Опираясь на такой авторитет, я готов был выбросить этот случай, тем более, что он не оказывает влияния на интригу. И все же первое, о чем меня спросил мой друг, естествоиспытатель Френсис Хемминг, когда взглянул на адмиралтейскую карту Черного моря, приколотую к стене в моем кабинете, было: «В какое время года аргонавты проплывали по Восточному заливу?» Он поразился, неужели они не застигли великую весеннюю миграцию птиц, миллионы которых возвращались из Палестины и Сирии, пролетая через Малую Азию, чтобы дальше лететь над Черным морем к устью Волги. Я сказал ему: «По моим подсчетам, в начале мая». Затем я вспомнил птиц Ареса. Я знал, что птицы отдыхают на островах во время своих миграционных перелетов, и поскольку во всем Восточном заливе только четыре острова, и ни один из них не достаточно велик для того, чтобы его нанесли на обычную карту, мне пришло в голову, что мигранты, обнаружив, что остров Ареса кем-то занят,[4] учитывая, что птицы, возможно, никогда прежде не видели корабли, могли попытаться сесть на снасти «Арго», когда тот проплывал мимо. Естественные смятение и тревога, которые испытали аргонавты, ибо каждый из них был того или иного рода авгуром — усилились бы, если бы среди мигрантов оказались болотные птицы того рода, которых Геркулес прогнал со Стимфалийского озера и которые, как предполагалось, разносили лихорадку. С тех пор Хемминг благосклонно уточнил для меня факты, и они, к счастью, согласовались с моей теорией. Из Майнерцагенова издания «Птиц Египта Николла» явствует, что начало мая — не слишком поздний срок для того, чтобы аргонавты встретились с мигрантами, в числе которых были пустельги, жаворонки, луни, утки и болотная птица. По моим выводам, эти болотные птицы отдыхали в болотах Кассаба, а воробьиные и другие мигранты предпочитали островок Пуга.
Нечто подобное касается случая с Финеем и гарпиями. На первый взгляд он воспринимался как бессмыслица, но его историческая основа подтверждается Диодором, согласно которому злобная скифская жена Финея, Идея, воспользовалась его слепотой, чтобы обмануть его касательно характера его сыновей, разыграв роль жены Потифара. Более того, Диодор опускает всякое упоминание о гарпиях, что делает его повествование более авторитетным: то есть он не выдумал характер Идеи для того, чтобы предположить, что она также обманывала Финея, заставляя его вообразить, будто его преследуют сверхъестественные существа.
Я и сам сделал несколько вставок, позволяя отдельным аргонавтам применить те особые таланты, которые приписывала им легенда. Там были быстроногие Калаид и Зет, зоркий Линкей, Эвфем-пловец, чародей Периклимен, силач Геркулес, ловкий вор Автолик (о котором Гесиод пишет: «все, чего он касался, становилось невидимым»), Орфей, который игрой на лире приводил в движение палки и камни, несравненный кулачный боец Поллукс, Фалер, лучник, который никогда не промахивался, пчеловод Бут, судоводитель Навплий. Но в сохранившихся повествованиях о плавании многие из этих способностей так и не подтверждаются: Фалер, Периклимен, Бут, Навплий и Автолик играли только роль гребцов. Моя догадка такова, что в первоначальном рассказе о плавании все они были задействованы с пользой и соответственно своим качествам — как одаренные спутники все того же известного под многими именами младшего сына бывают задействованы во многих приключениях народных сказок.
