— Орин! Тебе ведь нравились Восходящие, ты что, забыл? Это наши друзья, наши союзники. Неужели ты думаешь, что они позволят кому-то повредить тебе, если ты заговоришь?

— Как… как я могу встретиться с ней снова? — выдавил он, и из глаз его полились слезы. — Она расправится со мной снова, и я уже чувствую боль. Марк, ей достаточно взглянуть на меня, и всей моей смелости приходит конец. Я не смею выступить против нее. А если и посмею, она выставит меня обманщиком. Прошу тебя, Марк, не заставляй меня встречаться с ней.

Голову ученого стянуло болью, все старые раны напомнили о себе. Он почувствовал, как легла на его плечо сильная, дружеская рука Гестериса.

— Прости, старина. Я был не прав.

Д'Алинниус отстранился, немного придя в себя.

— Если б ты знал, что значит встретиться с памятью, которую ты больше всего на свете хотел бы похоронить. Ты рассказывал мне, как клинок лишил тебя глаза. И о том, как это непрошеное воспоминание приходит к тебе снова и снова. А ведь человека, который сделал это с тобой, давно нет в живых. В отличие от нее. Она здесь, не больше чем в сотне ярдов от места, где я сижу. Я и двинуться-то не смею.

Д'Алинниус схватился за одну из лежавших на столе фляг.

— Твой взрывчатый порошок?

— Да. И я испытаю его на ней, если она попробует добраться до меня!

— Правда? — Гестерис приподнял брови. — Так возьми их с собой. Носи их с собой всегда, в конце-то концов. Человеку необходимо ощущение защищенности.

— Ни одно гражданское лицо не вправе появляться в базилике с оружием, — напомнил ученый.

— Так ведь, Орин, у тебя не будет ни меча в ножнах, ни ножа за голенищем. Ты просто появишься с флягой, только и всего. Это ведь порошок, не больше.

И Гестерис подмигнул другу.

859-й Божественный цикл, 40-й день от рождения генастро

— Но ты признаешь, что спас мальчишке жизнь? — спросила канцлер.

— Да, — отозвался Оссакер.

Снова настал его черед, и на сей раз они находились в гораздо более сложном положении. Коварство законов ордена было таково, что обвинение в ереси в данном случае представлялось неизбежным. Аврелий позволил делу зайти слишком далеко.

— И ты сделал это, не применяя общепризнанные методы лечения?

— Я не нуждаюсь в общепризнанных методах лечения.

— На самом деле? А что же тебе требуется?

— Мои руки, сила моего сознания и милость Бога, позволяющего мне работать.

— Милость Бога? Ты считаешь, что она тебе дарована? Какая самонадеянность! Объясни нам, каким же это образом с помощью рук и силы сознания ты смог исцелить дитя, явно страдавшее неизлечимым недугом?

Оссакер вздохнул.

— У всех имеются энергетические карты… жизненные линии, представляющие собой зашифрованные данные нашего бытия. Я могу видеть эти линии. Все Восходящие могут. Когда кто-то болен, это отражается на его энергетической карте, в ней меняются цвета. Я только направляю некоторое количество собственной энергии на поврежденный участок карты, с тем чтобы восстановить изначальное, правильное положение. Вот и все. Это звучит просто, и именно это я и делаю.

Некоторое время канцлер молчала.

— Только сам Бог вправе вернуть к жизни того, кого Он уже решил призвать в свои объятия. Мы в состоянии лишь облегчить страждущему уход. Хирург, использующий инструменты, или лекарь, прибегающий к снадобьям, использует Божьи дары, помогая тем, кого можно спасти, ибо Бог еще не решил их призвать. Ты же присвоил себе силу и власть Бога. Это ересь.

— Нет, — возразил Оссакер. — То, чем обладаем мы, это дары…

— Ты не обязан отвечать, — прервал его Аврелий. — Это заявление, а не вопрос.

— Нет, пусть говорит, — вмешалась канцлер. — Лишнее подтверждение его вины нам не помешает.

Аврелий пожал плечами и жестом предложил Оссакеру продолжать.

