— Кто вы такая? — сухо осведомился Роган, не переставая бросать молниеносные тревожные взгляды по сторонам.

— Доверенное лицо одной особы, — лукаво поглядывая на герцога из прорезей маски, отвечала женщина.

— Но это ровным счетом ничего не объясняет.

— Минуту терпения, ваша светлость.

— Как вы нашли меня, и почему вы титулуете меня как герцога?

— А разве вы перестали им быть, ваша светлость?

— Думаю, вы ошибаетесь, прекрасная незнакомка, — холодно поклонившись, отвечал Роган, встревоженный не на шутку.

— Я вижу, вы не верите мне, но, может быть, вот это сделает вас более покладистым, — сказала женщина в маске.

Говоря это, она протянула ему руку так, чтобы герцог ясно видел кольцо на одном из пальцев.

— У той, что послала меня к вам, пальчики тоньше моих, поэтому мне пришлось надеть его на мизинец. Что вы скажете теперь, осторожный кавалер?

— Что готов последовать за вами. Но вы ответите мне на один вопрос.

— Задавайте его поскорее, ваша светлость, а то мы начнем привлекать внимание.

— Почему она не пришла сама?

— На то есть веские причины. Это оказалось небезопасным.

— Где она?

— Это будет уже два вопроса, ваша светлость.

— Хорошо, — сдался Роган. — Я полагаю, вы собираетесь провести меня к ней? Ведите.

— Вот это слова, достойные храброго шевалье. Следуйте за мной, ваша светлость.

«Цыганка» повернулась на легких каблуках и пошла прочь, а герцог, кинув по сторонам еще один настороженный взгляд, двинулся за нею, стараясь соблюдать некоторое расстояние, но и не слишком отставая, чтобы не потерять женщину из виду.

Идти пришлось недолго. Они миновали шумную площадь и, пройдя в одну из арок, очутились у канала. Женщина быстро направилась к гондоле, покачивающейся у причала и удерживаемой металлическим багром, всаженным между каменными плитами причала. Одинокая фигура гребца маячила на корме.

Герцог торопливо перекрестился и решительно ступил на уходящую из-под ног палубу гондолы. Гребец не мешкая налег на весло, и они поплыли, оставляя позади веселую площадь и хмурый Дворец Дожей, мрачно и безмолвно взиравший на ночной карнавал.

— Почему мы сели в гондолу? Это так далеко? — все же спросил Роган, который продолжал сжимать эфес шпаги.

Герцог был храбрым, но отнюдь не безрассудным человеком, а храбрость и осторожность обычно идут рука об руку.

— Это недалеко, но туда не дойдешь посуху, ваша светлость, насмешливо отвечала мнимая цыганка, хотя Роган и не был уверен в том, что наряд его проводницы действительно являлся маскарадным костюмом.

Гондола плыла по Большому Каналу и уже приближалась к его концу, который вел в порт. Хотя былое величие торговой республики уже немного померкло, порт еще был забит многочисленными кораблями из самых разных стран мира, и вымпелы самых гордых морских держав Европы реяли на ветру у берегов Лидо.

Полночное светило озаряло бледным сиянием черную воду, усеянную многочисленными судами, лес мачт, такелаж, снасти, реи на мачтах, напоминавшие кресты, корпуса тяжелых кораблей и небольших легких суденышек.

Гребец сильными ударами весла направлял гондолу в обход судов, бросивших якоря вблизи от берега.

— Она на судне? — снова нарушил молчание герцог. — Она в безопасности, по крайней мере?

Провожатая серьезно посмотрела на него и так же серьезно ответила:

— Я думаю, сегодня Элина Макропулос в полной безопасности, потому что с нею один из благороднейших дворян Франции и Европы — Генрих Роган. Мы у цели, ваша светлость.

Искусным движением весла гондольер остановил гондолу у борта шхуны. Герцог первым взобрался по трапу и ступил на затемненную палубу.

— Ты не обиделся за эту морскую прогулку, Генрих? — позвали его из глубины корабля.

— Вот теперь со мной говорит моя прекрасная Киприда! — воскликнул сразу повеселевший герцог.