Нетрудно заметить, что первоначальное значение Золотого Руна стало загадкой для греков классической эпохи, исходя из того, что похищение Руна явилось эпизодом в религиозном конфликте между сторонниками матриархальной Богини Луны «пеласгов» и приверженцев патриархального греческого Бога Грома. В течение столетия или двух после плавания «Арго» все еще возможно было открыто говорить об этом конфликте, который еще, очевидно, не завершился полной победой Зевса. Следы конфликта имеются даже в поэмах Гомера, несмотря на их тщательную редакцию в Афинах шестого века и Александрии третьего века, ибо пререкания между Зевсом и Герой — это куда больше, чем сатира не домашние трения в греческих семьях, это конфликт между несовместимыми общественными системами. Позднее Бог Грома стал столь могущественен, а Лунная Богиня настолько ослабела, что такие цари и герои как Салмоней, Сизиф, Тантал, о которых прежде упоминалось с уважением и которым воздавались героические почести, рассматривались как преступники, страдающие от вечного наказания в преисподней. Имело место случайное или намеренно неверное понимание всех пиктограмм, связанных с Богиней Луны. Например ее ритуальный брак под именем Пасифаи («Той, которая все освещает») с Миносом, Богом Солнца, которому был посвящен бык, стал бесстыдно интерпретироваться классическими авторами как противоестественная страсть Пасифаи, сестры Ээта и Кирки, к священному быку, неестественным результатом которой стал Минотавр, чудовище с головой быка. Иксион, пеласгийский герой, которому было посвящено огненное колесо, стал неверно представляться как колесованный в преисподней в наказание за попытку посягнуть на Геру, жену Зевса. Жрецы Зевса были ревнивы ко всем героям, связанным с искусственным добыванием огня (еще один пример — Прометей), — поскольку они претендовали на то, что огонь происходит от молнии, которой владеет Зевс. Равно ненавидели они и воспоминание о Салмонее (брате царя Атаманта), потому что он вызвал дождь имитацией грома. Первоначальная история «Арго» претерпела, вероятно, много изменений, привнесенных певцами-сказителями, которые желали прославить определенные семьи или города, представляя их предков или основателей как аргонавтов. Например, заявления об участии в походе Теламона с Эгины следует отвергнуть: если правда то, что он помог Геркулесу в его налете на Трою, он не мог в то же время находиться на борту «Арго» в Черном море. Я также отрицаю ненужное отклонение «Арго» от курса между Критом и Иолком с заходом на Эгину. Аполлоний сообщает, что у аргонавтов произошло там дружеское состязание, так как требовалось принести на корабль воду, но эпизод кажется вымышленным, чтобы объяснить происхождение древних соревнований на Эгине, когда молодые люди бегали с кувшинами воды на плече. Эпизод в Анафе (глава 47) может быть подобной вставкой, выдуманной по поводу особого местного ритуала; это правдоподобно и забавно.
История Аполлония Родосского и написанной им первой версии его «Золотого руна» — довольно странная. Аполлоний, именовавшийся тогда Навкратийский, а не Родосским, родился около 280 г. до н. э. Он изучал литературу в Александрии и написал свою поэму в возрасте 18 лет. Когда он прочел поэму или ее часть в Зале Муз, его встретили взрывом шипения и свиста и закидали табличками для письма. Он вырвался на свободу, избежав серьезных ранений, но боясь общественного преследования, так как его соперник, придворный поэт Каллимах, заклеймил его как «отвратительного ибиса», решил на некоторое время покинуть Александрию, удалился на Родос, и там, поняв, что александрийцев мало интересует религиозная или историческая истина, он переписал свое сочинение в форме, которая, как он решил их вероятнее всего удовлетворит. По возвращении несколько лет спустя он публично продекламировал исправленную версию, которая принесла ему такие аплодисменты даже от его прежних врагов, что когда освободилось место попечителя царской библиотеки, царь Птолемей, естественно, назначил его на эту должность. Аполлоний принял прозвание Родосский в память своего долгого пребывания на Родосе, почетным гражданином которого он стал. Первоначальная версия не сохранилась, но ее недостатком едва ли могли быть немелодичность или однообразие. Если человек смолоду зануден и немузыкален, он никогда не напишет так свежо и красиво, как писал Аполлоний. Аполлоний, полагаясь на поддержку александрийских женщин, был в своей поэме слишком откровенен насчет унижения Зевса Богиней Луны и вызвал тем самым неудовольствие их почитавших Зевса мужей. Я не могу согласиться с доктором Джиллиесом, самым ученым издателем «Аргонавтики», в том, что александрийцам не понравилось использование эпической формы для романа, особенно, каким-то там юнцом. Они любили новшества, поскольку были людьми высокоучеными и взыскательными, а традиция, представляющая Аполлона вечно юным, всегда располагала культурную аудиторию к молодым поэтам, особенно там, где, как в Александрии, женщин поощряли проявлять интерес к литературе и искусствам. Если я прав, можно понять слово «ибис» как бранное — эта птица не только имела отвратительные привычки, но и была посвящена египетской Богине Луны Исиде. И возможно, речь Финея (кн. 2, строки 311–316) следует читать как восхваление Зевса самим Аполлонием, извиняющимся за свою неучтивость.
