— Что ты тут делаешь, чудак? — спросил я его.

— Привязываю это, — отвечал он в своей обычной манере.

Гримо говорил сущую правду. Покончив со своим копьем, он принялся привязывать к концу палки внушительных размеров веревку.

Я чуть не лопнул со смеху.

— Гримо, кажется, ты мастеришь лассо?

— Гарпун, — отвечал он, пожимая плечами.

Когда Гримо пожимает плечами, с ним уже бесполезно разговаривать дальше, так как он все равно вам ничего не ответит.

Заключив, что он перегрелся на солнце, я искупался и вернулся в день моих пальм.

Вечером, завидев его тощую фигуру, ковыляющую ко мне со стороны морского берега, я вспомнил об утреннем разговоре.

— Сколько китов ты загарпунил сегодня? — спросил я, подстрекаемый не лучшими побуждениями.

Он молча опустился на песок рядом со мной и, блаженно улыбаясь, раскинул руки и ноги.

— Ну хоть одного-то кашалота ты добыл нам на ужин? — не отставал я.

Гримо молча повернулся на бок, прикрылся пальмовыми листьями и безмятежно захрапел.

Оказалось, что я напрасно смеялся над ним. Гримо разучился говорить, благодаря воспитанию, данному им господином Атосом, но это же обстоятельство заставило его усерднее шевелить мозгами и руками.

Через пару дней, когда мы отправились в поселок, Гримо выразил желание зайти в лавку.

— Зачем нам туда идти? Нам все равно не на что покупать все эти ножи, порох, пули, сукно и полотно и прочие заманчивые вещи. Между прочим, я охотно купил бы себе новую шляпу, а то теперешняя не укрывает меня от солнца — уж больно она похожа на сито.

Облегчив таким образом душу, я потянул его за рукав, но Гримо снова пожал плечами и направился прямиком в лавку. Из любопытства я последовал за ним. Там он, не торгуясь, выложил три монеты за новенький охотничий нож и изрядный кусок полотна для рубашки. Кроме того, он купил ниток и прочей мелочи. У меня от изумления глаза на лоб вылезли.

— Откуда у тебя деньги, Гримо?

Вместо ответа он махнул рукой в сторону моря.

— Ты что, и правда наловчился бить рыбу своей острогой?! Но ведь это удается только дикарям!

Гримо отрицательно помотал головой.

— Не рыбу, — сказал он.

— А что?

— Черепах.

Мне, сударь, оставалось только развести руками. Этот хитрец подсмотрел, как ловцы черепах промышляют этих животных, мясо которых весьма ценится в тех местах, а в более отдаленных — и подавно. Оно отличается тонким вкусом, а черепаховый жир настолько питателен, что, если готовить их две-три недели подряд, вы сами начинаете обрастать жирком, а нательное белье пропитывается салом.

Буканьеры охотно покупают мясо черепах, и Гримо уже успел продать несколько французским охотникам с южной части острова.

— Что же было потом? Получается, что бессловесный Гримо разбогател на этом острове раньше тебя, Планше? — спросил мушкетер.

— Ну, я этого не говорил, сударь, — отвечал Планше, скромно потупившись.

— Но ведь первые средства заработал Гримо, промышляя черепах, не так ли?

— Не совсем, сударь.

— Что ты этим хочешь сказать, любезный? Объяснись.

— Только то, сударь, что к тому времени я уже отложил несколько монет, переписывая долговые обязательства и счета для местных торговцев. Просто мне казалось, что Гримо еще не пришло время об этом узнать… Народ ведь там грубый и неотесанный, сударь. Иной охотник и рад бы заключить сделку с торговцем, да по причине неграмотности испытывает массу затруднений. Вот и поработал писцом — знаете, у меня неплохой почерк, сударь.

Д'Артаньяну показалось, что в голосе его слуги прозвучала горделивая нотка. Так мастер испытывает законную гордость от хорошо выполненной работы.

— Итак, сударь, — сказал Планше, когда наутро они оставили Виши за своей спиной, медленно, но неуклонно приближаясь к Парижу.

— Итак, Планше, прошу тебя продолжить свою историю. Твой рассказ отвлекает от мрачных мыслей и, следовательно, полезен для тела и для души.

