Небо над Дипдином стало постепенно расчищаться, и несмелое солнце осветило его. Элизабет ускользнула от остальной компании и одна отправилась на прогулку. Земля была еще слишком мокрой, и Элизабет не стала забираться глубоко в лес, поэтому она прошла сквозь сводчатую дверь в высокой стене, отделявшей розарий от остального парка. Цветы согнулись под тяжестью обрушившегося на них ливня, и лепестки роз усыпали землю. Она направилась к центру розария и подошла к фонтану. Еще два дня назад вода в нем искрилась на солнце.

Садовник и мальчик-помощник чистили фонтан от листьев и другого мусора. Вместо статуи, которая стояла по центру на камне, остался лишь обломок ее плаща.

— А где же статуя? — удивилась Элизабет.

— Да вот же она. — Садовник показал ей на тачку, заполненную обломками камня. Она перевела взгляд на заднюю стену розария.

— Ой.

Уродливая глубокая брешь зияла в стене в том месте, где ее пробила верхушка старого кипариса, упавшего ночью. Элизабет была слишком увлечена, чтобы обратить внимание на то, что творилось за окнами. Среди сломанных розовых кустов по всему розарию теперь в беспорядке валялись листья и ветки громадного дерева.

Она развернулась и пошла обратно вдоль по аллее роз. Сводчатый проход заслонила темная фигура. Это был мистер Гловер. Она отвернулась и хотела молча пройти мимо, но он заговорил с ней:

— Молю вас, выслушайте меня, я не займу у вас много времени.

Она повернулась к нему.

— Миссис Дарси, пожалуйста, поверьте мне, я вовсе не хотел причинять вам хоть малейшее беспокойство иди вызывать ваше раздражение.

— Я не верю в вашу искренность, мистер Гловер. Еще в марте я сказала маркизе, что рукопись, которую она послала мне, неприемлема для меня, и она ручалась передать вам мои слова.

— Она так и сделала. Пожалуйста, не вините ее. Я осознал, что не в силах бросить писать. Я искренне верил, что вы, с вашим отважным презрением к лицемерию нашего общества, обрадуетесь тому, как я воспеваю вашу моральную силу и ваши душевные качества, когда увидите мою пьесу завершенной.

— Вы ничего не знаете обо мне, мистер Гловер. Как вы смеете!

— Мадам, умоляю, позвольте мне закончить мою работу. Я многое изменю, и только вашим будет окончательное решение, увидит ли эту пьесу широкая публика. — Его глаза пылали искренним чувством, но Элизабет съежилась от неприязни к нему. Она попыталась обойти Гловера, когда кто-то схватил его за руку.

— Вы просчитались, сэр, вам больше не удастся докучать миссис Дарси.

— Уиттэйкер! — Темные глаза вспыхнули презрением. — Ты хочешь встать на пути профессионального искусства? — Теперь эти двое преграждали ей путь.

— Так уж случилось, Гловер, что мне нет нужды быть профессионалом ни в чем. Искусство лишь придает утонченность моей жизни.

— Ты дилетант.

— Возможно. Так для меня лучше, и я не стремлюсь ни к чему большему. — Уиттэйкер замолчал и, выдерживая паузу, оглядел Гловера с ног до головы. — Нет более жалкого зрелища, нежели клоун, рвущийся играть Гамлета.

Элизабет испугалась, что Гловер ударит Перегрина, но драматург развернулся на каблуках и бросился прочь из сада. Слышно было, как шуршал гравий у него под ногами, когда он несся по дорожке.

— Зачем это вам, мистер Уиттэйкер?

— Зачем, миссис Дарси? Леди Инглбур, например, обвиняет меня в ревности или зависти.

Элизабет не нашлась что ответить — слишком поражена она была этой непрошеной откровенностью.

— Я могу понять ваши сомнения. Я и сам был глубоко потрясен ее обвинением. — Он смотрел куда-то в сторону, казалось, совсем забыв о присутствии Элизабет. — И все же теперь я понимаю ее. Меня действительно снедали именно ревность и зависть, так как мне казалось, что его растущее мастерство отдаляло меня от тети. — Он вздрогнул, заметив, как на ее лице отразилась смесь удивления и смутной неприязни. — Зачем я все это говорю вам?

— Действительно, зачем, сэр? Я не понимаю. Мой вопрос был чисто риторическим.

