Поэтому, Кессиан, не думай, будто я слаб. Я сильнее, чем ты можешь себе представить. Но вместе с могуществом порою приходит боль.

Лицо Кессиана ничего не выражало.

— Юным умам не под силу постичь труды богов.

— Но ты не бог, отец. Ты Восходящий.

— Для тебя, может быть, и не бог, но ты ведь мой сын. Но для них, для мертвых, получивших от меня новую жизнь, кем еще, по-твоему, я могу быть?

— Но ты плохо выглядишь, отец, — гнул свое Кессиан. — По всему лицу какие-то пятна, короста…

Гориан потрогал свою левую щеку и улыбнулся. Впрямь корка какая-то и чуть ли не трескается.

— Я близок к самой земле. Разве это не правильно, обзавестись по такому случаю новой кожей? Восходящий всегда избирает те стихии, которые ему ближе всего. Я избрал силу деревьев и мощь земли, стал ими, и они стали мною, как огонь — твоей матерью.

— Ты ведь не сделаешь ей ничего плохого?

— Я никогда не мог сделать ей ничего плохого, — заявил Гориан. — Мне хочется, чтобы мы сделались одной семьей, как и должно быть. Это одна из причин, побуждающих меня к тому, чем я сейчас занимаюсь. Это все для вас, для тебя и для нее. Ну а сейчас, пожалуй, мне и вправду лучше залезть в повозку. Ты поможешь мне подняться туда?

— Конечно, отец.

Казалось, у Кессиана слегка перехватило дыхание — надо полагать, он вообразил себе дивный новый мир, которым правит их семья, первая семья Восходящих. Могучую, безграничную божественную империю. У Гориана, например, при одной мысли об этом восхищенно замирало сердце.

Он позволил Кессиану помочь ему взобраться на повозку, после чего отослал мальчика назад к предводителю Тидиолу, чтобы он побольше узнал о мертвых и об управлении ими. Коль скоро ему в не столь отдаленном будущем предстоит стать военачальником собственной армии, Кессиан должен как можно лучше разобраться в нюансах энергетической подпитки, позволяющей каждому отдельному персонажу действовать в общей массе, и во взаимном обмене энергией, делающем эту массу более сильной, чем простая совокупность индивидуальностей.

— Почему ты не позволяешь мне помочь тебе, отец?

— А как ты можешь мне помочь?

— Позволь мне поднять животных, чтобы они тащили повозки. Облегчи свое бремя.

— Нет! — Гориан возразил так резко, что его тон испугал Кессиана. — На животных нельзя полагаться. И не следует тратить драгоценную энергию на неразумных тварей. Люди — вот наша армия и наша рабочая сила. Всегда помни об этом.

Гориан подтянул ноги и поморщился — с рассвета боль заметно усилилась. Он приподнял край поношенной тоги и напрягся. Начиная от верха сапог и до самых бедер вся кожа на его ногах обесцветилась. На ней выступили толстые бурые узловатые вены, а на ощупь она сделалась сухой, как кора. А в некоторых местах ломкой, как сухие листья.

Он опустил тогу, несколько встревоженный тем, что и запах от его ног исходил не самый здоровый. Но в конечном счете разве это не был запах земли как таковой, земли, где разложение и гниение существует в единстве с зарождением жизни и новым ростом. Одно питает другое, и то же самое происходит сейчас в нем самом. Другое дело, что Гориан помнил времена, когда восстанавливался по первому мановению руки. Сейчас проделать подобное было трудно.

Гориан снова лег. В конце концов, его тело не имело существенного значения, поскольку доступ к резервуарам энергии, необходимым, чтобы вершить дело, обеспечивался сознанием. Он ощущал тысячи нитей, исходивших от него и тянувшихся через Кессиана и гор-каркулас, чтобы, усилившись, достичь мертвых. Все они связаны с ним, подобно тому как все живое с помощью земли связано с Всеведущим.

У побережья Гестерна мертвецы собирались тысячами. Его многочисленное воинство получало пополнение всюду, где Конкорд пытался остановить его, оказывая сопротивление. Теперь им предстоит ждать, получая подпитку из земли под ногами, чтобы сохранить силы для долгого и нелегкого пути. Многие, конечно, падут, но и тех, кто сохранит дееспособность, будет достаточно.

