Так вот, как я уже говорил, я был в тот день невероятно голоден. Я убил быка, освежевал, разжег костер из деревянного плуга и стрекала, добавил туда несколько сухих бревен, которые вытянул из стенки амбара поблизости. Пока мясо жарилось, я благочестиво посвятил труп Тейодаманта Матери Зерна и разбросал его куски в борозды, чтобы улучшить урожай, что, как я счел, было ловким способом ускользнуть от мести его духа. Только я собрался пообедать, как услышал хныканье со стороны амбара — у-у-у, у-у-у, у-а, у-а! Там сидел хорошенький малыш двух лет от роду, который спал на рубахе своего отца под теплым солнышком, его, должно быть, разбудил треск моих челюстей. Да, ты верно угадал — это был Гилас. Он мне сразу ужасно понравился. Я дал ему пососать мозговую кость и поджарил для него на костре лакомый кусочек — бычий язык. Вскоре мы с ним настолько подружились, что я унес его в своем мешке. И с тех пор он сопровождает меня во всех моих путешествиях. Говорят, его матушка умерла от двойной утраты. Если так, она была глупая баба: Тейодамант ведь был упрям, как мул, а уж ей-то следовало понимать, что не стоит лишать Гиласа такого воспитания, за которое большинство матерей чем угодно заплатили бы — лишь бы так пристроить своих сыновей. Не тревожься, мой дорогой Гилас, Геркулес теперь тебе и отец и мать. Геркулес о тебе всегда позаботится.

Ясон спросил:

— Нельзя ли узнать, что ты делаешь во Фтиотиде, благороднейший Геркулес? Может, ты отправился совершить еще один из твоих всемирно известных подвигов?

— Нет, нет, я только что покончил с шестым. Или это был седьмой? Неважно… когда мне пришло в голову взять отпуск и податься в Фессалию — показать Гиласу отчие земли, а заодно и навестить моего старого дружка, кентавра Хирона. Буквально на днях я возведу Гиласа на дриопский трон, если он пожелает. А, дорогой? — он снова схватил Гиласа и принялся его обнимать. Гилас завизжал от боли, и Геркулес его немедленно отпустил.

— Вот видишь, — сказал он, — я все время забываю о своей силе. Я сломал ему парочку ребер несколько месяцев назад, и ему пришлось отлеживаться. Но я правда не хотел ничего плохого. Просто у меня очень пылкий нрав.

— Итак, как я понял, у тебя сейчас свободное время, — сказал Ясон, — хочу заметить, что мы, минии, не такие выродки, какими ты нас считаешь, и мы сочтем для себя величайшей честью, если ты отравишься с нами в Колхиду и станешь капитаном этого корабля. Ибо там мы собираемся вернуть себе Золотое Руно Зевса.

Геркулес задумался на минуту.

— Колхида… ведь ты сказал «Колхида»? Помню, где это. Сперва плывешь в Трою, ввязываешься в обычные раздоры с угрюмыми троянцами и расшибаешь несколько голов. Затем двигаешься вдоль южного берега Черного моря, тащишься вверх-вниз по холмам несколько сотен миль — у племен, с которыми ты там встречаешься, дикие нравы, потом добираешься до страны Амазонок к северу от Армении. Не так давно я отправлялся туда совершить Подвиг — раздобыть пояс царицы Ипполиты, это было вовсе не легкое задание, ибо амазонки дерутся, словно дикие кошки, пришлось к ним малость приноровиться. Однако я получил то, за чем пришел. После Амазонии — еще сотня миль или около того — и ты наконец видишь на горизонте горы Кавказа, а Черное море кончается. Это и есть Колхида. Помню широкую заболоченную реку, заросли диких лесов, древесных лягушек цвета изумруда, туземцев с чудными головами в порту и густые странные индийские деревья. Я двинулся было вверх по реке в челне, ибо у меня было кое-какое дело в святилище Прометея, что стоит выше по течению, пришлось снова повернуть назад, как обычно, из-за детских голосов в голове. Хотел бы податься туда снова! Посетить страну вечных снегов на вершине Кавказа, где пропахшие чесноком соанийцы скользят вниз по снежным склонам на кожаных санях быстрее, чем пикирующая ласточка, или взбираются на скользкие ледяные шпили в башмаках из сыромятной кожи с шипами. Я слыхал, что снег там падет плоскими лепешками, острыми словно ножики, а не звездами и цветами, как у нас, интересно, так ли это? Замечательно, поплыву в Колхиду. Наш фессалийский отпуск может и подождать — а, Гилас?