— Я отчаянно хочу, чтобы вы поняли меня; я сам не знаю, зачем мне это.

«Они оба сошли с ума», — подумала Элизабет, и, видимо, что-то во взгляде частично выдало ее мысли.

Они стояли в сводчатом проходе, скрытом от посторонних глаз. Она повернулась, собираясь идти дальше.

Ослепленный душевными переживаниями, Гловер пронесся мимо Дарси, даже не заметив его. Неясные подозрения и непонятное смятение заставили Дарси броситься искать Элизабет, и, не разбирая дороги, он зашагал напрямик. Тут он и увидел жену с этим Уиттэйкером. Пылающие щеки, широко раскрытые, потемневшие глаза.

— Я страдал. Вы удивлены. Думаете, мне всегда все безразлично? Я ревновал к нему. Да, теперь я вижу, что для этого нет никакой причины. — Перегрин Уиттэйкер замолчал, и тут она увидела Дарси.

— Пойдем, Элизабет.

Она побледнела. Ее возмутил категоричный тон мужа и то, как он решительно предложил ей руку, но она не посмела отказаться, чтобы не унижать его перед Уиттэйкером. Однако ему не следовало бы впредь вести себя с ней подобным образом, и она позаботится об этом. Они быстро шли по дорожке, испепеляющий гнев «пылал» между ними.

— Буду премного благодарна, сэр, если впредь подобного не повторится! Я не прислуга.

— Конечно, нет, мадам. Не прислуга, но жена! И об этом не стоит забывать!

— Как я могу забыть это?! — Элизабет недоверчиво посмотрела на Фицуильяма.

Больше они ничего не сказали друг другу, разошлись в разные стороны и не встречались вплоть до самого обеда.

Элизабет провела остальную часть времени с дамами. Она вышла погулять с Эмилией, подолы их платьев касались еще не просохшей травы, шарфы трепетали на ветру. Они дошли по гравийной дорожке до самого леса, но мокрая земля остановила их; они оглянулись назад на парк. Эмилия увидела их первыми и коснулась руки Элизабет.

Джорджиана шла по аллее с лордом Брэдфордом.

— Мисс Дарси.

Девушка замедлила шаг и остановилась. Он смотрел на ее милое лицо, потупленный взгляд. Боже, как она затмила красавицу Арабеллу в его глазах!

— Мисс Дарси, с тех пор как я узнал вас, только вами полны мои мысли. И мое сердце принадлежит исключительно вам. Я едва смею надеяться, но прошу вас, будьте моей женой!

Джорджиана была даже не в силах ничего сказать в ответ.

— Позвольте мне заботиться о вас, любить вас, оберегать от всяческих горестей.

— Это слишком большая честь для меня, милорд. Я… я не сумею соответствовать тому положению, которое вы предлагаете мне. — Джорджиана говорила так тихо, что ему пришлось наклониться к ней, чтобы услышать ее слова.

— Я простой человек, мисс Дарси. Кое-кто даже утверждает, что я не соответствую своему положению в обществе. Если вы разделите со мной свалившееся на меня бремя, я не попрошу многого. Вы всему легко сумеете научиться.

Джорджиана молча смотрела на него, вспоминая, как во сне утыкалась в его плечо. Все ее чувства говорили ей, что в объятиях этого человека вся ее боль утихнет. Но почему ее душа рвалась к Джозефу, когда она любила того, недосягаемого?! Любила или не любила?

— Я чувствую, что я слишком поспешно заговорил с вами, — отступил лорд Брэдфорд. — Не говорите мне сразу «нет», дорогая мисс Дарси. Предоставьте мне возможность убедить вас, что я сумею сделать вас счастливой.

Джорджиана кивнула.

— Когда я смогу заговорить об этом снова? Скажите же мне. В конце вашего пребывания здесь? Или позже?

— Не знаю. Я в полном замешательстве.

— Вы не гоните меня прочь от себя?

— Нет, что вы!

— Тогда я могу надеяться?

— Я не заслуживаю вашей доброты, — смущенно прошептала девушка.

— Вы заслуживаете даже больше, чем я могу вам предложить, и через шесть недель я снова предложу вам все, что способен дать.

Она вспыхнула и отвернулась, чуть приоткрыв рот. Он смотрел на эти губы — они прошептали так мало слов, но как он дорожил ими. Джозеф изнемогал от желания поцеловать их. Джорджиана посмотрела на него — и уже не могла отвести от него глаз.