— В самом деле? — спросил Поллукс. — Так ты предпочитаешь топорный стиль борьбы. Верзилы вроде тебя часто сталкиваются с искушением подняться на пятки и вдарить сопернику сверху вниз. Но даст ли это тебе что-то, если твой противник будет прямо держать голову?

— Ты выучишь немало штучек на арене, прежде чем я тебя убью, — сказал Амик, разражаясь смехом.

— Кстати, — спросил Поллукс, — это будет состязание в кулачном бою или драка без правил?

— Конечно, состязание в кулачном бою, — ответил Амик. — И льщу себя надеждой, что я настоящий спортсмен.

— Давай проясним кое-что, — сказал Поллукс. — Как тебе, наверное, известно, правила заметно меняются в этих отдаленных царствах. Прежде всего, позволяешь ли ты захваты, толчки и удары ногами? Или бросать пыль в глаза противнику?

— Конечно, нет, — сказал Амик.

— А кусаться, бить головой, наносить удары ниже пояса?

— Да нет же! — негодующе воскликнул Амик.

— И только ты и я будем допущены на арену?

— Только мы двое, — сказал Амик. — И биться будем до конца.

— Хорошо! — вскричал Поллукс. — Веди нас в свою лощину.

Амик возглавил шествие к лощине — она была прелестным местом, там из травы, такой зеленой, какую себе можно вообразить, в изобилии поднимались фиалки, гиацинты и анемоны, воздух благоухал от цветения волчника. Вооруженные дружинники заняли свои места с одного краю, под земляничными деревьями, предоставив другой край аргонавтам. Но по пути сюда Идмон, шагавший отдельно от остальных, наткнулся на воодушевляющее знамение: орлы-двойняшки угнездились на трупе косматой черной лошади, один из них просовывал голову между ее ребрами, чтобы добраться до внутренностей, а другой, уже насытившись, вытирал свой выгнутый клюв о лошадиное копыто. Другие пожиратели падали — вороны, коршуны, сороки подпрыгивали и порхали вокруг, норовя разделить их трапезу. Идмон распознал в орлах-двойняшках Кастора и его брата Поллукса, так как орел был птицей их Отца Зевса; а в лошади — Амика, ибо конь посвящен Посейдону; прочими же птицами были Корон, Меламп, Калаид, Зет и остальные аргонавты.

— Какая здесь необычная арена, — заметил Поллукс. — Она почти не оставляет место для маневров. И оба края ее сужаются до точки, словно нос и корма корабля.

— Для моего стиля она годится, — сказал Амик. — И могу добавить, что я всегда бьюсь спиной к скале. Не люблю, когда солнце светит мне в глаза.

— Рад это узнать, — сказал Поллукс. — В цивилизованных странах позиции обычно распределяются по жребию. Ну что же, господин мой, разденься и натяни перчатки!

Амик разделся. Он был бесформенным, как медведь, хотя и длинноногим. Мускулы его волосатых рук вздымались, как валуны, покрытые водорослями. Оруженосцы надели ему перчатки — большущие полосы кожи, утяжеленные свинцом и усеянные медными шипами.

Ясон широким шагом выступил вперед с протестом:

— Царь Амик, так не пойдет! В Греции металлические колючки на перчатках запрещены, это варварство. Это — состязание, а не драка.

— Здесь вам не Греция, — сказал Амик. Никому не дозволено обсуждать мои спортивные правила. Поллукс может взять у меня запасную пару перчаток.

Ясон поблагодарил Амика, который приказал рабу принести перчатки для Поллукса — такие же, как и те, которые он сам носил. Поллукс рассмеялся, глядя на раба, и покачал головой, ибо Кастор уже надел ему его мягкие тренировочные перчатки, которые предназначались для того, чтобы защитить его костяшки, дабы они не распухли, и обхватить запястья. Четыре пальца каждой руки охватывала петля, большой же оставался свободным и неприкрытым.

Ясон шепнул Кастору:

— Почему твой братец отказался от этих великолепных перчаток?

Кастор ответил:

— Чем тяжелей перчатка, тем медленней удар. Увидишь!

