— Адмирал?

— Да, капитан.

Капитан присоединился к нему на носу, глядя за бушприт, туда, где капер подбирал с воды морских пехотинцев. У них на глазах Кашилли взобрался на борт, удовлетворенно ухая. Молот из руки он не выпустил.

— Тебе обязательно нужно это увидеть. Хотя, боюсь, известие тебя не обрадует.

Повернувшись, Ильев взял из рук капитана увеличитель.

— Держись от меня подальше, капитан. Я еще не проверен насчет укусов. Смотреть куда?

— Зюйд-зюйд-вест. На воду.

Ильев поднес увеличитель к глазам и посмотрел в указанном направлении. Долго искать не пришлось.

— О великий Окетар, спаси и сохрани нас! Паруса. Сотни парусов!

— Сигнальщикам — оповестить весь флот! Сообщить их местоположение, скорость и направление. Всем кораблям, общая тревога! На отдельные вражеские суда не отвлекаться. Мертвецы плывут в Эсторр!

859-й Божественный цикл, 5-й день от вершины генастро

Увидев пограничные укрепления на рубеже между Нератарном и Атреской, протянувшиеся от хребта Гау до озера Айр — могучие стены и форт, прозванные Драгоценной преградой, — генерал Даваров поежился. На то было много причин. Прежде всего нескончаемый поток беженцев, мимо которого генерал проезжал по дороге сюда. Он вливался в гудевший отчаянием лагерь, расположенный снаружи укреплений, в то время как находившиеся в нем пытались хоть как-то упорядочить проход. Даваров знал, что подойдут еще тысячи и тысячи.

Сказывалось и то, что донесения следопытов и разведчиков, которые он получал и читал по пути из Царибу, не поднимали настроения. Сила врага неуклонно возрастала. Разрозненные отряды не могли воспрепятствовать его безжалостному маршу. По пути следования цардиты рассылали разъезды в разные стороны, расправляясь с гарнизонами небольших городков, захватывая припасы, боевые машины и присоединяя к мертвецкой рати всех мужчин и женщин, попытавшихся преградить им путь с мечами или с вилами.

К тому же это место — рубеж последней надежды, где еще можно предпринять попытку остановить растущую армию цардитов и мертвых и не дать им, сметая все на своем пути, двинуться дальше на юг, к Эсторру. Конечно, Драгоценная преграда представляла собой внушительное сооружение, но, если вдуматься, была лишь тонким барьером на пути силы, которую до сих пор никто не смог даже задержать, а не то что вынудить к отступлению.

Громада барьера вырастала перед Даваровом все выше, простираясь в обе стороны, насколько мог видеть глаз. Фортификационная цепь в двадцать пять миль длиной, начинавшаяся у вод озера Айр и упиравшаяся в предгорья Гау, имела пятьдесят футов в высоту и сорок в толщину, что позволяло размещать метательные машины на любом ее участке. Зубцы и бойницы представляли собой мечту лучника. Желоба для слива кипящего масла давали возможность окутать чуть ли не весь фасад стены пламенем. В центре находились могучие тройные ворота, а за ними и за простреливаемой площадкой — могучий форт, прорезанный еще одними воротами. Всякого проезжавшего под его сводами пробирала дрожь от осознания мощи Конкорда.

Даваров очень любил этот надвратный форт. Хотя формально он находился по нератарнскую сторону стены, но выстроен был в архитектурном стиле Атрески. Высокие башни украшали резные изображения животных, бетонные стены и ворота декорировались нишами с изваяниями героев Атрески, над воротами вились письмена — клятва верности великой стране. Истинная драгоценность, соединявшая старый Конкорд с новым.

Флаги реяли над башнями и развевались на двух сотнях флагштоков, установленных вдоль стены по каждую сторону от ворот. Механики уверяли: пробить эти стены или ворота не в силах никакие, самые мощные осадные машины, но до недавнего времени Даварову и в голову не приходило, что это хвастливое утверждение когда-либо подвергнется проверке на практике.