— С удовольствием, сударь. Я расскажу вам о том, как славно мы зажили на Тортуге, когда научились добывать деньги. Как я уже успел вам рассказать, Гримо научился ловить черепах. Однако постепенно он пришел к выводу, что на Тортуге ему не развернуться. Двое английских моряков, напившись как-то, выболтали ему…

— Постой, Планше! Как они могли ему что-то выболтать, если Гримо и на родном-то языке не мастер объясняться?

— Вероятно, они объяснялись языком жестов. Хотя я не удивлюсь, если окажется, что этот парень понимает по-английски. Знаете, сударь, кто мало говорит, много умеет.

Так вот, эти англичане проболтались ему об одном месте, которое они называют Логерхет на своем варварском наречии… Это на Каймановых островах. Они находятся в сорока пяти милях к югу от острова Куба, сударь.

— Планше, могу я попросить тебя об одном одолжении? — перебил его д'Артаньян.

— Попросить? Вы можете мне приказать все, что вам угодно!

— В таком случае сделай милость, прибегай к географическим названиям только в самом крайнем случае. Я силен в этой науке ровно столько же, сколько и в латыни.

— Слушаюсь, сударь! Могу я попросить вас напомнить, на чем я остановился…

— На варварском английском языке.

— Ах да, сударь. Конечно. Именно — на варварском наречии этих британцев.

— Кстати, относительно этого языка, Планше. Я полностью разделяю это мнение, я составил его во время нашего путешествия в Лондон.

— Эх, славное было время, сударь. У меня так и стоит перед глазами ваш выпад, которым граф де Вард был пригвожден, словно жук булавкой. Да и мной вы, помнится, остались довольны, сударь!

— Верно, Планше. Ты лихо расправился с лакеем этого господина.

— Его звали Любен, и он был не дурак подраться, — тотчас же отозвался Планше, мечтательно прикрывая глаза.

— Но вернемся к наречию этих островитян, — предложил мушкетер, потому что, вне всякого сомнения, диалект несчастного лорда Бэкингема языком никак было не назвать.

— Однако, сударь… — начал озадаченный Планше.

— Что такое?

— Однако мне показалось, что лорд Бэкингем разговаривал с вами в тот раз по-французски…

— Неужели?! Хотя, конечно, это, видимо, так и есть. Ведь я понимал все, что он мне говорил, между тем как я не знаю ни слова по-английски.

— Вот видите, сударь…

— Тем более я прав, Планше. Если акцент способен до такой степени все испортить, то что же говорить о самом языке! Однако мы отвлеклись.

— Я почтительнейше продолжаю, сударь. Эти англичане сказали Гримо, что черепахи со всего Карибского моря собираются в этом самом Логерхете для того, чтобы откладывать свои яйца.

— Что ты говоришь, Планше! Черепахи ведь не куры!

— И тем не менее, сударь, это так. В тех краях все набекрень: черепахи больше всего походят на змей в панцире, а откладывают яйца, как птицы. Они это делают на песчаных отмелях, а потом из них вылупляются маленькие черепашки. Так же поступают и крокодилы, которые там зовутся кайманами.

После разговора с англичанами Гримо вбил себе в голову, что он должен наведаться в этот самый Логерхет — страну черепах. Там, видите ли, вовсе не нужно ни ловкости, ни везения, ни каких-либо приспособлений, чтобы добыть хоть сотню черепах. Ведь эти существа вылезают из воды, чтобы откладывать яйца, и весь песчаный берег так и кишит ими.

По словам англичан, способ охоты до смешного прост. Надо подсунуть под черепаху толстую палку и, орудуя ею, как рычагом, перевернуть ее на спину.

— И все?

— Этого достаточно. Черепаха не может перевернуться без посторонней помощи, а следовательно, она не уползет обратно в море, откуда появилась.

— Что же было дальше?

— А дальше, сударь, этот упрямец отправился… к индейцам.

— Ты хочешь сказать, что он вступил в переговоры с дикарями?!

— Совершенно верно, сударь.

— Но для чего?

— Чтобы они сделали ему каноэ.