— О ком ты? О леди Рирдон? Миссис Фоксуэлл?

— Ты прекрасно знаешь, о ком я говорю; я спрашиваю о маркизе и всей ее свите.

Ее ответ не ударил, но обжег его своим холодом:

— Если вспомнить, что это ты побуждал меня искать расположения леди Инглбур, я скорее должна спросить, что она значит для тебя и как много.

Справедливая реакция, если учесть факты, но несправедливая по отношению к его чувствам.

— Несомненно, я желал и просил вас принять ее дружбу. Согласен, маркиза оказалась полезной, и тебе, Элизабет, и нам обоим.

— Но, Фицуильям, разве это не требует возмещения? Похоже, маркиза тоже ждет от меня пользы, хотя я смутно представляю, чем могу оказаться ей полезной.

— Будь полезной ей, в этом нет ничего предосудительного. Но вся эта ее свита… все те, кто танцует под ее дудку… Они невыносимы, я их презираю, я совсем не доверяю им.

— Но подумай, как одно может быть без другого? Маркиза дорожит своими протеже и вовсе не заставляет их лебезить перед ней и подхалимничать, как некоторые другие известные нам титулованные особы.

— Поскольку я поплатился благосклонностью своей тети из-за своего отношения к тебе, этот выпад абсолютно не оправдан, — сухо, через силу, проговорил он.

— Я не называла имен, хотя признаю: мое замечание легко может быть истолковано именно как ссылка на ее милость. Но сейчас она для меня как символ или отвлеченное понятие. — Она повернулась к нему в темноте. — Кто или что именно сейчас вызвало твое неодобрение? — Ее слова будто вскрывали гнойник.

Он немного подумал:

— Я желаю знать, что такого было в твоем поведении с мистером Гловером или мистером Уиттэйкером, что позволило им подобные бесцеремонные вольности.

— Их вольности просто ничтожны. Ты обвиняешь меня?

— Нет, это было бы абсурдно.

— Тогда что?

Карета слегка качнулась вперед, затем остановилась.

Все ответы, приходившие ему на ум, казались слишком нелепыми, чтобы произносить их вслух. Разве мог он признаться в том, что чувствует, как маркиза уводит от него Элизабет? И что он боится этого?

— Я нахожу поведение Гловера отвратительным. Во-первых, он попытался связать твое имя с театром, и я уверен, что Уиттэйкер — его союзник. Во-вторых, он просто не сумел вести себя достойно, отвечая на дерзости с задних рядов. Он проявил себя не джентльменом, а выставил полным дураком.

— Клоун — мне пришло в голову это слово, когда я увидела сегодня его на сцене.

— Элизабет! — Он нащупал ее руки и поднес их к своим губам.

«Только из-за этого?» — озадаченно подумала она, но вслух продолжила тему:

— Мы можем согласиться, что мистер Гловер — клоун, а мистер Уиттэйкер по-своему тоже смешон. Они сами как герои комической пьесы… — Она помолчала, затем произнесла: — Мне так хочется повидаться с папой, ведь Перегрина и Арабеллу Уиттэйкер невозможно описать в письмах.

— Если кого-то и можно назвать папиной дочкой, так это тебя, — облегченно рассмеялся Дарси.

Она не засмеялась вместе с ним. Он замер в ожидании.

— А как быть насчет миссис Куртни, Фицуильям? Каково ее преступление?

— У меня нет никаких особых возражений против нее. Признаюсь, мне только хотелось провести лето без всех этих новых друзей.

— Без моих друзей, ты хочешь сказать.

— Это только твое предположение, я полагаю. Элизабет, я забираю свои возражения против включения мистера и миссис Куртни в список приглашенных в Пемберли. — Она слишком устала, чтобы продолжать разговор, и молчала. — Но мне бы хотелось надеяться, что мой дом не станут в будущем заполнять Гловеры и Уиттэйкеры.

Карета дернулась и снова двинулась, и на сей раз продолжила мягкое движение по улице. Элизабет зевнула.

— Мне жаль, что я так наскучил тебе.

— Я просто устала, Фицуильям, смертельно устала. Он помолчал немного, потрясенный тем, как она это произнесла.

— Элизабет, с тобой все в порядке?