Соперники договорились начать схватку по сигналу трубы-раковины. Трубач поднялся на камень над лощиной, и все еще делал вид, будто распутывает нити, на которых висела у него на шее раковина, когда трубный звук другой раковины прозвучал из толпы, и Амик бросился на Поллукса, надеясь застичь его врасплох. Поллукс отскочил назад, избежав свинга правой, нацеленного ему в ухо, шагнул в сторону и стремительно развернулся. Амик, придя в себя, обнаружил, что солнце бьет ему в глаза. Амик был тяжелее по весу и на несколько лет моложе. Разъярившись, что его вынудили занять неудобную позицию, он, словно бык, налетел на Поллукса, обрушив на него оба кулака. Поллукс оттолкнул его, нанеся прямой удар левой вниз подбородка, и закрепил свое преимущество не ожидавшимся свингом правой, а вторым ударом левого кулака, от которого у Амика застучали зубы. Но этого оказалось недостаточно, чтобы остановить Амика. Он помчался, наклонив голову, защищая лицо от апперкота, боднул Поллукса в грудь и приготовился нанести два мощных удара его по почкам. Поллукс вовремя отскочил, и Амик попытался загнать его в затененный северный край долины, где бы солнце не помешало ни тому, ни другому. Но Поллукс не поддался и заставил Амика драться в точке, где солнце его особенно сильно беспокоило: на миг солнце заслонил камень, а в следующий оно опять полыхнуло над скалой, а Поллукс останавливал натиски Амика хуками, тычками, рубящими ударами и апперкотами. Поллукс бил то левой, то правой, ибо одинаково владел обеими руками — удивительное преимущество для бойца.

Состязание продолжалось столько времени, сколько заняла бы прогулка на расстояние мили, если идти размеренным шагом, а Поллукс был невредим, если не считать разодранного плеча, которое он подставил, забыв о колючках на перчатках Амика, чтобы защитить голову от внезапного свинга; Амик же сплевывал кровь распухшими губами, и оба его глаза заплыли. Амик дважды попытался нанести свой рубящий удар, поднимаясь на цыпочки и обрушивая свинг вниз правым кулаком; но каждый раз промахивался, а Поллукс выбивал его из равновесия и наказывал, ибо царь слишком близко ставил ноги.

Теперь Поллукс объявлял, в какое место намерен поразить Амика, и за каждым предупреждением немедленно следовал удар. Он не считал достойным наносить удары по корпусу, ибо это противоречило олимпийскому стилю, а всегда метил в голову. Он восклицал:

— Рот! Рот! Левый глаз, правый глаз, подбородок, снова рот!

Амик рычал почти так же громко, как Геркулес, ища Гиласа, но когда он начал выкрикивать непристойные угрозы, Поллукс рассердился. Он притворно замахнулся правым кулаком, а левым нанес тяжелый удар по Амиковой переносице. Он почувствовал, как под тяжестью удара хрустнули кость и хрящ.

Амик опрокинулся и рухнул на спину. Поллукс прыгнул вперед, чтобы поразить его на месте, ибо хотя во время дружеских учебных схваток кулачных бойцов следует великодушно удерживаться от того, чтобы бить лежачего, на публичных состязаниях считается дураком боец, который не преследует противника до конца. Амик быстро перевернулся и вскочил на ноги. Но удары его теперь стали порывистыми и беспорядочными, перчатки казались ему тяжелыми, как якорные камни; а Поллукс не щадил его сломанного носа, и постоянно бил по нему то справа, то слева, то прямо. Амик в отчаянии схватился левой рукой за левый кулак Поллукса, когда тот готовился нанести удар, и дернул за него, одновременно приготовившись к жуткому свингу правой; Поллукс, который ожидал нечестного шага, бросился в том же направлении, в котором его дернули; и Амик, рассчитывавший, что Поллукс воспротивится рывку и тем самым подставит голову под удар, ударил в воздух. Прежде, чем он смог опомниться, Поллукс наградил его мощным хуком правой в висок, за которым последовал апперкот левой в кончик подбородка.

Амик утратил бдительность, он не мог больше бороться. Он стоял, пошатываясь, в то время как Поллукс наносил ему в голову мерные удары, словно дровосек, который лениво подрубает высокую сосну, и наконец отступает, чтобы посмотреть, как она с треском падает, ломая подлесок. Последний удар, нанесенный левой, почти что с уровня земли, сломал противнику височные кости и принес ему верную смерть. Аргонавты возопили в изумлении и восторге.