«Ну что же, — сказал себе шевалье дю Пейра, — ничего другого и не следовало ожидать. Еще слишком рано — он не успел доскакать до Тура. Подождем!»

И начальник агентуры его высокопреосвященства в Туре стал ждать.

Шевалье дю Пейра был прав — в тот день Арамиса в Туре еще не было.

На следующее утро у городских ворот появился человек, одежда которого свидетельствовала о его принадлежности к третьему сословию. Однако, присмотревшись к нему внимательнее, можно было заметить, что внешность вновь прибывшего, его осанка, гордый взгляд и белизна кожи не гармонируют с запыленным костюмом путешествующего мещанина и за версту выдают в нем дворянина.

Это был Арамис.

Справедливо полагая, что трюк с переодеванием в рясу францисканского монаха был с течением времени разоблачен, он не рискнул появиться в Туре в том же облачении, а вместо этого приобрел себе в Орлеане платье буржуа.

Арамис старательно укрывал лицо с холеной бородкой и тонкими усиками под широкополой шляпой и не поднимал глаз.

Он быстро и уверенно двигался по улицам, видимо, неплохо в них ориентируясь, из чего можно было сделать вывод о том, что ему случалось бывать в городе. Ему потребовалось не так уж много времени, чтобы разыскать улицу Скорняков, а затем обнаружить на ней вывеску булочника.

Войдя внутрь и выждав несколько минут, пока его глаза привыкли к полумраку, царившему внутри, а двое-трое покупателей, находившихся в лавке, вышли на улицу, Арамис подошел к хозяину заведения.

— Добрый день, любезный хозяин, — негромко сказал Арамис.

— Добрый день, сударь. Чем могу служить вам? — отвечал тот.

— Вы меня очень обяжете, если ответите на один вопрос.

— Спрашивайте. Может быть, я и смогу быть вам чем-нибудь полезен.

— Ваше имя Дюпон, не так ли?

— Ваша правда, сударь. Это просто удивительно!

— Что же вас удивляет, мэтр Дюпон?

— То, что вам известно мое имя. У меня хорошая память на лица, и я готов поклясться, что вы не из числа моих покупателей.

— Евангелие не велит нам давать клятвы, — тихо произнес Арамис.

Затем он обернулся, чтобы проверить, не может ли кто-нибудь услышать их разговор. В лавке никого не было.

— Отошлите своего подручного, любезный мэтр Дюпон, — приветливым, но не допускающим возражений тоном произнес Арамис. — И проводите меня наверх — туда, где мы могли бы поговорить без помехи.

Однако почтенный булочник был человеком не робкого десятка и, видимо, не собирался повиноваться пришельцу, хотя бы и такому, как Арамис.

— Полегче, любезный. С какой это стати я должен отсылать мальчишку и тратить время на разговоры с вами? Могут прийти покупатели, а в лавке никого!

Арамис спокойно расстегнул воротник так, чтобы стало видно небольшое распятие, висевшее на тонкой серебряной цепочке. Затем он поднес крестик к глазам мэтра Дюпона таким образом, чтобы тот мог рассмотреть четыре латинские буквы на обратной стороне распятия.

Хозяин переменился в лице. Затем он быстро повернулся и дал своему юному помощнику какое-то поручение, позволявшее отослать его из лавки на продолжительный срок.

— Прошу вас следовать за мной, сударь, — сказал он, обращаясь к Арамису и сопровождая свои слова почтительным поклоном.

В одиннадцать часов следующего дня Кэтти вышла из дому, чтобы отправиться в свою обычную прогулку по торговым лавкам города. Двое соглядатаев отправились следом. Сегодня это были скромно одетая женщина и человек, похожий на судейского чиновника.

Они следовали за девушкой по разным сторонам улицы. Женщина несла в руках корзинку, словно собиралась делать какие-либо покупки, что давало ей возможность в случае надобности заходить в те же лавки, куда заходила Кэтти, и подходить к тем же лоткам, к которым приближалась она, чтобы слышать, о чем камеристка герцогини де Шеврез станет говорить с лавочниками и торговцами.

И снова девушка зашагала вдоль по улице Мюрсунтуа, внимательно изучая все выставленные для продажи украшения и не менее внимательно выслушивая все комплименты, какие нашлись в этот день в запасе у почтенных негоциантов, обитавших на славной улице Мюрсунтуа.

