Брэдфорда до глубины души тронула бесхитростность собеседницы.

— Тогда почему вы не удостаиваете меня беседой? Вы так погружены в себя, что я боюсь нарушить ваше уединение.

— Простите меня. Я не знаю.

— Вы чем-то обеспокоены. Окажите мне высочайшую честь, позвольте мне помочь вам!

У Джорджианы глаза защипало от слез.

— Благодарю. Вы очень любезны, но я ничем не обеспокоена. — Девушка попыталась сдержать слезы.

Эмилия заметила, что они заняты разговором, и бросила на мужа заговорщический взгляд.

Наконец леди Инглбур поднялась, чтобы удалиться, и многие из компании тоже последовали ее примеру. Проследив, как эти гости направились наверх и разошлись по своим комнатам, ее милость вернулась обратно в гостиную.

— Племянник!

— Да, тетя?

— Хватит с тебя! Нам надо поговорить. — В дверях он обернулся и нашел глазами Арабеллу, затем последовал за тетушкой в библиотеку.

Как только он закрыл за собой дверь, она резко повернулась к нему:

— Перегрин, ты, судя по всему, намерен помешать мистеру Гловеру и готов создать ему проблемы. Не воображай, будто твои злобные маневришки никто не видит.

— Вы же знаете, дорогая леди Инглбур, что я иногда и сам бы не хотел, да не могу сопротивляться. Гловер милейшая душа, но он каждые десять минут приходит в душевное волнение по всяким тривиальнейшим пустякам. Просто невозможно удержаться и не спровоцировать его. А тут еще этот Дарси. Как не соблазниться выбить из него хоть искру живого чувства.

— Ты ревнуешь, Перегрин.

— Ревную? Моя дорогая тетушка, вы сильно ошибаетесь. Она очаровательна и тому подобное, но…

— Я говорю о Гловере, племянник. Полагаю, ты ревнуешь его к успеху. Ты всегда дразнил его за неспособность написать драматическую вещь. Теперь, когда он почти достиг этой цели, тебя гложет зависть.

Ее племянник открыл было рот, чтобы что-то сказать, но остановился на полуслове.

— Вы прямо-таки карикатуру рисуете на меня, тетя. Неужели я столь непригляден в ваших глазах? — нашелся он наконец.

— Если я не права, докажи мне это своим джентльменским поведением. Это творение мистера Гловера крайне важно. Для театра с большой буквы, лично для меня.

— Простите, мадам. — И добавил с горькой усмешкой: — Умоляю, тетя, не отсылайте меня.

Она вытащила носовой платок и насмешливо помахала им. Перегрин почти окаменел от внезапного аромата ее духов. Маркиза потрепала его по руке и ласково улыбнулась. Он наклонился и поцеловал ее в щеку.

— Ну а теперь спокойной ночи, мой дорогой мальчик. И помни, что я тебе сказала.

Перегрин остался один в погружавшейся в темноту комнате.

Он услышал шелест шелкового платья. Это Арабелла приблизилась к нему.

— Что ты здесь делаешь, да еще в полном одиночестве, Перри?

— Ты знаешь, Белла, я готов поклясться, что до сих пор чувствую запах, исходивший от одежды нашей няни.

— Лаванда? Лишь легкого намека на запах лаванды достаточно, чтобы она, как живая, встала передо мной.

— Я не об этом. Представь себе, я чувствую этот запах, когда его и быть не может поблизости. Вот и сейчас, на какой-то безумный миг, я почувствовал, как она отрывает мои пальцы от платья тетушки. Железная хватка. Ты помнишь, как она запихивала меня в карету, чтобы отвезти домой?

— Как же запахи пробуждают воспоминания! Четыре восхитительных года прошло с тех пор, как смерть отца освободила нас, Пери, но до сих пор я не выдерживаю запаха библиотеки.

— Бедная моя Белла.

— Он был жестче с тобой.

— Да, но я все-таки уезжал в школу. Благословенно будь это чудесное учреждение! Бывало, я так жалел, что не могу взять тебя с собой. — Он обнял сестру за плечи. — Что ж, скоро ты оставишь меня ради какого-нибудь олуха с большим состоянием.

