Еще четыре фляги почти одновременно разбились в самом центре мертвецкого строя. Послышались негодующие возгласы, но все они потонули в диком вое, исторгнутом из глоток объятых пламенем ходячих трупов. В их пустых глазах появились изумление и ужас, а в зверином вое слышался крик «почему?», Разрывавший сердце и лишивший Нунана решимости.

— Не надо больше! — заорал он. — Не надо больше огня! Когти, в атаку! Спасите все, что можете!

Теперь мертвые не сопротивлялись, а единственный среди них живой человек, татуированный цардит, оказался в ловушке. Медвежьи Когти снова перешли в наступление — они разили, рубили и расчленяли, это теперь казалось актом милосердия. Нунан был вместе с ними, впереди всех — солдаты видели, как он сбивал пламя, стремясь вернуть отчаянно вопивших мертвых людей в объятия Бога, спасти их от демонов ветра.

Но хотя теперь мертвые не давали вооруженный отпор, они обрели голоса, и эти голоса были ужасны и не сопоставимы ни с чем, что когда-либо слышали воины Конкорда. Им не оставалось ничего, кроме отчаянных попыток принести своим товарищам покой, отрубив им конечности или сломав хребты.

Впрочем, невозможность двигаться еще не означала покоя: даже выведенные из строя, валявшиеся на земле мертвецы шевелились и пытались подняться. Легионеров мутило, рвало, голова у них шла кругом, но как прекратить это, никто не знал.

— Делайте свое дело! — призывал Нунан. — Это наша работа, и мы должны ее закончить.

Он осекся, налетев на объятого пламенем легионера. Толчком щита генерал сшиб его наземь и опустился на колени, чтобы перевернуть тело и загасить пламя, зажженное с его же разрешения.

— Мне жаль. Мне очень жаль, — бормотал генерал. — Прости меня.

В следующее мгновение все мертвецы беззвучно повалились на землю. Обмякли и рухнули, так что на ногах остался только один человек. Живой. Татуированный цардит.

Над полем боя, устланным бесчисленными телами, воцарилась угрюмая тишина. В воздухе висел острый запах жженого тряпья и горелой плоти. В тусклом свете наступающего утра Нунан видел, как со стороны крепости разворачивается и направляется к ним уцелевшая кавалерия. Он поежился под осуждающими взглядами солдат, обращенными на него и Роберто Дел Аглиоса.

— Это преступление не останется безнаказанным! — выкрикнул Юлий Бариас у него за спиной.

Нунан обернулся, увидел служителя ордена, пробиравшегося сквозь ряды усталых, растерянных и ошеломленных легионеров, и поднял руку, унимая зазвучавшие в его поддержку голоса.

— Глас, остановись! Тебе не место на поле боя.

— Это не бой! Это резня! Убийство!

Нунан подошел к нему и взмахом руки велел легионерам отойти в сторону.

— Я не допущу, чтобы ты сеял тут смуту. Сейчас не время и не место.

К утесу во главе измученных всадников на всхрапывающих и взмыленных конях, огибая усеянное телами поле, подъезжала Келл.

— Генерал Келл, — Нунан улыбнулся, — рад видеть тебя в добром здравии. Что цардиты?

— Отступили, — отвечала она, в то время как ее взгляд и взгляды всех кавалеристов были устремлены на мертвых. Некоторые из них еще тлели, хотя ходившие по полю легионеры делали все возможное, чтобы потушить тела. — Не знаю почему. Они почти разделались с нами, но… что произошло здесь?

— Святотатство и осквернение!

— Глас Бариас, помолчи! Помни свое место. — Нунан снова повернулся к Келл. — Мы поговорим потом. Лучше всего отвести ваших лошадей в тыл. Здесь у нас еще много работы.

— Ты в порядке, Павел?

Нунан покачал головой.

— Тут у нас никто не в порядке, Дина. — Он возвысил голос. — Медвежьи Когти! Мы должны расчленить и захоронить всех наших павших. Помните, вы делаете Божье дело, и я буду с вами. Сегодня вы все — герои Конкорда! Сегодня вы должны почтить ваших товарищей и помолиться за них.

Бариас открыл было рот, чтобы заговорить, но Нунан ухватил его за плащ и сильно дернул.

