— Нет. Иначе я не стала бы искать у вас помощи. Но я не сдамся! Я все равно добьюсь своего — вот увидите!

Он учтиво поднялся со словами:

— Надеюсь. Если вы позволите вам дать совет, мне кажется, что больше шансов на успех у вас было бы на одном из курортов. В Бате или Танбридж-Уэллс, где вы могли бы посещать балы и, несомненно, встретить вполне приличное общество.

Она тоже поднялась, но не успела ответить, так как на лестнице послышались торопливые шаги. В то же мгновение в комнату влетел крепкий подросток с криком:

— Фредерика, это все вздор! Мы искали везде и всех спрашивали, но никто ничего об этом не знает!

Мисс Мерривилл, которую нисколько не возмутило вторжение молодого джентльмена, успевшего с тех пор, как она видела его три часа назад, измять и испачкать воротничок и извозить брюки, ответила ему с сочувствием:

— Как тебе не повезло! Но это не может быть вздором, Феликс! Ведь тебе рассказал об этом мистер Рэшбери, а он не стал бы обманывать!

Феликс заметил маркиза, но несомненно выложил бы сестре свою утреннюю одиссею, если бы не был удержан другим мальчиком, постарше его, который, войдя в комнату, строго приказал ему вести себя прилично. Вслед за ним появилась большая косматая собака неопределенного происхождения, и пока он извинялся перед Фредерикой за то, что они вошли, когда у нее гость, это животное с величайшей радостью бросилось приветствовать маркиза. Характер у него был дружелюбный, о чем говорил весело помахивающий пушистый хвост и очевидное намерение запрыгнуть гостю на руки. Но Алверсток, хорошо знакомый с повадками собак, спас свое лицо от дружеского облизывания и свою модную накидку от грязных следов, схватив его за передние лапы так, чтобы тот не мог шевельнуться.

— Да, ты отличная собака! — сказал он. — Я очень признателен тебе, но я не хочу, чтобы мне облизывали лицо!

— Лежать, Лафра! — скомандовал Джессеми Мерривилл как можно строже. Он добавил, держась уверенно, так же как его сестра: — Простите, сэр, я не впустил бы его, если бы знал, что у сестры гость.

— Ничего страшного, я люблю собак, — ответил лорд, почесывая Лафре как раз то место на спине, до которого благодарная собака не могла достать сама. — Как вы ее назвали?

— Лафра, сэр, — ответил Джессеми, покраснев до корней волос. — Но я ни за что не хотел его так называть. Это все мои сестры выдумали. Я назвал его Вольф, когда он был еще щенком. Но они добились того, что он уже не отзывается на свое настоящее имя. А ведь он не сука!

Фредерика объяснила:

— Это из «Девы озера»[1]. Вы помните это место, когда король «решил на волю отпустить оленя храброго»? А Лафра — «кого от Дугласа до гор не победил ни зверь, ни вор, метнулась пущенной стрелой, и взвыл красавец молодой. Их схватка краткою была…»

— «Оленья кровь волной текла», — закончил Феликс с удовольствием.

— Чепуха! — проворчал его старший брат. — И вовсе это был не олень, а просто молодой бычок, от которого мы и не ожидали ничего опасного! А насчет крови волною — вздор!

— Но ты же не станешь отрицать, что он мог боднуть тебя, а Лафра спас! — сказала Фредерика и обратилась к Алверстоку: — Только подумайте! Тогда он был еще почти щенком, но бросился на быка и вцепился ему в морду, пока Джессеми перелезал через ворота! И я уверена, что никакой косточкой не отманишь его от Джессеми, правда, дорогая Лафф?

Тронутый этими словами, преданный пес прижал уши, замахал хвостом и благодарно загавкал. Его хозяин, посчитав такое поведение неуместным, стал выпроваживать собаку и своего брата из гостиной, но Фредерика остановила его.

— Нет, прошу, не убегайте! Я хочу представить вас лорду Алверстоку! Это мой брат Джессеми, сэр, а это Феликс.

Маркиз поклонился им в ответ и поймал любопытные взгляды Джессеми, юноши лет шестнадцати, и Феликса, который был года на три или четыре моложе брата. Он не привык к тому, чтобы его так откровенно изучали, и решительный огонек мелькнул в его глазах, когда он сам стал рассматривать братьев.

Джессеми, показалось ему, был утрированной копией своей сестры: волосы темнее, чем у нее, нос с более выраженной горбинкой, а рот и подбородок выдавали решительность, граничащую с упрямством. У Феликса же было еще по-детски пухлое личико со вздернутым носиком, но те же твердый подбородок и прямой взгляд, что у сестры и брата, и еще меньше застенчивости. Он и прервал молчание, выпалив:

— Сэр! Вы слышали о неуловимой машине?

