То тут, то там, где противные стороны вошли в близкое соприкосновение, завязывалась перестрелка, и хотя никто из военачальников не отдавал приказа о начале боя, он начался сам по себе. Открыла огонь артиллерия, ощетинились длинными пиками ряды пехоты, и постепенно местность стала заволакиваться голубоватым пороховым дымом.

Кардинал в легкой кирасе с самым воинственным видом наблюдал за ходом сражения, посылая адъютанта за адъютантом со своими приказами к командирам различных частей. Ришелье увидел, что неподалеку завязался жестокий кавалерийский бой, в который оказалась втянута и конная часть, прикрывавшая французскую батарею.

— Господа, — повернулся Ришелье к своей свите, — вы видите, что пушки остались без всякого прикрытия? Скачите к полку мушкетеров, они находятся ближе всех, и передайте мой приказ передвинуться влево и вперед для защиты батареи.

Один из офицеров притронулся к шляпе в знак повиновения и бросился исполнять приказ кардинала. Он вскочил на коня и поскакал к мушкетерам.

Но в это время часть прорвавшихся испанских кавалеристов из числа того же полка, что рубился с рейтарами, прикрывавшими пушки, видя, что никто им не препятствует, повернула своих лошадей.

Они отлично видели, что французские канониры беззащитны, и намеревались изрубить их до того, как они получат помощь от мушкетеров.

Офицер несся во весь опор, но он оказался в опасном положении. Несколько испанских всадников находились на расстоянии выстрела от этого адъютанта кардинала. Они и открыли огонь.

Одна из пуль угодила в лошадь. Благородное животное, захрапев, опустилось на колени. Всадник успел соскочить на землю и теперь стоял на открытой местности, судорожно сжимая шпагу и заряженный пистолет.

К нему неслись несколько всадников из числа испанского полка.

Мушкетеры тоже поспешили на помощь к соотечественнику, однако испанцы были ближе.

Неожиданно один из солдат, вооруженный мушкетом, находившийся в рядах мушкетеров г-на де Тревиля, установил тяжелый мушкет на опору, аккуратно прицелился и выстрелил.

Один из неприятельских кавалеристов взмахнул руками и откинулся в седле. Лошадь же его, дико всхрапывая, продолжала скакать вперед.

Солдат переменил мушкет, взял протянутый ему кем-то заряженный вместо предыдущего, и так же быстро, но без суеты прицелился и выстрелил вторично.

Второй кавалерист был убит наповал.

Это было слишком. Двое или трое оставшихся осадили коней и круто развернули их хвостами к приближавшимся мушкетерам. Опасность для офицера миновала. Он вынул платок и вытер им бледный лоб, покрывшийся холодной испариной.

Описанная сцена заняла несколько минут, но адъютанту Ришелье она показалась вечностью.

Мушкетеры продолжали преследовать испанцев.

— Ай да Планше! — крикнул д'Артаньян, проносясь мимо солдата, только что меткими выстрелами уложившего двух кавалеристов противника; теперь он перезаряжал мушкет.

Это действительно был Планше. Окончив заряжать оба мушкета, он повернулся к Гримо, который, подойдя сзади, тронул его за плечо.

— Узнал? — спросил он.

— А что, Гримо, — не обращая внимания на вопрос товарища, заметил гордый Планше, — я начинаю считать, что наш американский опыт не такая уж плохая штука!

Гримо пожал плечами, словно желая сказать, что и не думает с этим спорить.

— Узнал? — снова спросил он.

— Кого?

— Офицера.

— Ты имеешь в виду того адъютанта, которого испанцы раскрошили бы в капусту, если бы не я? — самодовольно спросил Планше.

Он и сам еще не мог поверить, что ему удалось уложить двух противников двумя выстрелами. Гримо утвердительно кивнул.

— К сожалению, я не разглядел его лица, но надеюсь, что он разглядел и запомнил мое.

— Знаешь, кто это?

— Кто?

— Рошфор! — ответил Гримо.

И в первый раз за последние несколько месяцев он улыбнулся. Его улыбка показалась Планше несвоевременной.