— А ты, глас Бариас, делай, что тебе положено как служителю Всеведущего, но не вздумай сеять в моем легионе раскол и смуту. Каковы бы ни были твои чувства, нам по-прежнему противостоят шесть тысяч цардитов, и перед лицом врага мы должны сохранять единство. Я ясно выразился?

— Генерал Нунан…

— Я ясно выразился?!

— Да, генерал.

— Хорошо. Отнесите тела к деревьям, чтобы предать их земле. Когда закончите, я буду с хирургом, моей женой и послом.

Нунан повернулся и прямо сквозь толпу легионеров, порядок в рядах которых с трудом восстанавливали центурионы, направился к Роберто, с понурым видом возвращавшемуся к утесу.

— Это нужно было сделать, Павел, — сказал он, когда Нунан окликнул его. — У нас не было другого выхода.

— Чему мы положили начало, Роберто? И чем это закончится?

859-й Божественный цикл, 35-й день от рождения генастро

Раздраженный крик Гориана привел к тому, что все побежали. Он пытался скрыть боль, но в голове его тяжко стучала кровь, и он понятия не имел, добился ли успеха. В те последние мгновения Гориан утратил контроль над ними. Воля мертвых, которую было так легко подавить, вдруг заявила о себе в момент величайшего страха.

В результате он чувствовал слабость и опустошение и одновременно ярость и нешуточную растерянность.

— Что они сделали, отец? — спросил Кессиан, все это время находившийся рядом, снабжая его энергией, которая позволяла Гориану руководить сражением.

Мальчик, несмотря на потрясение, чувствовал себя хорошо, но ведь он был просто проводником, а не созидателем.

— Они сожгли их, — выговорил Гориан, с трудом веря собственным словам. — Последователи Всеведущего обрушили огонь на своих соотечественников! Они отказали им в объятиях Бога. Это им даром не пройдет! Это мой народ. Я подниму его снова. Они не имели права! Не имели права так поступать с моим народом.

Гориан почувствовал, что гнев придал ему новые силы. Перед ним стояли двое предводителей мертвых и Рин-Хур, сын короля Царда.

— Ты проявил слабость, Вестфаллен? — спросил принц.

— Это преступление! — выкрикнул Гориан. — Преступление, которое не останется безнаказанным.

— А наказывать кто станет, ты? — Рин-Хур даже не попытался скрыть насмешку. — Но ведь ты лишился своего воинства. А без него ты бессилен.

Гориан покачал головой.

— Не совершай этой ошибки, Рин. Никогда.

— Нам следовало еще немного нажать. Я мог разбить их кавалерию, а потом мы накинулись бы на них всеми силами и разбили. Твое промедление завело нас в тупик. Но мы еще можем сегодня одержать победу. Их ряды расстроены. Отдай приказ о наступлении.

— Нет, — покачал головой Гориан. — Мы не можем рисковать. Мы уже победили, укрепления в наших руках, и новые мертвые пополнят наши ряды. Твое предложение ничего не даст. К тому же они оказались способны на то, чего мы не предвидели.

— Ты не предвидел. Но ни меня, ни любого воина Царда не удивит ничто из содеянного ими. Откровенно говоря, у них нет Бога. Они демонстрируют набожность, когда это им выгодно, а если нет — с легкостью отворачиваются от своей веры. Сам факт процветания Восхождения достаточное тому подтверждение. А сегодня мы получили еще одно, более яркое.

— Это ничего не меняет. Мне нужно подумать, и мне нужно отдохнуть. Я должен довести до сведения наших сил в Атреске и Гестерне, что здесь произошло. Потом мы выступим снова.

— Это смехотворно! — вспылил Рин. — Если выступать, так именно сейчас. Они в полном беспорядке, толпятся под своим утесом как стадо. Перебьем их сейчас и спокойно двинемся дальше.

— Ничего подобного мы делать не будем, — невозмутимо произнес Гориан. — Они никуда не денутся. Ты можешь выступить, чтобы окружить их, но не более. Я хочу, чтобы они находились на моем пути. Желательно целые и невредимые. Во главе с Роберто Дел Аглиосом, который поведет их в бой у ворот Эсторра.

Рин уставился на Гориана с нескрываемой ненавистью.

— Мой отец допустил серьезную ошибку, поручив тебе командование в этой кампании.