И они обрушатся на Карадук, Эсторию и Истхэйл подобно могучему разливу реки, сметающей все на своем пути. Подобно стихии, обуздать которую не в человеческих силах, ибо она подвластна одним лишь богам.

Только одно место этот потоп не затронет, ведь каждый должен сохранить в чистоте и целости что-то из своего прошлого. Гориан выбрал свой дом.

В Атреске они шли, не встречая сопротивления, и им приходилось с трудом выискивать пополнение. Успехи в этом отношении оказались весьма скромными, и Гориану оставалось довольствоваться тем, что позади мертвых следовал король Хуран с двенадцатью тысячами солдат. Их действия способствовали увеличению рядов его воинства, к тому же они везли с собой очень нужные Гориану боевые машины.

Но избранная противником в Атреске тактика уклонения от боя вызывала беспокойство. Однако Гориан полагал, что его попытаются остановить на границе с Нератарном, но не знал, много ли войск выставят против него. Ему требовалось пополнение, чтобы у его подданных, проделавших долгий и трудный путь от границ Царда, хватило сил на преодоление защитного рубежа. Слишком многие выходили из строя, с проклятым разложением ничего не удавалось поделать. Но Гориан верил, что способ подкрепить их борьбу за существование непременно должен быть, его только надо отыскать.

Разумеется, он существовал. Мертвые стали высасывать из земли дремлющую энергию зарождения и роста, особенно сильную сейчас, в самый расцвет генастро. Новая жизнь буйствовала вокруг его подданных, словно насмехаясь над их постепенным, но неуклонным ослаблением и распадом, над тем, как разложение выводило их из-под его контроля. Земля представляла собой неиссякаемый источник медленных, сильных токов, вегетация растений дарила быстрые, искрящиеся энергии, а Гориан мог использовать и то и другое для поддержания своего народа.

Он расслабился, чувствуя, как боль частично отпускает. Все просто, он стал первым получателем энергии. Повозка катила по направлению к Асфорту, и теперь вся трава, листья, цветы, та свежая молодая растительность, что оказывалась на пути, стремительно жухла и увядала, лишаясь жизненной силы, словно с приходом раннего дуса. Гориан напитал этой энергией собственную жизненную карту, ощущая, как она разливается по ее каналам, проносится сквозь него с шумом, словно пламя, пожирающее солому. Сквозь него и из него, по тысячам нитей, к его подданным. Бог даровал своим чадам здравие и знал, что они никогда не лишатся его благосклонности, так же как и он — их покорности и почитания.

Гор-каркулас, ехавшие в повозках с армией короля Царда, дернулись, когда новые потоки энергии наполнили их, и понеслись дальше, к маршировавшим по земле Атрески мертвым. Большие участки травы на мягких холмистых равнинах начали вянуть и иссыхать прямо на глазах, сначала приобретая коричневый цвет, а потом и вовсе рассыпаясь в пыль. Воины Царда с криками устремились прочь от мертвецов, вокруг которых быстро расширялась лишенная жизни зона.

Король Хуран смотрел, как иссушающая погибель распространяется по степной траве на пятьдесят, сто, двести ярдов, прежде чем этот процесс замедлился и остановился. Мертвые, напротив, явно набрались сил и выпрямились. Они уже не волокли ноги, а шагали бодро, и даже к исходившему от них трупному смраду примешивался теперь намек на иной, более здоровый запах. Дуновение новой надежды.

Король обернулся к своей свите.

— Что он делает?!

— Суть в том, Юлий, что, если мы не остановим этого поганого ублюдка каким угодно способом, тебе некому будет проповедовать. Я теряюсь в догадках, как можно этого не понимать.

За эти три дня, проведенные в маленькой двухвесельной лодке, Бариас настолько вывел Роберто из себя, что тому порой просто хотелось его прикончить. Но было бы глупо убивать того, кого сам же и спас, рискуя собственной жизнью. Их спор не прекращался и ничем не заканчивался, а шел по кругу с теми же взаимно неприемлемыми и раздражающими аргументами. В драку он не перерос во многом благодаря успокаивающему воздействию Харбана Квиста, который при каждом обострении ситуации мягко, а порой и не очень напоминал им об их непосредственной задаче.