Сражение продолжалось. Но в ходе боя наступил перелом. Испанцы уже не атаковали, а медленно пятились назад, теснимые войсками короля. Кое-где это отступление больше напоминало бегство.

Д'Артаньян в своем преследовании вырвался вперед. Гасконец несся без оглядки, ничего не видя перед собой, кроме разбегающихся во все стороны фигур с эмблемами цвета крови и золота. Клинок его был обагрен кровью врагов.

Неожиданно перед ним возник дворянин в черном бархате; он не бежал, а стоял неподвижно. Будь д'Артаньян более суеверным человеком, он, возможно, подумал бы, что сам князь тьмы преградил ему путь, предлагая сойтись в смертельной схватке.

Но наш гасконец был чужд мистических умонастроений. Поэтому он крикнул:

— Сдавайтесь, сударь! Сдавайтесь, и я пощажу вашу жизнь.

— Как бы не так, — гордо отвечал испанец. — Благородный идальго не сдается — он убивает врага или умирает на месте!

С этими словами он выстрелил в д'Артаньяна. Мушкетер, уловив намерение врага, успел поднять лошадь на дыбы. Всадник избежал пули, но прекрасная серая кобыла, верой и правдой служившая мушкетеру, была убита.

— А, проклятие! — вскричал д'Артаньян, бросаясь на испанца с обнаженной шпагой.

По-видимому, идальго был важной персоной. Несколько неприятельских солдат, увидев, что их командиру угрожает опасность, прекратили отступление и, повинуясь чувству долга и воинской дисциплине, поспешили на помощь к дворянину в черном.

— Не беспокойся, д'Артаньян. Этих предоставь мне, — крикнул Атос единственный, кто сумел не отстать от своего товарища в этой сумасшедшей скачке.

Атос принялся за дело со своим обычным хладнокровием. Разрядив пистолеты в приближающихся солдат (обе пули не пропали даром), он обнажил шпагу. Шпага в руке Атоса всегда была грозным оружием, но сегодня мушкетер превзошел самого себя. Испанцы валились вокруг него, как снопы.

Таким образом, д'Артаньян получил возможность без помехи заняться своим гордым противником. Испанец превосходно орудовал своим толедским клинком, но ему было все же далеко до д'Артаньяна. Он запаздывал отражать выпады мушкетера и уже два раза был на волосок от гибели. Это заставило его нервничать.

После очередной ошибки своего соперника гасконец приставил острие своей шпаги к горлу последнего.

— Скажите ваше имя, сударь. Ваше поведение, равно как и знание французского языка, делает вам честь, но плена вам не избежать. С другой стороны — как бы вы ни старались, вы не заставите меня убить безоружного дворянина, сражавшегося столь храбро.

Испанец, тяжело дыша, привстал на одно колено. Положение его было безвыходным, и он это понял.

— Я сдаюсь. Меня зовут дон Алонсо дель Кампо-и-Эспиноса.

— Вот так штука, — пробормотал д'Артаньян. — Выходит, я взял в плен бывшего господина моего Жемблу.

Атос тем временем методично разделался с нападавшими. Двое лежали на земле неподвижно, еще несколько человек получили ранения разной степени тяжести.

— Я всегда знал, что вы не любите шутить, друг мой, — заметил д'Артаньян, осматриваясь вокруг. — Сам Портос позавидовал бы вам, доведись ему оказаться тут в эту минуту!

Атос молча улыбнулся своей чуть печальной улыбкой.

— Вон два молодца захватили в плен какого-то важного испанца, проговорил его величество, наблюдая в подзорную трубу. — О, да на них мушкетерские плащи! Это ваши подчиненные, Тревиль.

— Все мушкетеры в первую очередь подчиняются своему королю, дипломатично отвечал г-н де Тревиль.

— Кто это, Тревиль?

— Это господа Атос и д'Артаньян, лейтенант мушкетеров вашего величества, — отвечал г-н де Тревиль с поклоном.

— Я постоянно слышу эти имена, — сказал король, обрадованный тем, что испанцы бегут по всей линии. — Пора представить к награде этих храбрых дворян.

— Они заслужили ее, ваше величество, — заметил капитан мушкетеров.

— Вот и отлично, Тревиль. Включите их имена в наградные списки по вашему полку.