— Да, Генрих, да, Дева Panaja,[35] это я! — отвечала гречанка, бросаясь ему навстречу…

начальником гвардии Венецианской Республики, и дочь бывшего лейб-медика при дворе императора Рудольфа, ставшая странствующей авантюристкой, на борту британской шхуны «Эйри»

Никогда еще герцогу Рогану не казались столь привлекательными и радующими глаз массивные купола и великолепные палаццо, сверкающая гладь лагун и стрелы каналов, залитые восходящим солнцем, как утром, сменившем описанную в предыдущей главе ночь. Солнце едва показалось над песчаной косой Лидо ди Палестрино, а на поверхности каналов уже показались вездесущие гондолы. Они выплывали из каналов, стесняющих их движения, и разбегались по голубым водам Адриатики во всех направлениях, через порт Джудекку во все концы.

Прокатилось эхо от пушечного выстрела из отдаленного Арсенала. Венеция пробудилась от недолгого сна.

Всю эту картину герцог наблюдал, стоя на палубе шхуны, оказавшейся английским судном, называемым «Эйри».

— Morning, sir![36] — осклабился в белозубой улыбке прошедший мимо матрос, и герцог не удержался от ответной улыбки.

По-видимому, его присутствие на борту не вызывало никакого недоумения у экипажа.

Генрих Роган еще раз окинул взглядом великолепную панораму города и порта и вернулся в каюту. Гречанка уже закончила свой утренний туалет и приветствовала его ласковым взглядом черных глаз.

— Вы восхитительны, мадам. Вам всегда все к лицу.

— Ах, мой Генрих, только не надо быть галантным. Будь собой, и ты будешь лучше всех. Сейчас юнга Кристофер подаст нам завтрак, а покончив с ним, мы сможем поговорить о делах.

— Скажи мне, Элина, почему ты не пришла на площадь сама?

— Ну, это долгая история. Я не хочу рассказывать ее натощак.

Вскоре подали завтрак, который показался герцогу простым, но здоровым. Ему нравилось на английском корабле.

— Ах, Киприда, мне хочется остаться в этой каюте навеки.

— Такой человек, как вы, не сможет заточить себя в четырех стенах надолго, даже если это стены венецианского палаццо.

— Вы правы, мне уже надоела эта республика торгашей и соглядатаев.

— Прибавьте к этому любителей доносов, и вы поймете, что заставило меня остаться на борту шхуны.

— За мной действительно плыла какая-то гондола. Вполне возможно, что это были люди, посланные Советом, но я сбил их со следа. И потом, в этом нет ничего личного, здесь все шпионят друг за другом.

— По моим следам идет охотник посерьезнее ваших патрициев, Генрих.

— О ком вы говорите, Элина?

— Об ордене Иисуса.

— Иезуиты?!

— Да, герцог. Но я, кажется, сбежала от них. Во всяком случае, на британце нет их агентов, за это я могу поручиться.

— Расскажите же мне вашу историю.

— Сначала я передам вам письмо Шевретты.

— Да, правда.

— Вот это мило, нечего сказать — родственные чувства.

— Не стоит сердиться на меня за то, что, получив записку от вас, я позабыл обо всем на свете.

Гречанка подала герцогу письмо герцогини де Шеврез. Де Роган вскрыл его и пробежал строчки глазами.

— Она пишет, что ждет ареста со дня на день. Неужели во Франции больше нет ни короля, ни королевы?

— Они есть, и это еще опаснее для таких, как герцогиня. Дружба одних сильных мира сего навлекает гнев других.

Герцог задумчиво посмотрел на гречанку.

— Время бежит, — с печалью в голосе произнес он. — Вот и я в изгнании. Только вы, богиня, все хорошеете.

— Не надо об этом, — неожиданно резко ответила гречанка и зябко передернула плечами.

— Но отчего!? Женщина не может не быть счастливой, если она выглядит так, как вы. Давайте же говорить о вас, мне интереснее всего этот предмет.

— Ну хорошо, — смеясь, сказала гречанка. — Давайте немного поболтаем обо мне, хотя вы совсем забыли о милой и очаровательной Шевретте.