— Сомневаюсь, что я пойду на этот шаг. Мужья часто слишком похожи на отцов, и от них также нелегко избавиться.

— Тогда оставайся со своим Прекрасным принцем. Оставайся со мной.

Он опустил руку ей на талию, и они, обнявшись, вместе поднялись по парадной лестнице.

Джорджиана лежала в темноте, и горькие слезы, не останавливаясь, текли и текли из ее глаз. Она вспоминала тот день, когда брат впервые оставил ее в школе, спустя три месяца после смерти их отца. Директриса показала им всю школу. Потом, в вестибюле, Фицуильям попрощался с ней, но когда он уже подходил к карете, она рванула к нему вниз по ступенькам лестницы, догнала и намертво вцепилась в него.

— Фи, мисс Дарси! Разве взрослая девочка одиннадцати лет может вести себя таким образом? Надеюсь, вы продемонстрируете более благовоспитанное поведение в ближайшем будущем, — выговаривала директриса.

— Я очень скоро приеду навестить тебя, Джорджиана, — сказал Фицуильям, вытирая девочке слезы.

— Не раньше, чем пройдет половина семестра, мистер Дарси. Мы считаем, что в первый год так будет лучше для девочки. Уверена, вы убедитесь, что мы правы.

Она снова чувствовала себя той напуганной одиннадцатилетней девочкой.

— В самом деле, я по-прежнему всего лишь ребенок. Когда же я повзрослею?!

Почему Элизабет не замечает опасности? Почему она не попросит у Фицуильяма прощения? Какая разница, за что. Тогда он решительно поговорит с мистером Гловером, заберет их отсюда и снова будет любить Элизабет, и они проживут счастливо все вместе до скончания века.

Она подумала о лорде Брэдфорде. Она догадывалась, что Фицуильям хочет, чтобы она вышла замуж за Джозефа.

Она вспомнила маркизу и вздрогнула от мысли, что когда-нибудь ей придется занять это место. Потом она подумала о старом маркизе. Может, и она, совсем как этот старик, будет потерянно бродить по огромному дворцу с его совершенными пропорциями и малопонятными картинами, развешанными рядом с портретами предков. Если бы он оставался обыкновенным мистером Джозефом Уэсткомбом, а вовсе не графом Брэдфордом (не говоря уже о его грандиозном титуле в будущем), и если бы он любил ее (что совсем уж маловероятно), она когда-нибудь выполнила бы желание брата. Джозеф. Хорошее имя. Она никогда ни у кого не видела таких добрых глаз, как у него. Он так обрадовался, когда она сказала, что не верит, будто он может кого-нибудь обидеть.

Кровь прилила к ее щекам. Какие глупости она выдумывает! Вот бы Элизабет посмеялась! Но он тоже покраснел в тот момент. Она вспомнила, как он наклонился к ней. Вот она прислоняется к нему, прижимается щекой к его плечу, утыкается в него. Джозеф обнимает ее, и она обвивает руками его шею. Джорджиана очнулась и снова вспыхнула. Хорошо, что вокруг было темно.

Дарси лежал на спине, когда Элизабет вошла в спальню. Он наблюдал, как она сняла шаль и аккуратно повесила на стул, но он видел, что она осталась в своей рубашке. Она подошла к кровати и легла рядом.

— Спокойной ночи, Фицуильям.

Он перевернулся набок, оперся на локоть и через нее потянулся загасить свечу. Несмотря на свое мрачное настроение, он хотел ее. Он мечтал поговорить, но другое желание преобладало.

Запах воска щекотал ей ноздри, его лицо было над ней в темноте. Элизабет ощутила бессильную ярость, и ей захотелось оттолкнуть его. Дарси погладил ее волосы и попытался поцеловать. Она судорожно вздрогнула от его прикосновений. Его губы целовали ее в шею. И никаких извинений, ни единого нежного слова! Она почувствовала, как ее тело отторгает его ласки; он, должно быть, почувствовал это тоже.

— Спокойной ночи, — процедил Фицуильям и повернулся на другой бок.

Она смотрела в темноту. За окном бушевала непогода. Наконец и она заснула.