Мосин не жалел сил на то, чтобы старое оборудование заменить более совершенным и дать возможность заводу выполнять заказы артиллерийского ведомства. Это было крайне необходимо, чтобы избавить большой по тому времени коллектив рабочих от неминуемой безработицы, которая должна была возникнуть сразу же после выполнения заказов по перевооружению. Рабочие не могли не замечать этих усилий и забот Мосина. Они называли его своим отцом и спасителем от разорения и голода.

Изучение оружейного дела на Сестрорецком заводе под руководством Мосина еще больше укрепило в Федорове любовь к оружию.

В 1900 году Владимир Федоров, окончив академию, получил назначение в артиллерийский комитет, где вскоре и был определен на должность докладчика в оружейном отделе.

Штабс-капитану Владимиру Федорову пришлось присутствовать, а впоследствии и докладывать на заседаниях, где собирались маститые члены комитета, генералы и полковники. Первое время он смущался, но постепенно привык и сделался незаменимым докладчиком.

Мосин был одним из членов артиллерийского комитета, и Владимир мог часто видеть его на заседаниях. К этому скромному человеку, одаренному недюжинным талантом и обладавшему большими знаниями в оружейном деле, Владимир питал большую симпатию. На заседаниях Мосин был молчалив, редко высказывался в прениях, но, судя по вопросам, которые он задавал докладчикам, живо интересовался обсуждаемыми делами. Особенно интересовали Мосина сведения о применении его винтовок в боевой обстановке.

Владимир не мог не заметить, что отношения Мосина с руководителями и многими членами артиллерийского комитета были очень натянуты. На заседаниях и при встречах Мосин был с ними почтителен, но чрезвычайно сдержан. Вспоминая, какой радушный прием оказал Мосин в Сестрорецке им, молодым офицерам-практикантам, Владимир предполагал, что в отношениях Мосина с начальством таятся глубокие расхождения. Ему хотелось узнать причину этих расхождений, ту тайну, что Мосин таил в глубине души.

Как-то после заседания комитета, которое кончилось очень поздно, Владимир вышел на улицу одним из последних. Ночь была темная, с моросящим осенним дождем. Ослепленный светом фонаря, он остановился и стал всматриваться в темноту. Вдруг за его спиной раздался мягкий знакомый голос:

– Штабс-капитан Федоров, вам куда?

Владимир всмотрелся и узнал сидящего в коляске Мосина.

– Садитесь, я вас подвезу, – предложил Мосин.

Владимир поблагодарил и сел рядам с конструктором.

Дорогой разговор зашел об автоматическом оружии, которое в то время начинало появляться то в одной, то в другой стране. Мосин неодобрительно отозвался о винтовках, заявив, что на этом поприще предстоит еще огромная работа, и похвалил автоматические пистолеты, сказав, что это – оружие недалекого будущего.

– Ну вот и доехали, – сказал Владимир, – благодарю вас, Сергей Иванович, – и, несколько помедлив, спросил: – Не разрешите ли на прощание задать вам один вопрос, который давно уже не дает мне покоя?

Мосин молча кивнул головой.

– Почему вы так сдержанны и холодны с нашим начальством? – спросил Федоров.

– Милый мой, – печально улыбнулся Мосин, – об этом долго рассказывать. Но поверьте мне – основания очень серьезные. Вот если вы когда-нибудь изобретете новое оружие и, не дай бог, столкнетесь с такими же препонами, как я, тогда вы поймете все…

Только после этого разговора Владимир задумался над тем, почему изобретенная Мосиным винтовка, называемая солдатами «мосинской» или «трехлинейкой», официально именуется «винтовкой образца 1891 года». Этим названием ее лишили не только имени автора, но даже и родины.

«Почему так случилось?» – недоумевал Владимир. Узнав, что вся переписка по принятию мосинской винтовки хранилась в артиллерийском комитете, он не замедлил извлечь ее из архивов и узнать мучившую его тайну.

Оказалось, что Мосин проработал над созданием своей винтовки почти десять лет. Первоначальный образец ее был представлен в оружейный отдел еще в 1882 году, а окончательный в 1891 году…

Владимира обрадовало то, что Мосин, как и он сам, вышел из простого народа. Отец Мосина был офицером русской армии, а потом, выйдя в отставку, служил в управляющих у помещика около городка Рамонь, недалеко от Воронежа, где родился и провел свое детство будущий конструктор. Отец принимал горячее участие в образовании сына и определил его в артиллерийское училище, по окончании которого Мосин поступил в артиллерийскую академию.

Еще в академии Мосин проявил большой интерес к оружейному делу, а после академии поступил на Тульский оружейный завод. Знакомство с исконными русскими оружейниками, изучение при заводском арсенале богатой коллекции различного оружия пробудили в нем желание пойти по стопам славных русских оружейников, попытать свои силы в изобретательстве. Как русский офицер Мосин считал для себя почетной обязанностью работать в этой области, чтобы создать хорошее отечественное оружие, которое освободило бы его родину от устарелых иностранных систем, заменявшихся год от году и разорявших русскую казну.

И вот в 1882 году он представил первый вариант своей будущей винтовки. Этот образец был еще несовершенен и не получил одобрения, но Мосина не обескуражила первая неудача. Он продолжал упорную работу и через три года представил новый образец, который был одобрен и изготовлен в количестве тысячи экземпляров для войсковых испытаний. Испытания в войсках не удовлетворили комиссию; она признала, что над этим образцом предстоит еще большая работа.

Однако французы отнеслись иначе к винтовке Мосина. Получив от своей разведки точные сведения о результатах испытаний русской винтовки, они решили купить мосинское изобретение и предложили ему шестьсот тысяч франков.

Мосин работал в Туле в тяжелых условиях и очень нуждался, но, как русский патриот, он отверг это предложение и с еще большим упорством взялся за усовершенствование винтовки.

В конце 80-х годов европейские государства усиленно перевооружались, вводя в свои армии новые магазинные ружья. В 1888–1889 годах новые оружейные системы были приняты в Германии, Англии, Австро-Венгрии, Швейцарии и других странах. В России же происходило топтание на месте. Вместо того чтобы поддержать талантливого изобретателя и помочь ему доработать винтовку, вновь назначенный военный министр Ванновский не признавал магазинной винтовки и требовал конструирования патрона уменьшенного калибра для однозарядной системы. В том же 1889 году им была создана специальная комиссия для проектирования однозарядной винтовки малого калибра. Перелом в этом деле произошел лишь после того, как русский военный агент в Брюсселе и Гааге донес об испытании бельгийской армией новой магазинной винтовки системы Нагана с применением патронных обойм (многозарядной). Наган, рассчитывая на большие прибыли, в том же 1889 году предложил свою винтовку царскому правительству.

Винтовка Нагана не получила одобрения в России, было лишь отмечено удачное устройство ее магазина. Наган взялся за доработку своей системы.

В это время и Мосин продолжал работу над новым образцом винтовки. В начале 1890 года он выехал в Петербург, чтобы участвовать в испытании видоизмененного образца. Вместе с его винтовкой должны были испытываться винтовка Нагана, переделанная им под патрон «комиссии», и винтовка, предлагаемая «комиссией», переделанная капитаном Захаровым – заведующим инструментальной мастерской – в магазинную по принципу Нагана, с измененной обоймой.

Испытания показали, что винтовки Мосина и Нагана действуют удовлетворительно. Винтовка же Захарова была забракована. Однако взыскательные эксперты отметили, что в винтовке Мосина плохо работает измененная им обойма. Изобретателям предложили доработать и представить винтовки в пяти экземплярах для дальнейших испытаний. Наган тут же поставил условия: если заказанные ему пять винтовок получат одобрение, комиссия должна будет немедленно заказать ему еще триста экземпляров. Об этом было доложено Ванновскому, и тот, под предлогом ускорения перевооружения русской армии, тотчас же распорядился заказать Нагану еще триста винтовок, хотя у комиссии не было уверенности в том, что эти винтовки будут стрелять. Но перечить министру не полагалось, комиссия только выговорила право столько же винтовок заказать и Мосину.