля и леса. Решив, что эти бедствия могли быть вызваны только Невыразимой и что обращение к любому Олимпийскому оракулу, таким образом, тщетно, измученный Всегреческий совет, который собрался в Микенах, решил посоветоваться с твоей сестрой Киркой, которая пользуется глубоким доверием Богини, и спросить ее, что надлежит сделать, чтобы умилостивить Богиню. Посланцы явились к твоей светловолосой сестре в ее дворец на острове Ээя; и она, очистившись и войдя в транс, вызванный черным снадобьем, посоветовалась с Богиней, называя ее Бримо. Бримо ответила, что она послала эти напасти как запоздалое наказание за жестокое обращение, которому много лет назад подвергли ахейцы Сизифа Асопийского. И теперь она предписала, чтобы Сизифу выстроили гробницу, как герою, и каждый месяц почитали его богатыми жертвами, а его асопийские земли отняли у Креона, их узурпировавшего, и возвратили законным владельцам — потомственным жрецам Солнца. Поскольку, Твое Величество, ты — несомненный глава старшей ветви этого блистательного клана, обитатели двойного царства в Коринфе пожелали, чтобы я передал тебе их почтительную и смиренную просьбу: они умоляют тебя вернуться и править ими, ибо твои собственные прекрасные земли, включая и сам город Эфиру могут после того, как будет сброшен правящий там Коринф, быть воссоединены под одним скипетром с Асопией. Но если, как они сказали, Колхида стала тебе так дорога, а ты стал так дорог Колхиде, что не можешь ее покинуть, они умоляют, чтобы ты послал немедленно одного из твоих детей — дочь или сын равно их удовлетворят — чтобы править ими вместо тебя. Прислушайся с жалостью к их мольбе, ибо только так царство Эфирское, а заодно и вся Греция, могут быть спасены от бедствий, которые грозят их поглотить.

Таково первое послание, за точность которого с радостью поручится Авгий из Элиды, глава младшей ветви твоего блистательного семейства. С ним связано другое послание — от Кобыльеглавой Матери с Пелиона, которую я в детстве научился почитать, ибо меня воспитывали кентавры. Оно таково: «Ээт Эфирский, страшась моего неудовольствия, ты должен дать покой душе моего слуги Фрикса, миния, которая все еще неутешно томится в его непогребенном черепе. — Затем Ясон добавил, воспользовавшись древней формулой. — Это не мои слова, но слова моей матери».

Долгое время спустя Ээт ответил:

— Что касается первого вопроса, я обсужу его с моими мудрыми государственными советниками и дам тебе ответ в течение трех дней, но не ожидай, что он будет благоприятен. Ибо моя дочь Медея уже ожидает предложения руки от соседнего властителя, а мой сын Апсирт должен остаться в Колхиде, как наследник моего престола и быть мне опорой в старости. Я понимаю так, что коринфяне не просят меня прислать к ним одного из моих четырех внуков правителем, а внука я мог бы для них выделить. Но эфирцы не жалуют миниев, а сыновья Фрикса считаются миниями. Жаль. Тем не менее за все бедствия, которые обрушились на Грецию с тех пор, как я ее покинул, отвечают нечестивые ахейцы и обманутые ими простофили, а не я; меня эти напасти не волнуют.