Покончив с этим необременительным занятием и невольно раздосадовав шпионку шевалье дю Пейра (а какая женщина сможет спокойно выслушивать в течение получаса любезности, отпускаемые в адрес другой женщины?), Кэтти отправилась на рынок, где купила свежую зелень и апельсины. Затем девушка двинулась обратно.

На улице Скорняков она нанесла обычный визит в лавку булочника Дюпона.

— Доброе утро, мэтр Дюпон! — приветливо поздоровалась Кэтти.

— Скорее, следует сказать «добрый день», милочка, — добродушно отвечал хозяин. — Но это не значит, что я не рад вас видеть, тем более что выглядите вы сегодня хорошо, как никогда.

— Вот уже без малого год, как вы мне каждый раз говорите это, папаша Дюпон. Послушать вас — так я уже должна стать первой красавицей в городе.

— Не в городе, прелестная Кэтти, а в целой Франции. Возьмите эти булочки — они такие же румяные и сдобные, как ваши щечки.

Расплатившись с лавочником, Кэтти вышла на улицу в хорошем настроении и легкой походкой направилась домой.

Убедившись, что девушка вернулась в знакомый особняк на улице Мюрсунтуа, подручные шевалье дю Пейра снова донесли ему о том, что во время прогулки по торговым лавкам с Кэтти не случилось ровным счетом ничего необычного.

Это не соответствовало действительности.

Впрочем, Кэтти и сама не подозревала о том, что сегодня она оказала своей госпоже серьезную услугу.

Во время обеда опальная герцогиня, разломив булочку, положенную в корзинку Кэтти рукой мэтра Дюпона парой часов раньше, вздрогнула и издала приглушенное восклицание. Г-жа де Шеврез тотчас же овладела собой, но румянец, выступивший на ее лице, свидетельствовал о том, что она чем-то взволнована.

Булочка была свежей, но ей не суждено было разделить участь своих товарок. Искусная рука мэтра Дюпона вложила в нее послание Арамиса.

Отослав Кэтти, от внимания которой не укрылось минутное замешательство госпожи, герцогиня торопливой рукой развернула записку и углубилась в чтение.

— Судя по всему, сегодня мы сможем рассчитывать на приличный ночлег, Жемблу, — весело сказал д'Артаньян, когда копыта их лошадей застучали по камню турских мостовых. — А главное — на приличный ночлег могут рассчитывать и наши лошади. Бедные животные порядком устали.

— Правильно, сударь. Этот трактирщик, у которого мы ночевали прошлый раз, заставил нас спать в настоящем хлеву, а плату за одну ночь потребовал такую, словно поселил нас на неделю в Лувре.

— Успокойся, Жемблу. Если я заплатил ему десятую часть того, что он просил, ты имеешь право назвать меня мотом.

— Вы и впрямь проливаете бальзам на мои душевные раны, сударь, отвечал обрадованный Жемблу, предпочитавший ночевать под открытым небом, если было не очень холодно, чем платить за постой в тех придорожных гостиницах, где они останавливались по пути.

— Долго ли мы пробудем в Туре, сударь? — почтительно осведомился Жемблу спустя некоторое время.

— Это зависит сразу от нескольких обстоятельств… — в раздумье произнес д'Артаньян.

— От каких же, сударь?

— От того, как пойдут дела в Париже, и…

— Вы хотели сказать что-то еще, сударь?

— И, разумеется, от того, как пойдут дела здесь, черт возьми. Надеюсь, теперь тебе все ясно, любезный Жемблу?

— Все, сударь.

— Тогда не мешай мне, я должен подумать.

Подумав, д'Артаньян пришел к выводу, что розыски дома бывшего мэра Ла-Рошели можно отложить до завтрашнего утра, а пока следует позаботиться об ужине, разыскав подходящую гостиницу, так как солнце уже клонилось к закату.

Жемблу обратился с расспросами к прохожим, и те вскоре указали ему ближайшую гостиницу, в которой приличествовало бы остановиться господину столь внушительного вида, какой являл постороннему взгляду д'Артаньян — усы лихо топорщились, а длинная шпага довольно выразительно похлопывала о запыленные ботфорты.