По моему что-то в этом есть.

Так вот и идёшь – размышляешь. С одной стороны это очень хорошо. Это значит, что ничего не происходит, и не нужно носится по тропе и по сопкам в поисках решения проблем. С другой стороны скучно, когда ничего не происходит и разные мелочи становятся значимыми. Например, валяется на тропе патрон от карабина. Чей? Наверное Косарев выронил. У кого тут еще такие карабины? Вот и всё развлечение прожитого часа.

Грохот взлетающих куропаток из густой высокой жёлтой травы среди камней, напоминающих развалины древних укреплений, вернул меня к жизни и захотелось есть. Обед – так себе, обычный. Зато после обеда начались чудеса дикой природы. В зарослях Курильского чая на высоких прибрежных склонах отдыхали косули. Неожиданное наше появление с вершины, откуда нас не ждали, наделало переполох в этой идиллии парнокопытных. Козы метались по сопкам, вихрям проносясь вокруг нас, мелькая меж сосен белыми задами. Такого количества косуль я никогда не видел. На охоте сутками топчешь ноги, чтобы одну хотя бы обстрелять. Добыть – это охотничье счастье. Здесь же, табунами несутся сквозь чащу, ломая коряги. Потом остановятся на расстоянии дальше, чем выстрел, покрасуются, разглядывая нас и вальяжно потопают с пригорка в низ, в долину, раскачивая ягодицами. В натуре – козы!

Достали ружьё. Столько зверья, не ровен час Миша выползет – его-то встречать совсем не хочется. Тащить ружье в руках не удобно, с плеча сваливается – рюкзак мешает. Выход один – приторочить его к рюкзаку, но так, чтобы можно было, в случае чего, быстро выдернуть или, наклонившись, дать возможность стрелять другу. Как говорится: «Голь на выдумки хитра». В таких диких местах, в тайге всегда нужно быть наготове ко встречи с неожиданным. В любую секунду всё может измениться, и то, что казалось красивым и безопасным, заревёт и встанет на дыбы. И так весь день: с сопки на сопку, кругом зверьё, мы с оружием и никаких браконьерских шалостей – только вперед. Национальный Парк – охота запрещена, а жаль.

Змеи, скользкие жители тенистых расщелин, стали выползать погреться на солнышке и попадаться нам на глаза. Володя, идущий впереди, на одном из поворотов узкой тропы, протиснувшейся между скалой и сухим завалом валежника, вдруг резко отпрыгнул назад, произнеся что-то про маму. Мешок затрещал, но к счастью не разодрался о сучья, которые, с треском летели в низ с обрыва. На горячем выступе скалы, на уровни лица, свернувшись кольцами шипела гадюка. Вид у неё был устрашающий, тропа узкая – слева скала, справа обрыв – не обойдешь. Значит выход один: зацепив за кольца палкой, запускаем змея полетать вдоль скал … по вертикали.

Разговоры в пути о прожитом в пути сокращают преодолеваемый путь!

Вечереет, а летник Марта, о котором нам рассказывал Косарев, не попадается. Может мы не по той тропе идем? По мелкомасштабной карте отклонение на миллиметр равно отклонению на местности в несколько десятков, а то и сотен метров. В лесу, чтобы потерять тропу достаточно и двух-трех метров. Вполне может статься, что мы уже проскочили тропу на летник. Косарева говорил, что тропа должна спускаться к Морю. На берегу находится летник Марта – место нашей возможной ночёвки. Но как здесь сориентироваться – лес да скалы? С биноклем я присел на камень на краю обрыва осмотреть окрестности. И чёрт меня дернул (а может не чёрт), опустить глаза вниз. Меж белых кроссовок моих (скажем скромно) сильно натренированных ног, шипела ещё одна пестрая лента. Изнемогая от желания прильнуть ко мне холодными губами, эта красавица выписывала такие позы своим гибким телом, так извивалась у меня между ног, что сразу стало ясно, почему кой-кого называют змеями – прекрасно и опасно. Отпрыгнув, я достал фотоаппарат и сфотографировал её на память. После мы опять стали запускать змея.

Тропа под вечер к Морю всё же снизошла. Был ли это летник Марта – не известно. Скорее нет, так как летник подразумевает наличие каких нибудь строений – строений практически не было. Пара развалин на горизонте. Идти к ним было бессмысленно – там наверняка грязь, вонь, разруха. А там где грязь и разруха много клещей. У кромки Моря берег холодный и пустынный, зато тишина и нет паразитов. Ставим палатку. Сегодня ночуем здесь. После Бильярдной – не сахар, но не стоит беспокоиться – мы же покорители Священного, нам ли бояться трудностей и невзгод? Да и поздно уже искать зимовьё.

