Новости были важные. Губернатор сразу понял, что, если испанцам удастся осуществить их замысел, нам придется плохо. Он решил опередить неприятеля.

— Что же, Планше, расскажешь ли ты мне сегодня о том, чем закончилась борьба с испанцами? спросил мушкетер, когда они пустили своих лошадей в галоп, преодолевая одно лье за другим.

— Я снова буду счастлив немного развлечь вас, сударь.

— Твой рассказ очень познавателен, Планше. И ты очень меня обяжешь, если продолжишь его теперь же.

— С удовольствием, сударь. Итак, губернатор решил опередить неприятеля. Следовало захватить гору и укрепиться там, насколько это возможно, чтобы расстроить планы неприятеля. Приняв такое решение, губернатор принялся искать добровольцев для этого предприятия.

— Для захвата горы?

— Совершенно верно, сударь.

— То есть эта самая гора до сих пор не была занята никем?

— Ничейная территория, сударь. Вроде того знаменитого бастиона Сен-Жерве. Когда вы вернулись оттуда вместе с господами Атосом, Портосом и Арамисом, все просто глазам своим не верили.

— С нами там был и Гримо, — напомнил мушкетер, чтобы поддразнить Планше.

— Верно, сударь. Ему везет. Все как с гуся вода. Вот и в тот раз, о котором я имею честь вам рассказать, Гримо вышел сухим из воды.

— В чем же проявилась удачливость нашего молчуна?

— Понимаете, сударь, какая штука. Благодаря тому, что он произносил от двух до пяти слов в неделю, его присутствие мало кто вообще замечал. Все понимали, что вылазка предстоит опасная и, возможно, никто из добровольцев назад не вернется. Поэтому никто и не торопился записаться в их ряды. Тогда губернатор и его помощники решили действовать силой. Они принялись расхаживать по рядам с заряженными пистолетами в руках и указывали на тех, кого, по их мнению, следовало отправить в эту вылазку. Как вы понимаете, сударь, они не трогали своих дружков и старожилов колонии. Теперь вы видите, что я был просто обречен на то, чтобы попасть в этот отряд. А незаметный Гримо никому не попался на глаза, словно он бестелесная тень, а не живой человек из плоти и крови.

Делать было нечего, и наша команда смертников поплелась на штурм горы, вершина которой выступала неподалеку. Команда состояла в основном из беглых рабов, каторжников и дезертиров — короче, весьма достойных людей. Командование губернатор поручил здоровенному угрюмому голландцу родом из Гроннингена по прозвищу Якоб-Мясник. Этот человек получил свою кличку вполне заслуженно, и я заранее оплакал судьбу тех несчастных, что попадутся ему на пути в недобрый час.

Так как губернатор наш был французом и вообще в поселении соотечественники наши составляли большинство, то отряд наш, разумеется, состоял в основном из англичан, голландцев и метисов. Правда, господин Эвелин, добрая душа, также отправился с нами, и я старался все время держаться поближе к нему.

Путь наш был долгим и утомительным. Горы чертовски обманчивая штука. Кажется, вот она — вершина, рукой подать, а идешь милю за милей, и эта проклятая вершина все так же, как и раньше, торчит у тебя перед глазами. И ничуточки не приблизилась. Пока мы добрались до этой горы, с нас сошло семь потов и всех искусали москиты.

Когда мы добрались до подножия, солнце подумывало о том, чтобы отправиться на покой. Мы все тоже жаждали этого самого покоя. Наш Якоб-Мясник, однако, приказал карабкаться вверх, чтобы захватить гору еще до темноты. Многие пробовали упираться, но голландца поддержал месье Эвелин, приобретший после своей лихой разведки огромный авторитет, и тут уж все поняли, что карабкаться на вершину все же придется.

Мы из последних сил вскарабкались на верхушку горы, и солнце село. Южные ночи — темные, а костры разводить наш Мясник запретил, чтобы не обнаруживать себя. Все попадали на землю кто где стоял, и многие заснули, не обращая внимания на комаров, москитов и прочий гнус, который с закатом солнца совсем озверел. Они в буквальном смысле слова, сударь, пили нашу кровь.