— Мне так хочется прогуляться на свежем воздухе, пробежаться среди деревьев.

— Тебя так быстро утомил Лондон? Ведь сезон даже не достиг своего зенита.

— Я с удовольствием погружалась во все эти легкомысленные развлечения, но пока с меня довольно.

В нем затеплилась надежда.

— Но в Дербишире тебе покажется холодно в это время года.

— Я не боюсь этого, Фицуильям, мы поедем домой в Пемберли?

— Нет ничего, что доставило бы мне большей радости. Здесь мы с тобой обедаем вдвоем не чаще одного раза в десять дней.

— Зато в Дербишире нас ждет уединение.

— Бингли и его компания приедут к нам только в июне. А ты не заскучаешь до их приезда в компании с Джорджианой и твоим скучным мужем?

— Нет конечно!

Если он нашел этот ответ лестным, он скоро забыл об этом. Она наклонилась к нему и поцеловала его. Это был ласковый поцелуй — легкое прикосновение к его губам.

— Мы должны по пути заехать в Хартфордшир — навестить твоих родителей перед возвращением домой, — сказал он утром.

Тревожный взгляд Элизабет удивил его. Хотя он знал, что ее естественная привязанность к матери значительно умерялась смущением, в которое ее приводило отсутствие деликатности, свойственное миссис Беннет.

— Если пренебречь этим, твоя мама заключит, что я не позволяю тебе навещать ее.

— Разумеется, я все понимаю. — Она задумалась. — Если нам отложить отъезд на две недели, тогда Джейн и Бингли уже вернутся в Незерфилд. Я уверена, что они с радостью примут нас у себя. Я смогу видеться с мамой хоть каждый день, ведь это совсем близко. Она останется довольна нами.

— Если так, мы остаемся в Лондоне до начала апреля.

Элизабет спустилась по лестнице в Незерфилде и остановилась в дверях библиотеки. Дарси поднял глаза:

— Может, тебе не следовало подниматься с постели, Элизабет? Ты все еще неважно выглядишь.

— Не могу же я лежать весь день. Мне хочется погулять. Ты пойдешь со мной?

Прохладный ласковый ветерок обдувал лицо, на деревьях показались крохотные листочки. Все это могло бы заставить Элизабет бегать и скакать от радости. Но она шла очень медленно, опираясь на его руку. Фицуильям стал вспоминать и понял, что вот уже около двух недель, как ей нездоровится. Было ли это игрой его воображения или Элизабет действительно очень осунулась? Его жена, похоже, страдала от непривычной для нее слабости. Бледность, синяки под глазами. Внезапная мысль показалась такой мучительной, что он побелел от страха. Дарси остановился и посмотрел на нее.

— Ты за меня боишься? — спросила Элизабет.

— На мгновение — да, я испугался.

Она выпустила руку мужа и повернулась к нему.

— Фицуильям, дорогой, я не больна. Только немного устала. Разве ты не догадываешься? — Элизабет машинально провела пальцами по безупречной складке на рукаве, затем коснулась манжеты его рубашки. — Я толстею, мой дорогой.

Мгновенное замешательство отразилось у него на лице. Она оглядела свою стройную фигуру и добавила со смехом:

— Пока мне это не слишком удается, но, думаю, мало-помалу ты сможешь заметить во мне некоторые изменения к лучшему.

— У нас будет ребенок?

Тут Элизабет наконец подняла глаза. Восхищенная улыбка необыкновенно шла ему. Эта его улыбка сказала ей много больше, чем все радостные возгласы любого другого мужчины.

Когда Элизабет не приехала в Лонгборн и к полудню следующего дня, миссис Беннет, в сопровождении Китти и Мэри, немедленно направились в Незерфилд.

По мере того как они двигались по подъездной дороге к парадному крыльцу, миссис Беннет выглядывала из окна кареты с чувством глубокого удовлетворения.

— Это отменная перспектива, и не ошибитесь, девочки. Когда-нибудь я надеюсь увидеть вас обеих в таких же поместьях.

— Как это было бы здорово, мама, — воскликнула Китти, и они с матерью дружно рассмеялись. Мэри только фыркнула.

Поприветствовав мужчин, они с Джейн направились наверх. Миссис Беннет ворвалась в комнату Элизабет, Китти и Мэри следом за ней.