Зато мой организм 22-летнего парня, видимо, знал и теперь заявлял почти вслух свои требования: мол, хозяин, хватит терпеть, смотри? сколько вокруг девушек, не пора ли тебе жениться? И я сдался.

Если раньше встречных девушек я окидывал равнодушным взглядом, заранее уверенный в том, что вряд ли они окажутся красивее Галки, то теперь стал смотреть внимательнее, выискивая присущие Галке черты, например, походку или изгиб бедер, стройность талии, прическу… Иная спешащая мимо красавица поражала гармонией с какими-то укоренившимися во мне критериями женской красоты, и я оглядывался, чего раньше со мной никогда не случалось. Вскоре выяснилось, что я вообще, ну, извращенец, что ли: меня привлекали, оказывается, девушки не просто с широкими бедрами, но еще имеющие на них «галифе», что в женской среде считалось как минимум недостатком или даже уродством. Но что со мной делать? Таким уж вырос. Вообще, если честно, я как-то задумался: а какую женщину можно считать идеально сложенной? Мои вкусы явно расходились с мировыми стандартами. Во-первых, как я уже говорил, у женщины должны быть широкие бедра, тонкая талия, высокая, не маленькая грудь и узкие плечи. Причем она не должна выглядеть полной при росте примерно 165 см. К сожалению, в Ставрополе мне встречались девушки либо с полной грудью, либо с широкими бедрами (последнее — гораздо реже), либо не обладающие ни тем, ни другим достоинством.

Я это к чему? А к тому, что в конце мая к нам в отдел приняли на должность инженера-механика в группу нестандартного оборудования девушку, наделенную всеми этими внешними атрибутами красоты, — мой, так сказать, идеал. Оказалось, что я работаю с такими же «извращенцами». Все наши мужчины примерно с неделю выходили из шока самцов-производителей (материальных благ, разумеется). Первыми избавились от наваждения женатые и те, кому далеко за тридцать. Однако реальных соперников у меня было четверо: молодые, не обремененные семьей парни. Но серьезные намерения возникли только у меня, так что я и их за соперников не принимал. А новенькую звали Людмила Петровна Никонова. В общем, набравшись как-то смелости, я подсел к ней, вооружившись рукописью Ивана Ивановича, и попытался с карандашом в руках объяснить, что она самой судьбой послана мне в спутницы жизни и лучшего кандидата в мужья она вряд ли сыщет, а настроен я весьма решительно и бесповоротно. Для примера я просчитал своих соперников, двое из которых относились к стихии дерева, а двое — к стихии воды. Людмила внимательно меня выслушала, потом спросила:

— Юра, вы что, делаете мне предложение?

— Конечно, — ответил я. — Я очень хочу, Люда, чтобы вы стали моей женой. Обещаю, что буду вам примерным, нежным и любящим мужем. Вы согласны?

— Но мне разрешено будет подумать?

— Конечно, Люда. Однако желательно недолго.

— Вы куда-то опаздываете?

— Нет. Это у меня шутка такая.

— Тогда к чему спешка? Или вы уезжаете?

— Куда? — не понял я.

— Ну, вам видней. Просто впечатление такое создается, — хихикнула она.

— Люда, — сказал я, — признаюсь честно, я чуть живой от страха, я боюсь, что вы мне откажете. Где-то я слышал такую фразу: человеку всегда было легче пожелать, чем отказаться. Не скажу, что я умру тут же, но жизнь без вас я просто не могу представить. У меня есть квартира, есть деньги на машину, я хороший, поверьте. Я просто умоляю вас рискнуть и выйти за меня замуж.

— Так вы не шутите? Но ведь вы же меня совсем не знаете!

— Вот это руководство по нумерологии написал мой хороший друг. Я называл его отцом, хотя он был моим техникумовским преподавателем. У меня нет оснований ему не доверять. Даже если бы вы, Люда, не были так красивы, я все равно сделал бы вам предложение. Ваши имя, отчество и фамилия сказали мне гораздо больше того, что вы о себе знаете сами. Ну как?

— Мне еще никто так оригинально не делал предложения. Я отвечу вам завтра, но я хотела бы и сама ознакомиться с рукописью. Надеюсь, до завтра с вами ничего не случится.

— Не должно. А вы не забудьте паспорт, хорошо?

— Зачем?

— После работы поедем в загс подавать заявление.

После работы я застал Мишку у меня дома: он с интересом знакомился с результатами вычислений по дурмашине, которые я проделал в его отсутствие.

— Юрка, — сказал он мне, — а ты уверен, что составил алгоритм без ошибок?

— Уверен, — мрачно ответил я.

— Где же тогда сфера? Почему вместо нее получается жгут?

— Спроси у своей дурмашины, я пока не знаю.

— Ты чего такой злой? Случилось что?

— Случилось.

— Что?

— Завтра я иду в загс подавать заявление.

— Ну а злишься-то на кого?

— На себя, на Галку, на жизнь. Мало ли?..

— Что-то я тебя не пойму… Вроде должен, наоборот, радоваться… А на ком хоть женишься? — Мишка мне явно не верил.

— Она у нас третью неделю работает. Зовут Людой.

— То есть, пока я по Тюменской области скитался, ты… уже? Ну и шустрый ты мужик. За три недели охмурил, значит?

— Да нет. Я только сегодня сделал ей предложение. А раньше и не подходил ни разу.

— Во Казанова! — Мишка захохотал, опрокинувшись на диван и болтая для убедительности ногами. — Ну, Юрка, ты и орел! Я всегда знал, что мужик ты резкий, но чтоб до такой степени… Она хоть красивая?

— Красивая. Завтра сам увидишь. Ты должен подъехать к «Сельхозтехпроекту» к половине пятого, подождать нас и отвезти к загсу.

— Ты что, серьезно, Юрка?

— Мишка, ну какая мне теперь разница? Ты же не шутил, называя Галку ведьмой? Уверяя меня, что она с самим Гомером беседовала, то есть что ей как минимум три тысячи лет. Что не Галка она, а Мария. Шутка это или правда?

— Истинная правда!

— На кой я сдался бессмертной леди? Роду я не дворянского, так, дворняжка обыкновенная, из предков одного деда помню, и то смутно, а уж кто прадед был — совсем не знаю. Мне и жена такая же нужна, а Людмила в общежитии живет.

— И ты вот так, с бухты-барахты? Что же ты еще о ней знаешь?

— Какая мне разница. Мне себя блюсти больше не для кого, а так, согласно Кубовой рукописи, мы с ней одноактивные, одностихийные. Жениться — так по расчету. По нумерологическому.

— Ты и к этому серьезно относишься?

— Вполне. У меня нет оснований не верить Кубу. Ты, кстати, железно вписываешься в его теорию. Сам жениться не хочешь или лавры Штирлица все еще не дают покоя?

— Все еще не дают… Просто начал в целесообразности сомневаться. Не верится мне, что американцы горят желанием поучаствовать в большой драке, слишком они хорошо живут.

— Ну, твое-то дело солдатское: партия велела, а ты — под козырек. Или не навоевался еще?

— Пошел ты…

— Да я-то пойду. Просто интересно знать твои планы. Можно тебя в расчет принимать или опять интернациональные интересы партии и «лично Леонида Ильича» в Афганистан защищать рванешь?

— Пожалуй, в Афгане я уже навоевался.

— Ангола еще есть. Все-таки Африка. Экзотика кругом: слоны там, жирафы, лианы, пальмы…

— Ты чего ко мне привязался?

— А того. Может, все-таки на работу теперь устроишься? Чай, не инвалид.

— Устроюсь. Вот погуляю на твоей свадьбе и устроюсь. Однако умные люди говорят: «Что такое счастье, ты узнаешь, только женившись, но тогда уже будет поздно». Удивляюсь я тебе, Юрка, сколько раз уже было у тебя: сначала сделаешь, а потом за голову хватаешься: мол, что же я натворил-то?

— Ты зато здорово все обдумываешь, небось в Афган по зрелому размышлению попросился?

— По зову души. Не твое дело.

— Ну, и ты не мешай мне, самого сомнения грызут, хотя и не на смерть иду. Я просто верю Кубу, да и жениться пора. Приспичило.

— А быть однолюбом, как я, не желаешь?

— Это как?

— Ну… Разок полюбил, и до свидания.

— Нет, потому что на поиски дам и совращение времени жалко.

— А-а… Ну, тады о-о! Тады, значит, завтра в загс. Но плакать будешь, учти, не в мою жилетку, я умываю руки, я тебя всячески отговаривал.