А какой вечер! Терпкие запахи юной травы. Дымок костерка, в смешении с ароматом гречневой каши и тушенки (слюнки текут). Чайник бурлит, просит заварки. Медные блики прибойной волны. Море – спокойное, широкое, уставшее за день. Горы Той стороны заснежены, заманчивы, нежны. Заходящее солнце подарило им бело-розовый летний наряд. Как невесты на выданье. (Хватит ли сил дойти до желанных невест?) Умиротворение. Отдых. Покой. Уставшее тело не лучшее место романтичной душе. Она сейчас там – и над Морем и Горами, и над нами и костром, над лесами, над полями…

На розовом небе появился клин лебедей, длинною в километр, не меньше. А за ним косяки гусей, табуны уток. И вдруг всё ожило. Курлыканье, гогот, свист. Птицы кружат на водами, отлетая куда-то парами, видимо к знакомым местам гнездовий. «С возвращением на Родину, спутницы лета, тепла, и вечной загадки упрямого продолжения жизни!» Завороженные мы стоим – маленькие человечки у крохотной палатки среди необъятного мира дикой природы. Кто мы для них с высоты? Опасные чёрные точки с двустволкой? Не знаю. Скорее всего, они нас даже не видят. Голубой дым костра на фоне коричневого поля быть может и виден. Но после стольких километров пути им на дым наплевать. Зато снизу всё очень красиво и неправдоподобно. Редко такое увидишь. Подобное мы рисовали в наших детских мечтах, начитавшись Джека, Фенимора и Жуля. Мечта, как сон – иногда сбывается.

Стемнело. Но и в темноте слышен свист крыльев и голоса в небесах. Костерок. Володя зашивает кроссовок. Я перематываю колено. День окончен.

Не всегда утро вечера мудренее. По крайней мере – краше не всегда. Вчерашний романтический вечер сменился хоть и солнечным, но говённым утром. Теперь Вова мучается желудком, подолгу сидит в траве, имеет бледный вид и вялую походку. Поменялись ролями – у меня завтрак, у него порошки. Мой мешок стал тяжелей.

Тажеранская степь формально начинается за речкой Анга, в устье которой мы планируем сегодня добраться. Но и в этих лысых сопках уже чувствуется свежесть степных Тажеранских ветров. Маленькие темные деревья, как бородавки на теле холмов. Редкие речки в холодных распадках ещё не растаяли, и лежат поверх травы длиной узкой полосой потемневшего льда. Солёные небольшие озёра, окаймлены скользкими белыми камнями и огромными каменными истуканами. Кишащие утками, куликами и турпанами, озёра манят прохладой, но жажду утолить не дают. Ни людей, ни животных – только Море и голые холмы до горизонта. «Хорошее место для торговли наркотиками. Два вертолета – вот дипломат, вот героин – и разлетелись. А вокруг на сто миль никого.» Жесткая, мелкая баранья трава. При каждом шаге разлетаются сотни мелких кузнечиков и сотни клещей прилипают к ногам. Клещи здесь отличаются от прибрежных количеством, размерами и наглостью. Их миллионы. Коричневые, величиной с копейку, они нагло лезут по брюкам, как будто стоишь в муравейнике. Стоит нагнуться до уровня травы, увидишь их на каждой травинке, как ягоды смородины. Сусличьи норы они облепили кольцом – в аккурат диаметру норы. Суслику – хоть не выходи. Правда, говорят, суслики от них не болеют, но все равно приятного мало. Позже, мы увидели коров с виноградинами напитых раздувшихся паразитов на шкуре. Зрелище – ни для детских глаз!

Жара и жажда. До Байкала не спустишься – высоко и опасно (берег крутыми скалами падает в воду), озёра соленые, реки ни реки – лед вдоль степи. Во фляге есть ещё пара глотков, но этого мало. К счастью, ближе к полудню стали попадаться убогие строения. У разбитой отары бурят-пастух всё пытался успокоить лошадь, дико таращившую глаза на нас и подающую задом. Толком не смог объяснить где мы находился, от карты шарахался, как его лошадь от нас, но направление на Усть-Ангу перстом указал. Воды пожалел. Ну не еврей ли?