Однако, приближаясь к цитадели, Даваров ежился не по какой-либо из этих, вполне весомых причин, а потому, что воспоминания имели над ним большую власть, нежели сегодняшняя реальность. В памяти его навсегда запечатлелся тот, десятилетней давности, форсированный марш через Атреску. В те самые темные дни в истории Конкорда лишь сила духа Роберто Дел Аглиоса, внушавшего людям, что они действительно могут отразить нашествие и загнать цардитов назад, в их норы, смогла подвигнуть армию на этот поход.

Даваров и представить себе не мог, что ему придется вернуться сюда, чтобы оборонять рубеж, да еще при таких обстоятельствах. При виде холмистой равнины, заполненной отчаявшимися, насмерть перепуганными людьми, в его памяти отчетливо всплывали картины разрушения и гибели, оставленные после себя цардитами десять лет назад. Тогда последние несколько сот ярдов измученные солдаты Конкорда шли по промерзшей земле, покрытой кровью, усеянной трупами и частями человеческих тел. Сейчас генерал предвидел самое худшее. Ему очень хотелось, чтобы мир был не таков, каков он есть.

Картоганев выехал вперед и уже полдня как находился у Драгоценной преграды, где оценивал наличные силы и вел беседы со старшими командирами, объясняя, с чем именно им предстоит столкнуться. Прибытие Даварова и его едва державшихся на ногах от усталости легионов всколыхнуло надежды беззащитных людей. Когда солдаты входили в распахнутые ворота, их приветствовали радостными выкриками, но потом массивные створы с грохотом захлопнулись, отрезав тех, кто остался за стенами.

Поручив размещение легионеров мастерам мечников и конников, Даваров проследил взглядом за тем, как они повели людей на отведенные им площадки для отдыха, а сам поспешил наверх по одному из длинных бетонных пандусов, предназначавшихся для вкатывания на стены тяжелых машин. Картоганев наверняка находился в штабном помещении внизу, но генералу хотелось составить общее представление об имеющихся возможностях, а уж потом познакомиться с точными цифрами.

Отвечая на воинские приветствия встречных, Даваров взбежал на высшую точку преграды — платформу для тяжелых метательных машин надвратного форта. Она пустовала более чем наполовину. Там хватило бы места для размещения тридцати онагров, но поднято и развернуто в направлении Атрески было лишь десять, причем четыре из них оставались в полуразобранном состоянии. Далеко на востоке горизонт затягивало пылью. По направлению к ним двигались враги и беженцы. Тысячи и тысячи. Ибо при том, что многие решили искать спасения на просторах Великих равнин, нашлось огромное количество и тех, кто предпочел рискнуть и попытаться спастись, цепляясь за плащи легионеров.

Генерал медленно повернулся кругом. Могучие, увенчанные флагштоками стены сверкали в лучах послеполуденного солнца.

Побелка отражала свет в сторону Атрески, все металлические и деревянные элементы были отполированы и отдраены до блеска. Насколько мог видеть глаз, по стенам расхаживали караульные, по проложенным между сторожевыми башнями дорожкам громыхали тележки, на которых развозили припасы, воду и снаряжение. Через каждые полмили наверх вели наклонные бетонные пандусы, и на всех них бурлило непрекращающееся движение. Примерно на половине пригодных для размещения позиций уже стояли метательные машины.

Позади линии укреплений, на территории Нератарна широкую полосу местности вдоль всей длины стен и на четыре мили в глубину расчистили и приспособили для размещения легионов. Долговременные сооружения — казармы, штабы, бани, походные тюрьмы, кузницы, оружейные мастерские, конюшни — отнесли от стены примерно на милю. Непосредственно под стеной не было ничего. Свободное пространство оставили для войск: пехоты, кавалерии и боевых машин.

Сверху Даваров видел бесконечные ровные ряды палаток: на его глазах вырастал временный город. Но большую часть его населения составляли не солдаты, а беженцы — сорванные с насиженных мест люди, которым некуда было больше деться и которые мечтали о возможности отсидеться где-нибудь, пока не кончится война. Впрочем, по левую руку, на юго-востоке, маячили легионные штандарты, и именно туда маршировали его солдаты. Скоро там будет не протолкнуться от легионеров. Конское ржание и стук молотов били его по ушам все время, с того дня, как была объявлена мобилизация.