— Мы используем то, чем одарил нас Бог. Не более того. Подобно искусному наезднику или талантливому хирургу, мы можем совершать то, что, если и кажется удивительным со стороны, на деле всего лишь соответствует заложенным в нас способностям. Это несомненный дар, а не присвоение чужих функций.

— Хорошо, Оссакер, понятно, — кивнула канцлер. — Садись. Ардуций, последние несколько вопросов.

Ардуций поднялся на ноги.

— Ардуций, мы с тобой старые противники, мы сходились в спорах по всему Конкорду. Изъездили его вдоль и поперек. И я говорила тебе, что в одни прекрасный день мы предстанем перед независимым судом.

— Ну, если ты именуешь таковым этот… — пожал плечами Ардуций.

— Именно так. И мне жаль, что ты ставишь под вопрос беспристрастность высокочтимого триумвирата судей. — Она сделала паузу, надеясь на какую-нибудь реплику Ардуция, но, поскольку тот промолчал, продолжила: — Скажи мне, смог бы ты, не прибегая к оружию, даже не прикасаясь, убить всех мужчин и женщин в этой базилике. Да или нет?

— Непростой вопрос.

— Просто ответь, да или нет.

— Прошу прощения, но…

— Ардуций, отвечай на вопрос, — вмешался Аврелий. Ардуций неожиданно почувствовал, что его бросает в жар.

Ощущение было неприятное. Он посмотрел на Эстер, которая едва заметно пожала плечами.

— Технически. Да. Но…

— Спасибо, Ардуций. — Коройен снова изобразила улыбку, но на сей раз она предназначалась аудитории и судьям.

— Я думаю, каким образом это можно сделать, не имеет значения. Потрясает и устрашает сама возможность. Полагаю, с этим все согласятся.

Коройен махнула Ардуцию рукой, и он тяжело опустился на сиденье. Возможность объясниться, смягчить впечатление была упущена, а когда придет время защиты, уже может быть поздно. Канцлер сумела преподнести это под выгодным для нее углом.

Между тем она продолжала.

— Печальная действительность такова, что этим заявлением можно было бы начать и закончить суд. Но вам нужно постичь всю глубину преступления, кроющегося в самом факте, что Восходящим позволено жить и дышать, а этой Академии беспрепятственно продолжать исследования возможностей применения их богоподобной силы. Не дарованной Богом, а именно богоподобной, и этим фальшивым подобием вводящей в заблуждение чистые души.

Так не позволим же себе совершить ошибку! Один Бог вправе приносить людям смерть посредством природных стихий. Таким способом Он являет свой гнев или призывает в объятия тех, кому, согласно Его воле, не следует более ходить по земле. В писаниях сие трактуется однозначно. Как же может быть, чтобы простые смертные обладали таким могуществом? Ардуций, конечно, станет говорить, что убить всех вас ему не так-то просто, это требует времени и усилий, но разве в этом дело? Суть в том, что он в состоянии совершить множество ужасных деяний. Например, вызвать бурю и обрушить эту базилику нам на головы. Или запустить вглубь древесные корни, которые подроют ее фундамент, отчего она рухнет. Может вызвать с ясного неба молнию, которая испепелит нас, или ливень такой силы, что нас смоет в гавань. Или же может забрать жизнь любого, ускорив его старение.

Коройен выдержала паузу, и на ее лице появилось отвращение.

— «Ускорив старение»! Вы только подумайте! И эти люди свободно ходят по нашим улицам, прикидываясь целителями и благодетелями. А кто знает, какой вред они на самом деле наносят тем, кого якобы исцеляют? Кто знает, какой вред наносят они Божьей земле противоестественным использованием Его стихий?

По любым меркам, хоть научным, хоть религиозным, сила такого рода в руках смертных есть несомненное зло, и нужно быть весьма самонадеянным в своем невежестве, чтобы поверить, будто это зло может быть если не полезным, то хотя бы безвредным. Пример Гориана Вестфаллена красноречиво свидетельствует о том, что полагаться на добрые намерения Восходящих нельзя. Один Бог в достаточной мере мудр и милосерден, чтобы пользоваться своим могуществом исключительно во благо миру. Человек же, возомнивший о себе подобное, тем самым дерзает взять на себя роль Бога.

Сие же, по определению, есть непреложная ересь. Я…