— Укрыться за высокой стеной и поливать их горящей смолой, — предложил Ильев.

— Для начала неплохо, — поддержал Васселис, — но, как уже отмечал Пол, это не остановит врага внутри.

— А этим займемся мы, — пообещал Оссакер. — Мы доберемся до Гориана.

— Это все разговоры. — Джеред развел руками. — А сейчас пора действовать.

Оссакер встал.

— Ты хотел от меня возмещения? Что ж, посмотрим.

Он направился к двери, но вдруг остановился и настороженно поднял голову.

— Что такое, Осси? — спросила Миррон.

— Сам не пойму. — Он приоткрыл дверь. — Вроде как колокол или что-то в этом роде.

— Для очередной стражи еще рановато, — заметил Джеред.

— Это в гавани. Я ощущаю вибрацию в воздухе.

— Что-то я ничего такого не чувствую, — буркнула Кастенас.

Ильев положил ладонь на ее руку.

— Я тоже слышу. — Он нахмурился. — И мне это не нравится.

— А что вообще это за сигнал?

— Кораблекрушение, — ответил адмирал. — В гавань занесло обломки кораблекрушения.

Им потребовалась только одна лошадь.

— Ты что, действительно не умеешь ездить верхом? Я думал, это шутка, — признался Джеред, залезая в седло у дворцовой коновязи.

Ильев кинул взгляд исподлобья и неуклюже взгромоздился на коня позади него. Животное переступило с ноги на ногу, приспосабливаясь к весу его мощного тела.

— А какой мне прок от верховой езды, казначей Джеред?

— На море никакого, но раз так, держись. Боюсь, тебе будет не слишком удобно.

Джеред ударил пятками в бока жеребца. Адмирал и казначей немедленно пришли к одному и тому же выводу: кто бы в гавани ни зазвонил в колокол, пусть даже тут какая-то ошибка, лучше им побыстрее отправиться туда. Возможно, утренний прилив принес ответы на некоторые их вопросы.

Пока они мчались галопом по тщательно патрулируемым предрассветным улицам, Джеред не мог отделаться от мысли, какую диковинную картину созерцают редкие утренние прохожие. Казначей Конкорда и главнокомандующий окетанов скачут во весь опор в гавань Эсторра, двое на одном, позаимствованном у дворцовой кавалерии жеребце. Чудные времена.

Если бы только жители знали и о других слухах, кроме тех, что скармливает им орден, они вообще не высовывались бы на улицы. Может быть, только для того, чтобы строить там баррикады.

— Как мы вообще ухитрились до этого докатиться? — пробормотал Джеред.

— В жизни всякое случается, — буркнул в ответ Ильев и, подпрыгнув на конском крупе, чуть не прикусил язык.

Копыта громыхали по мостовой, эхом отдаваясь от стен. Торговцы, ранние пташки, спешили на форумы. Катились тяжело груженные повозки. Ближе к гавани в город возвращалась жизнь. Предстоял еще один тревожный день. Многие проведут его, как всякий другой, в рутинных трудах и заботах. Но следовало иметь в виду — в любой момент могут вспыхнуть волнения, причем такие, что дело не ограничится сожжением чучел или скандированием лозунгов. Эсторр пребывал в смятении, и улучшения ситуации ждать не приходилось.

У пристани собралась целая толпа. Несколько сотен рабочих забросили погрузочные механизмы, лебедки и тали и покинули складские площадки. Все взоры обратились на гавань, темная поверхность которой была усеяна огнями фонарей с дюжины баркасов портовых служителей, образовавших кольцо вокруг чего-то.

Джеред с Ильевом спешились и, бросив поводья солдату из портовой стражи, стали проталкиваться сквозь растущую толпу. Впрочем, кричать и требовать, чтобы его пропустили, казначею не потребовалось. Стоило кому-то узнать его, как весть о появлении Пола Джереда мигом облетела толпу и люди стали раздаваться в сторону.

— Это что, с тобой всегда так? — спросил Ильев.

— Порой моя дурная слава дает определенные преимущества.

— Здесь слишком много народу, — сутулясь, проворчал Ильев. — Не понимаю, как вообще можно жить в подобном месте.

— Что, море зовет, да, Карл?

— Песнь Окетара не умолкает, и владыки и владычицы морей призывают меня каждое утро.