— Как ты великодушен, князь Геркулес! — вскричал Ясон, желая в душе, чтобы тот умер и был надежно погребен под высоким курганом из земли и камня.

Геркулес заставил его замолчать.

— Послушай мальчик. Я всегда очень тщательно выбираю себе товарищей. Если я соглашусь возглавить экспедицию, я настаиваю на том, что мне решать, кто идет со мной, а кто остается дома.

— Это избавит меня от многих затруднений, — сказал Ясон, — лишь бы ты согласился включить меня в число тех, кто идет.

— Не могу сказать, что твой вид мне нравится, — сурово сказал Геркулес. — Ты называешь себя минием, клянешься пятнами леопарда, будто магнезиец, а волосы носишь гривой, как если бы был кентавром. Ты напоминаешь мне Химеру — карийскую козу с львиной головой и змеиным хвостом. Сам я с ней никогда не встречался. И не надеюсь, что встречусь. Уверен, половина того, что о ней болтают, — вранье. Кто ты?

Ясон коротко рассказал о себе. Когда Геркулес услыхал, что перед ним — один из учеников Хирона, он воскликнул: «Хорошо, хорошо!» и стал говорить с ним вежливее.

— Хирон — последний из моих старых друзей, — сказал он. — Он и его мудрая матушка Филара когда-то исцелили мне одну противную рану. Я этого вовек не забуду. Я боялся, что потеряю руку.

Больше они не говорили об экспедиции, а весело пили вместе, вскоре прочие минии ворвались хижину и приветствовали Геркулеса дикими восторженными криками. Он прорычал, чтобы они убирались прочь, сказав, что ему некогда отрываться от чаши, и так резко захлопнул дверь у них перед носом, что обрушилась часть крыши. И они, раздосадованные, поплелись обратно в Иолк.

Ясон льстил Геркулесу и потчевал его вином, новый кувшин которого принес из близлежащего крестьянского дома, и наконец неосторожно попросил дозволения запечатлеть на щеке Гиласа невинный поцелуй.

Геркулес разразился негодующим смехом и пригрозил Ясону своим громадным и мозолистым большим пальцем.

— Лучше тебе ничего такого не делать, — сказал он. — Мальчик мой, а не твой!

В углу хижины среди плотничьих инструментов лежала железная вага. Геркулес схватил ее и принялся сгибать в ошейник вокруг шеи Ясона, но Гилас взмолился о прощении для Ясона, и Геркулес изогнул вагу, точно змею с головой, поднятой, чтобы ужалить, и поставил ее на пол лицом к Ясону, угрожающе шипя. Лицо его покраснело от напряжения, ибо ему шел уже пятый десяток, и его сила начинала мало-помалу убывать. Выглядел он ужасно.

На следующее утро Геркулес отсыпался после попойки. Он проснулся около полудня очень злой, но Гилас уже дожидался его с огромной чашей вина и двумя кусками жареного мяса, которые приготовил Ясон, и вскоре силач уже согласился, чтобы его переправили на лодке в порт Иолк. Они уже были на полпути, когда мимо пролетели две галеры, мчавшиеся наперегонки, и поднятые ими волны закачали лодку. Геркулес выругался, схватил и натянул лук и, вскакивая, разъяренно топнул ногой. Он бы выпустил вслед галерам град стрел, если бы не пробил ногой дыру в днище лодки, которая немедленно наполнилась водой и потонула. Гилас умел плавать, как рыба, и устремился к Иолкскому берегу, которого скоро достиг, Ясон же пожалел, что не извлек для себя урока из прежнего приключения и не занимался плаванием наряду с греблей. Он умудрился держаться над водой с помощью весла и стал звать на помощь Геркулеса. И потерял сознание: это Геркулес, не желая, чтобы Ясон, брыкаясь, утянул его под воду, на всякий случай оглушил его кулаком. К счастью, крепкий череп Ясона был защищен прядями кудрявых волос и кожаным шлемом.

Когда он наконец очнулся, испытывая дикую головную боль, он услышал поблизости тяжелую поступь и, приоткрыв глаза, увидел Геркулеса, растерянно уставившего на него.

— Так ты не помер, верно? — спросил Геркулес.