Действия Жукова вызвали недовольство политработников и породили тревогу у высшего партийно-государственного руководства. Хрущев опасался того, что армия уходит из-под контроля Президиума ЦК и все больше попадает под влияние министра. Реплика Жукова на заседании Президиума ЦК в июне 1957 г., когда он заявил, что ни один танк не тронется без его приказа, вызвала шок у обеих противоборствующих сторон: получалось, что не Центральный Комитет, не Президиум дают разрешение на применение вооруженной силы, а министр обороны.
Что же касается остальной партноменклатуры, то ее пугали не столько действительные или мнимые претензии Жукова на власть, сколько его политические позиции. В первую очередь — его отношение к решениям XX съезда партии, к Сталину и искоренению сталинской фальсификации истории Великой Отечественной войны, преодолению наследства культа вождя в жизни партии и общества, наказанию виновных в массовых репрессиях. То, что Жуков считал это главным вопросом в жизни партии, неопровержимо доказывают публикуемые в сборнике документы (один из разделов так и называется: «КурсомXX съезда КПСС»).
После XX съезда большая часть членов Центрального Комитета отошла от его решений. Поддержка курса на десталинизацию заявлялась на словах: за отход от этой линии сурово клеймили отступников — Молотова, Маленкова, Кагановича и других. На деле представители партноменклатуры достаточно дружно и последовательно отходили от курса XX съезда. Добившись в результате победы на июньском пленуме известной независимости в своей деятельности, дополнительных прав в руководстве парторганизациями, более активного участия в государственных и партийных делах, местные вожди не хотели сдавать свои позиции. Следует отметить, что после пленума Жуков также получил большую самостоятельность в решении дел военного ведомства, но реализацию этих прав министр обороны осуществлял в рамках правил, установленных для деятельности министерств, не нарушая конституционных устоев общества. Как и прежде, свои соображения о реформировании армии, повышении ее боеспособности Жуков направлял в виде конкретных предложений в Президиум ЦК.
Уже упомянутая дискуссия о единоначалии в армии имела под собой более широкую основу. Речь шла о месте армии в обществе, ее основных функциях как вооруженной организации государства.
Для Жукова армия — орудие защиты государства от внешних врагов. Следовательно, первоочередная задача — содействовать (любыми средствами, не считаясь ни с какими последствиями) повышению ее боеспособности. Недаром Хрущев, анализируя позицию министра обороны, заметил, что в ней нет места партии: главное у Жукова — армия, ее сила.
Для Центрального Комитета, как говорил на октябрьском пленуме Микоян, армия — «орудие диктатуры пролетариата», «важнейший инструмент» сохранения власти партии, ее ЦК, подавления сил, враждебных политическому режиму, всех недовольных партийной политикой. Это для ЦК важнее повышения обороноспособности армии. В системе карательных органов советского государства, по словам того же Микояна, она — на первом месте, перед КГБ и милицией.
Таким образом, налицо было столкновение интересов государства, за которые выступал Жуков, и интересов партийной верхушки, которые отстаивал Президиум ЦК. Такой подход к партийным и государственным интересам — не исключительный случай в советской истории. Например, в 30-е годы партийному руководству показалось, что армейское командование может совершить «бонапартистский» переворот. Тогда во имя интересов Сталина и ближайшей его свиты была уничтожена значительная часть высшего и среднего командного состава РККА. Это подорвало боеспособность армии, ослабило ее накануне войны и явилось одной из причин тяжелых поражений.
Следует сказать, что Жуков отнюдь не был «антипартийщиком», как облыжно, стремясь как можно больше его опорочить, утверждал на октябрьском пленуме Хрущев. Таким маршал только изображался партийной номенклатурой. Жуков не выступал против партии, ее присутствия в армии, наоборот, считал, что, сокращая на треть число политработников, необходимо одновременно активизировать армейские партийные организации: именно им должна принадлежать ведущая роль в воспитании личного состава. Стремясь освободить армию от двоевластия, министр обороны полагал, что предлагаемые им меры приведут к созданию сильной своим единством организации. Это было расценено партийно-государственным руководством страны как покушение на партию, на ее власть.
Жуков, конечно, искренне верил в историческую миссию партии, ее идеалы, в ее способность построить общество, в котором будут царить справедливость, демократия, будет обеспечен высокий уровень благосостояния народа. Он неукоснительно следовал принятым партийным руководством решениям, будь-то ввод советских войск в Венгрию в 1956 г. или использование армии на ежегодных сельхозработах (по поводу сельхозработ он возражал, но только допринятия решения).
До известной поры Жуков также верил в высокую идейность высшего партийносоветского руководства. В июне 1957 г. он вполне искренне сказал о вождях, что вместе с народом носил их в сердце как знамя. Однако на том же пленуме назвал Маленкова, Кагановича, Молотова главными виновниками репрессий: «…они, засучив рукава, с топором в руках рубили головы… как скот по списку отправляли: быков столько-то, коров столько-то, овец столько-то… Если бы только народ знал, что у них с пальцев капает невинная кровь, то он встречал бы их не аплодисментами, а камнями».
Акцию против Жукова планировалось осуществить путем тайного сговора, лишив маршала, находившегося в это время с официальным визитом в Югославии и Албании, информации о кампании, начатой Президиумом ЦК. Принимались меры к тому, чтобы сведения о партийных активах, содержании и характере прений на них не стали известны министру обороны.
Перед организаторами акции стояла трудная задача. С одной стороны, решения XX партсъезда по разоблачению сталинщины в значительной мере уронили авторитет партии в армии. Изменялось отношение к партийно-политическим работникам. Их привилегированное положение порождало недовольство. На армейских политработников смотрели как на глаза и уши партии, а часто и как на представителей карательных органов в армии. Мало ли что долетит до уха партийного функционера… Конечно, настали другие времена, но еще свежи были в памяти события недалекого прошлого.
С другой стороны, в вооруженных силах произошли положительные сдвиги: укрепилась дисциплина, сократилось число чрезвычайных происшествий, улучшились материальное довольствие и условия службы. Все это так или иначе связывалось с именем Жукова, работало на его авторитет. Конечно, не все в армии относились к маршалу с пиететом, но большинство строевых офицеров, да и солдаты, были удовлетворены тем, что во главе вооруженных сил стоит не паркетный генерал, а герой Великой Отечественной войны. Жуков пользовался уважением и у значительной части гражданского населения. По этим причинам власти боялись широкого обсуждения вопроса о министре обороны. Оно могло принять нежелательную, опасную для инициаторов гонений форму. Чтобы ослабить негативную реакцию, сообщение о его снятии предполагалось дать неожиданно, перед октябрьскими праздниками, после планировавшегося запуска второго искусственного спутника Земли.
Сталинские приемы расправы с неугодными деятелями отчетливо прослеживаются в форме и характере выдвинутых против Жукова обвинений. Для того чтобы выказать министру обороны политическое недоверие и вывести из состава ЦК и Президиума ЦК, необходимо было дискредитировать его и как личность, и как политика. Жукову были предъявлены серьезные обвинения, в первую очередь, в подготовке захвата власти и установления личной диктатуры. Такие деяния могли быть квалифицированы как государственная измена и в соответствии с действовавшим в те годы законодательством караться высшей мерой наказания.
Подавляющее число обвинений было голословным и нелепым. Свои предположения члены Президиума ЦК выдавали за намерения Жукова, которые, в свою очередь, преподносились как действия. Не было приведено каких-либо серьезных аргументов и конкретных фактов. Скудный перечень прегрешений министра обороны, озвученный Хрущевым еще накануне пленума, так и не был пополнен.