Они добрались до причалов, по большей части свободных. Основная часть кораблей отчалила с вечерним приливом. С началом утреннего прилива должны прийти новые, дожидавшиеся сейчас в гавани, пока солнце осветит белые стены и красные крыши Эсторра. А вот что именно окружили баркасы, Джеред рассмотреть не мог.

— Что там у вас такое? — крикнул он, и его голос, поднявшись над гомоном толпы, разнесся над спокойными водами гавани.

Один из фонарей поднялся и качнулся в его направлении.

— А кто спрашивает?

— Казначей Джеред. А кто там, за фонарем? Мастер Стертий?

— Слава Окетару, что ты здесь, казначей. Мы как раз послали гонцов за тобой на Холм, — ответил мастер гавани.

Джеред бросил взгляд на Ильева, который покусывал нижнюю губу.

— А что такое?

Толпа умолкла, и Стертий, поняв, что каждое его слово будет услышано, направил баркас к причалу и пригласил обоих взойти на борт, после чего гребцы снова погнали судно в круг.

— Как только колокола известили о кораблекрушении, мы сделали то, что положено, — выслали лодки, которые окружили принесенный морем объект. Нельзя допустить заразу. Но, с другой стороны, что с ним делать? Он отказывается покидать свою лодку, а в ней полно воды, и она вот-вот затонет. Знай твердит, что будет говорить только с тобой. По-моему, у него бред.

— У кого, я не понял?

Тем временем баркас вернулся на свое место в кругу, и ответ пришел сам собой. В центре кольца находилась полуразбитая, низко сидящая на воде гребная лодка, у которой не осталось ни одного из трех пар весел. Планшир треснул, руль был сорван, на днище под скамьями плескалась вода.

Поперек кормы распростерся человек, судя по всему мертвый. Другой, живой, сидел, скрючившись, на центральной скамье. Плечи его дрожали от холода, лихорадки или от волнения — наверняка от всего сразу. Обрывки плаща едва покрывали его, под плащом была грязная, рваная и промокшая тога. Из висевших на поясе ножен торчала рукоять гладиуса, руки, вцепившиеся в планшир, покраснели и кровоточили.

— Дайте-ка я спущусь туда, — сказал Джеред.

— Но, казначей…

— Я понимаю, мастер Стертий, это рискованно. Но нужно.

В несколько гребков баркас подошел к тонущей лодке.

— Пойти с тобой, Пол? — спросил Ильев.

— Думаю, тебе надо послушать, что он расскажет. Если он вообще сохранил разум.

Гребцы свели два весла вместе и перекинули их на осевшую лодку, Джеред перешел по этим шатким сходням, расплескав сандалиями холодную воду. Человек вскочил со скамьи и ударился в слезы. Казначей шагнул к нему и заключил в объятия.

— Ну, генерал… все уже позади. Ты в безопасности.

— Кто это? — шепотом спросил Ильев.

— Арков, генерал гвардии Восхождения. Очень хороший человек. Однако его вид ничего хорошего не сулит.

Арков отстранился, взглянул на Джереда так, словно только что его увидел, и утер слезы с покрытого кровью и въевшейся грязью лица, с порезами и синяками. Губы его пересохли и потрескались, глаза и щеки запали. Кожаная фляга, брошенная кем-то из гребцов, стукнулась о скамью рядом с Джередом. Вода! Арков схватил ее и с жадностью приник, вливая в себя больше, чем могло принять его горло. На глазах снова выступили слезы. Он уронил флягу, утер рот и опять уставился на Джереда.

— Казначей, это ты?

Голос его звучал хрипло, все тело содрогалось, а взгляд туманила какая-то непроницаемая тень, словно его рассудок окутал саван.

— Что с тобой произошло? — спросил Джеред.

— Это правда ты?

— Да, Арков, это я, Пол Джеред. Ты дома.

Арков снова рухнул в объятия Джереда, разразившись рыданиями. Казначей прижал его голову к груди, поглаживая покрытые соляной коркой волосы. Вся гавань затаила дыхание, слышны были только всхлипы. Ильев встал так, чтобы попасть в поле зрения Джереда.

— Нам нужно выяснить, что случилось, — напомнил адмирал. — Откуда он явился.

— Я знаю. Подожди чуть-чуть.