— Конечно же нет! — заверил его брат. — Простите, сэр, у него ветер в голове!

— Не ветер, а железнодорожные локомотивы, — отозвался Алверсток. Он взглянул на Феликса. — Это, кажется, паровоз, не так ли?

— Да, совершенно верно! — с жаром воскликнул Феликс. — Локомотив Тревистика, сэр. Я имею в виду не Пыхтящего Дьявола, тот двигался по дороге, но на него попала искра, и он сгорел.

— Ну и прекрасно, — вставил Джессеми. — Паровые машины на дорогах! Они бы распугали всех лошадей!

— Ерунда! Лошади быстро привыкли бы к ним. К тому же я говорю не о нем, а о том, что движется по рельсам со скоростью пятнадцать миль в час, а то и больше!

Он снова обратился к Алверстоку:

— Я знаю, что его привезли в Лондон, мне сказал об этом мистер Рэшбери, мой крестный, и что можно прокатиться на нем за шиллинг. Он говорил, что это к северу от Нью-роуд, где-то недалеко от Монтегю-хауз.

— Да, это находится там, — сказал Алверсток. — Я, правда, никогда там не был, но слышал, что его изобретатель — как его зовут?

— Тревисик! У его первого локомотива пять вагонов, и он может перевезти десять тонн железа и семьдесят человек, но со скоростью всего пять миль в час. Он находится в Уэльсе — я не помню, как называется это место. А у того, что находится здесь, один вагон, и…

— Прикуси свой болтливый язык, — перебил его Джессеми. — Ты даже слова не даешь вставить лорду Алверстоку.

Смущенный этой репликой, Феликс поспешил извиниться перед Алверстоком, но тот, развеселенный мальчиком, сказал:

— Неправда! Я всегда могу вставить слово, если захочу! Такой локомотив действительно был, Феликс, но, боюсь, это дело прошлое. Скорее всего, Тревисик арендовал землю недалеко от Фитцрой-сквер, огородил ее и проложил круговую дорогу. Насколько я помню, это наделало шуму, но, хотя много народу собиралось посмотреть на это, немногие отваживались прокатиться, а после того, как рельсы сломались и поезд перевернулся, желающих не стало совсем! Так что ее пришлось забросить. Это было, должно быть, лет десять назад. — Он улыбнулся, заметив разочарование на лице Феликса, — Мне очень жаль! Ты действительно так интересуешься паровозами?

— Да нет — двигателями! — запинаясь, ответил Феликс. — Паровой двигатель — сжатый воздух!.. Сэр, а вам приходилось видеть пневматический лифт в той литейной мастерской в Сохо?

— Нет, — ответил лорд. — А ты уже видел?

— Меня бы и не впустили туда, — печально сказал Феликс. Тут его осенила идея, и, впившись горящими глазами в Алверстока, он спросил затаив дыхание:

— А если вы захотите посмотреть — вам разрешат?

Фредерика, которая опять села на свое место, сказала:

— Нет, нет, нет, Феликс! Лорд Алверсток не захочет смотреть его! И не вздумай приставать, чтобы он тебя туда сводил.

Она была права: у Алверстока не было ни малейшего желания осматривать пневматический лифт, но он не мог устоять перед умоляющим взглядом, устремленным на него с такой надеждой. Он тоже сел обратно и, улыбаясь, с сожалением сказал:

— Думаю, разрешат. Но ты должен мне рассказать об этом подробнее.

Тут Джессеми, хорошо понимая, во что может вылиться это приглашение, бросил на Фредерику полный отчаяния взгляд. Она понимающе кивнула, но не сделала ни малейшей попытки остановить своего младшего брата.

Это было бы выше ее сил. Феликса редко поощряли, когда он начинал разглагольствовать о предмете, в котором немногие понимали и в основном находили скучнейшим. С сияющими глазами он при помощи стула и табурета попытался объяснить принципы управления пневматическими лифтами. От них он перешел к модели двигателя, приводимого в действие машиной, находившейся в той же литейной мастерской. Очень скоро Алверсток был расплющен вибрирующими цилиндрами, поршневыми штоками, клапанными шестернями и воздуходувными трубами. Так как Феликс разбирался в этих тонкостях не до конца, рассказ его был не совсем связным, а жажда знаний заставляла его бомбардировать Алверстока вопросами, на немногие из которых тот мог ответить. Однако он знал достаточно, чтобы избежать разочарования в нем Феликса и не задавать вопросов, обнаруживающих полное невежество, которое, по мнению этого юного джентльмена, отличало его братьев и сестер. Таким образом, из несведущего и неуместного гостя он превратился в самого любимого. Он был самым достойным слушателем из всех, с кем Феликсу доводилось сталкиваться, ему даже было простительно то, что он, извиняясь, признался: