Прошел еще год. За это время Федя подружился с одним казачонком из зажиточной семьи и часто бегал к нему смотреть картинки в большой толстой книге. Там описывались события русско-турецкой войны и помещалось много интересных иллюстраций. Обидно было лишь от того, что ни Федя, ни его товарищ не знали ни одной буквы.

Однажды Федя пришел к всесильной бабке Мавре и решительно заявил, что хочет учиться.

– А какой тебе годик, Федюня? – спросила бабка.

– Восьмой пошел.

– Да ведь и правда, тебя учить пора.

– Я бы и к бате пошел, да он в лагерях.

– А зачем он нам, – строго сказала бабка. – Бог даст и без него управимся…

В первое же воскресенье, принарядившись и поймав во дворе большую жирную утку, бабка повела Федю в приходскую школу. Учитель оказался нездоров и поэтому особенно обрадовался бабке Мавре, так как слышал о ее знахарских способностях. Бабка действительно умела врачевать от многих болезней старинными народными средствами, и Федя не раз помогал ей заготовлять различные травы.

Определив, что учитель болен лихорадкой (так называли в простонародье малярию), бабка посоветовала ему принимать одно проверенное снадобье и очень скоро поставила учителя на ноги.

С сентября Федя начал ходить в школу. Это было для него огромной радостью: в то время из казачьих детей учились немногие.

Федя учился прилежно и очень скоро завоевал славу лучшего ученика. Однако это не обошлось без небольшой хитрости. Чтобы добиться бойкости в чтении, Федя под каждым словом делал рисунок, который обозначал это слово. Рисунки эти, конечно, были очень примитивны, но Федя легко узнавал изображенных им животных и предметы, и очень бойко «читал». Однако эти проделки заметил учитель – и Федя получил двойку за поведение. Он прекратил «рисование», стал заниматься усердней и закончил год в числе лучших.

Отец, дав ему книгу, велел читать вслух.

Федя, хотя и не особенно бойко, прочел несколько фраз.

– А считать умеешь? – спросил отец.

– Умею.

– Ну-ка, сосчитай, сколько зубов у трех лошадей, ежели у каждой по двадцати восьми?

– Восемьдесят четыре, – немного подумав, ответил Федя.

– Молодцом, Федька, превзошел науки! Больше казаку и не требовается, теперь будешь помогать мне по хозяйству.

– Батя, а как же с ученьем-то?

– Будя! – оказал отец и отправился по своим делам.

Переубедить его не удалось. Хотя отец служил когда-то в артиллерии, то есть в наиболее «ученых» частях, и до сих пор носил артиллерийскую фуражку, он непоколебимо верил, что для казака одной зимы учебы больше чем достаточно. Федя вынужден был оставить школу.

Между тем раздоры отца с бабкой усилились. Хозяйство пришлось разделить. Отцу Федора достались небольшой флигель, деревянный амбар и часть двора. Он отгородился от бабки тесовым забором и поставил свои ворота на другую сторону.

Теперь у Василия Токарева семья поредела – в живых остались лишь трое детей: Федя, маленькая Ульяна да взрослая дочь Наталья, которая жила с бабушкой.

Федор, лишенный школы, со все возрастающим интересом тянулся к ремеслу. По соседству с их флигелем находилась кузница, где работали два бывших солдата, Петр и Семен. Федор стал заглядывать к ним. Придет, станет у дверей и вопьется глазами в ловкие руки мастеров…

Рослый мальчик мог с успехом сойти за двенадцатилетнего. Его появление сразу же заметили кузнецы.

– Ты чего, малый, никак на коваля думаешь учиться?

– Хотел бы, да боюсь, прогоните.

– Может, и не прогоним, а вот отец, пожалуй, отдерет, да и нам спасибо не скажет.

– Нет, отец ничего… – нерешительно сказал Федя.

– Ну, коли так, оставайся…

Семен и Петр выполняли мелкие хозяйственные работы: выковывали крючья, скобы, ухваты, подковы, чинили замки, паяли кастрюли, делали различные женские украшения из олова и меди.

Для Феди все это было новым и интересным. Он жадно присматривался к кузнецам, вникал во все мелочи, учился их немудреному искусству.

Больше всего мальчику нравилось наблюдать, как Семен и Петр изготовляли перстни и кольца. Старая медная монета нагревалась в горне докрасна, как железо. Потом из нее выковывалась узенькая пластинка, при охлаждении принимавшая неприглядный черно-синий цвет. Такие пластинки загибались в кольца и спаивались желтой медью. Затем кольцам придавались различные фасоны, они обтачивались, полировались напильником, острым скребкам и, наконец, шлифовались трением о сухое дерево, пока не начинали блестеть как золото.

Перстни изготовлялись путем отливки из олова. А после полировались и украшались.

Федор довольно быстро овладел этим мастерством. Его собственноручные изделия пришлись по душе станичным девушкам, и в заказчицах не было недостатка.

Отцу раз попались на глаза Федины изделия, он нахмурился:

– Не казачье это дело…

– Тогда в школу пусти.

– Какая школа? Походил зиму и хватит, ты казак, а не генерал…

Весной 1882 года, когда Федору шел одиннадцатый год, семья Токаревых переехала из Мечетинской в родную станицу отца – Егорлыкскую.

Там Василий Токарев пользовался всеми казачьими правами и должен был получить земельный надел и участок для двора. Ему давно хотелось покончить со своим бесправным положением в Мечетинской.

Егорлыкская, старая и богатая станица, лежала на большой ростовской дороге, называемой казаками «шляхом».

Токаревым как раз и отвели место для двора рядом со шляхом, на краю станицы. Там, по обеим сторонам шляха, были раскиданы небольшие станичные кузницы, а одна из них даже оказалась на отведенном Токаревым участке, что очень обрадовало Федора. Он с нетерпением ждал, когда будет собран привезенный от бабки и сложенный в штабели двухкомнатный флигель, но дело это не двигалось. Семья Токаревых жила в амбаре у тетки (сестры отца).

С постройкой не торопились, так как первым делом следовало «обсеяться». Когда было покончено с севом, отец нанял двух плотников, и они быстро собрали флигель. Семья переехала в свой дом.

Федор тотчас же пошел навестить соседа-кузнеца. Поскольку кузница находилась на их участке, он надеялся на самый радушный прием. Однако стоявший у наковальни кузнец сердито окликнул:

– Зачем пришел? Делать тут нечего вашему брату. Проваливай!

Федор направился в другие кузницы, но и там его встретили не особенно ласково.

Лишь в конце лета он познакомился с веселым кузнецом, которого все в станице называли Васька-цыган.

Кузнец этот, красивый статный детина, был женат на русской женщине и давно уже вел оседлый образ жизни, слывя замечательным мастером. От отнесся к Феде радушно, похвалил сделанные им кольца и, узнав о желании мальчугана, ласково хлопнул его по плечу:

– Приходи, Федька, ко мне, когда хочешь. Учись, работай, денег с тебя не возьму!

Федя стал ходить в кузницу: делать кольца и серьги.

Занимаясь своим делом, Федя внимательно присматривался к Василию.

Однажды он по неловкости упустил в горн кусочек меди, который расплавился и помешал сварке железной шины, над которой трудился кузнец. Федя очень испугался, но, растерявшись, не сказал о своей оплошности.

Василий, взглянув на раскаленную шину, сразу догадался, в чем дело. Погрозив Феде кулаком, он незлобно выругался и тут же забыл об этом…

Как-то, придя в кузницу, юный Токарев увидел там незнакомого человека. Он сидел на скамейке и, посасывая трубку, тер озябшие руки. Незнакомец был небольшого роста, рыжеватый, с маленькой редкой бородкой, окаймлявшей худое, изможденное лицо.

Василий ловко и проворно ковал подкову, покряхтывая и разговаривая с незнакомцем.

Федя, поздоровавшись, стал в сторонке и начал прислушиваться.

– Славно ты работаешь, Василий, – говорил незнакомец простуженным голосом, – удали в тебе много и проворства. И мастер ты, видать по всему, первостатейный. А только вижу я, негде тебе проявить свое мастерство. Подкову сковать или шину сварить – небольшая наука!