Однако мне не спалось. Мне как-то не по душе, когда мою кровь выпивают безнаказанно. По этой причине я ворочался с боку на бок, отмахивался, шлепал себя и давил всех этих летающих пиратов на лбу, спине и прочих местах.

Неожиданно я услышал какой-то шум и тихие голоса. Я на четвереньках подполз к краю и попытался что-нибудь рассмотреть в этой темноте. Это были испанцы. Они не подозревали о том, что мы выведали их планы, поэтому и не слишком торопились с их выполнением. Очевидно, им и в голову не приходило, что мы уже тут. Поэтому они освещали себе путь факелами, поднимаясь, впрочем, по той стороне горы, которую нельзя было разглядеть из форта.

Я тут же поднял тревогу, разбудил наших командиров (я говорю «командиров», имея в виду и господина Эвелина, потому что после того, как господин Эвелин побывал у испанцев, его слушались, почти как самого губернатора), и когда неприятель с зажженными огнями достаточно приблизился, мы их встретили хорошим залпом. Да, сударь, это был добрый залп: они так и посыпались с горы.

Наши кричали им вдогонку обидные слова и насмехались.

Однако, когда снова рассвело, нам стало не до смеха. Мы обнаружили, что окружены со всех сторон. За ночь испанцы получили подкрепление, прибывшее к ним из гавани, в которой стоял их корабль, и их собралось тут не менее полутора сотен.

При солнечном свете они явно приободрились. Кроме того, по нашей редкой стрельбе испанцы сумели определить, насколько малочислен наш отряд. Мы уступали им почти втрое.

Они медленно продвигались вверх.

— Сдавайтесь, perros ingleses![32] — кричали испанцы.

— Идите сюда, и мы прирежем вас, как диких свиней, — отвечали наши висельники.

Среди наших было немало отличных стрелков, которые укладывали то одного, то другого из нападавших, и это держало испанцев на расстоянии. Однако кольцо вокруг нас все же сужалось.

Наш отряд уже потерял десять или одиннадцать человек. Поскольку мы занимали круговую оборону и вследствие этого рассредоточились по всей вершине, то можно было увидеть лишь нескольких соседей справа и слева. От этого казалось, что нас еще меньше, чем это было в действительности. Настроение быстро падало.

— Сударь, по-моему, нам не удержаться! — прошептал я, ползком, чтобы не оказаться жертвой шальной пули, подобравшись к господину Эвелину.

— Планше, не теряй присутствия духа. Хотя положение таково, что поручиться за целость нашей кожи нельзя, — отвечал он.

— В таком случае, сударь, что вы намерены делать?

— Стрелять более метко, чем раньше.

— Вы не поняли меня. Я спрашиваю вас о том, как вы намерены сохранить кожу.

— Друг мой, Планше, — отвечал этот человек, — к сожалению, в данную минуту сохранность моей и твоей кожи зависит всецело от меткости нашей стрельбы и разве еще от воли провидения.

— И это все, на кого мы можем положиться, сударь! — в отчаянии воскликнул я.

— Ничего другого я сейчас предложить не могу.

Тем временем испанцы подобрались уже совсем близко и, видимо, готовились совершить последний бросок, овладеть вершиной и перебить нас всех.

Прислушиваясь к их возгласам и шуму боя, я лежал за большим камнем, надежно укрывавшим меня от пуль, и прикидывал — не следует ли притвориться мертвым, когда испанцы взберутся на вершину. В этом плане, оставляющем кое-какие шансы на спасение, мне не нравилось только одно: из рассказов бывалых вояк я помнил, что победители имеют неприятное обыкновение обходить поле боя и проверять, действительно ли все их поверженные противники такие мертвые, как кажутся.

Вдруг шум и крики усилились. Прислушавшись внимательнее, я сообразил, что испанцы чем-то взволнованы, хотя в тот момент мои способности соображать ослабли из-за опасения окончить свои дни в течение ближайшего получаса…

Высунувшись из-за скалы, мы с господином Эвелином увидели, что внизу творится что-то непонятное. Несколько испанцев почему-то бросились вниз с криками: