Можно поднять документы в Генеральном Штабе и проверить, — мы с Еременко А. И. написали Сталину, и изложили свою точку зрения и писали, — что если бы было, — а мы могли только так писать, — если-бы, возможно было бы, если бы была возможность и если есть резервы вооружения, то мы видим, что у противника фланги пустые и мы провели разведку — такой был командир дивизии фамилия у него украинская, на ченко кончается, — он стоял против румын и говорит, дайте мне разведку провести и он пошел.[106]
Он пришел, он там набил столько людей, что мы его потом ругали. Он набирал кучами пленных. Они потом привозили отдельные части солдат и вели пропаганду против нас. В других районах проведены такие же операции.
Противник сосредоточил свои усилия на Сталинград. Наша 28-я армия стояла в Астрахани, там совсем не было фронта, а были отдельные оазисы. Я убежден, что есть достаточное количество командиров, которые знают это время и эти места. Я не хочу сказать о том, что мы с Еременко были самыми умными и написали об этом. Тов. Рокоссовский — тоже написал об этом, я убежден. Покойный Ватутин, командовал Воронежским фронтом, он написал это же самое. Р.Я. Малиновский говорит, что я тоже написал об этом Сталину.
Это естественно, это же военные люди, это же не олухи царя небесного. Это бывает только в сказках, это можно написать так, как написали о Козьме Пруткове. Но сейчас другие времена. Нельзя этого делать. Зачем это изображать?
Взятие Берлина. Могут сказать, что Жукова поносят. Мы Жукова уважаем и высоко ценим. Когда был жив Сталин, когда он бесновался против Жукова, то я всегда стоял за Жукова и говорил за Жукова. Но, товарищи, не надо злоупотреблять добрым отношением. Это неправильно.
Товарищи генералы, офицеры, политработники, я достаточно много был среди вас и знаю вас, и представляю вашу душу, и с достаточно большим уважением отношусь к вам. Я видел, на что вы способны, видел, как умирают наши люди, а они умирали, как преданные сыны своей партии. (Бурные аплодисменты.
Нельзя командующих армиями, я беру эту категорию, командующих фронтами, нельзя их сводить на положение каких-то, когда к ним приезжают представители Ставки или Генерального штаба, вот они и думают. Я говорю, я утверждаю, давайте рассмотрим все операции, которые были проведены, они все эти операции проводились по разработанным планам фронтов и армий. Так, товарищи, ведь?
Голоса с места. Так, так, да.
ХРУЩЕВ. Я много раз Сталину докладывал и членам Президиума, докладывал также Кирпонос, после него был Тимошенко, но Тимошенко был на другом направлении — Юго-Западном. Потом был я с Жуковым, Иван Степановичем Коневым, с тт. Малиновским, с другими командующими армиями, например, Москаленко, Баграмяном. Я знаю товарищи, знаю эти планы. Давайте возьмем определенные операции, с которыми приезжали командующие фронтами и докладывали Ставке. В чем заключались корректировки этих планов? Как правило меньше давали войск, меньше давали пушек, меньше давали боеприпасов. Вот эти корректировки. Это было закономерным. Так?
Голоса с места. Так.
ХРУЩЕВ. А в смысле замысла, товарищи, который вкладывался в эти операции, всегда оставался замысел, заложенный командующим фронтов. Правильно?
Голоса с места. Правильно.
ХРУЩЕВ. Так зачем же сейчас обижать, зачем изображать это так, что вы сидите, а мы приехали и мы все увидели, а порядка нет.
Товарищи, не надо верить на слово. Давайте документы подымем. Мы это хотим сделать в ЦК — документы поднять, чтобы правильно оценить людей, а не изображать, что всю войну провели два-три человека, а все остальные — немыслящие люди, а сами воспитывали вот, а сами не вкладывали творческого ума и труда в разгром врага. Это, товарищи, имеет огромное значение.
Если говорить об ошибках, товарищи вы знаете их. Вы знаете как началась война, тяжелая для нас война. Плохо мы были подготовлены, кадры были перебиты, не доставало вооружения, были хорошие танки Т—34, но их было единицы, артиллерии было мало, особенно зенитной артиллерии. Зенитных пулеметов почти не было. Ведь в 1941 году, когда нас противник отбросил под Купянск, когда дивизией командовал покойный Тер-Гаспарян, на всю дивизию было несколько пулеметов и то мы их взяли у ВВС из охраны аэродромов. Когда ополчениие призвали в Киеве я позвонил Маленкову, он ответил — чем хотите воюйте, винтовок нет, куйте пики. Винтовки только для Ленинграда и Москвы. Товарищи, это же издевательство! Но люди дрались бутылками и всякими прочими вещами. Белорусский фронт совершенно не оказал сопротивления. Здесь также были ошибки, например я могу сказать, когда противник на нашем направлении, я говорю о своем участке фронта, когда противник прорвался через Луцк, Броды на Ровно, Проскуров, на Киев, штаб фронта оставался в Тернополе. Противник уже подходил к Ровно. Иван Степанович тогда пришел с резервной армией, принял участие, но потом его перебросили на Белорусский фронт. Я позвонил Сталину, просил его. Я ничего не знал, а оказалось, что в Белоруссии ничего нет, все было открыто.
Кирпонос принял решение, я считаю правильное. Противник не наступал. Командующий 6 армией был Музыченко, 12 армией командовал Понеделин. Был дан приказ 6 армии, чтобы она отходила, хотя противник не наступал. Генеральный штаб решил вернуть, занять границу, не отступать. Что это дало нам? Две армии погибли со штабами, а командующие попали в плен.[107] Кто виноват? Я сейчас не буду говорить, кто виноват, но не командующие виноваты.
Я не вижу Семена Михайловича Буденного. Буденный был тогда командующим Юго-Западным направлением. Штаб стоял в Полтаве. Противник ворвался через Гомель в Чернигов, подошел к Курску, на левом фланге занимал Кременчуг. Буденный и я, как член Военного Совета этого направления, написали Сталину, что надо вытянуть войска из Киева. Против Киева 37 армия стояла, никто не наступает. Раз дали отпор и немцы отказались брать Киев в лоб, решили его окружить. Написали, а какой результат? Буденного освободили, прислали Тимошенко. Через полторы недели войска были окружены и уничтожены противником. Это факт, ничего не сделаешь. Остался Потапов — командующий 5 армией. Погиб Кирпонос, погиб Бурмистренко — секретарь ЦК Украины и член Совета Юго-Западного фронта, погиб Киевский и республиканский актив.
Операция по окружению Харькова. Не буду говорить о замыслах, а буду говорить о результатах. Когда проводилась операция, выяснилось, что так как она задумана ее решить нельзя, потому что наша армия двинулась в направление Полтавы, противник совершенно открыл ворота, не сопротивлялся — пожалуйста, идите вперед. Он сосредоточил свои силы на крыльях наших, в районе Знаменска, Балаклеи. Родион Яковлевич знает, командовал Южным фронтом. Городнянский погиб. Котласa, 57 армией командовал, погиб, был преданным сыном своей армии и страны. Там сотни тысяч погибли. Никто не говорит, а я скажу. Когда выяснилась такая обстановка, было принято решение прекратить наступление, вытащить танковые части, противотанковые части поставить по флангам, чтобы не дать противнику замкнуть кольцо. При этом решении отдано распоряжение. Через несколько часов заходит ко мне тов. Баграмян, когда был начальником штаба: тов. Хрущев, и заплакал. Я говорю, в чем дело? «Отменили, — говорит, — наше распоряжение, приказали продолжать наступление в том же порядке, как было определено. Вы только можете вмешаться. Позвоните в Москву*. Я позвонил в Москву т. Василевскому. Я очень уважаю т. Василевского. Я ему говорил: «Товарищ Василевский, Александр Михайлович, Вы посмотрите, Вы видите какое положение для войск создалось. Пойдите к Сталину с картой и скажите, что катастрофа». Он отвечает: «Товарищ Хрущев, я Сталину докладывал, Сталин приказал — надо наступать». Я знаю, что к Сталину иной раз с глобусом приходил, с картой, поэтому я говорю: «Вы карту возьмите, покажите, как сложилась ситуация». — «Я докладывал, — говорит, — больше не буду».
