– Ну, как? – заинтересованно спросил он. – Что скажешь?
– Потрясающе! Оно будет великолепно сочетаться с цыпленком.
«Трусиха, – подумала она. – Почему бы просто не сказать, что мне абсолютно наплевать на выдержку вина, если оно пришлось по вкусу».
Проверив блестящую красную кастрюлю на плите и немного убавив огонь, Стюарт взял Лауру за руку и повел в гостиную. Его городское жилище представляло собой уютную двухкомнатную квартиру в двух минутах ходьбы от центра Бернета, удовлетворяющую всем требованиям молодого перспективного чиновника – кухня, отделанная как произведение искусства, гостиная и спальня, одновременно служившая кабинетом. Присев на диван с сине-белой полосатой обивкой, он привлек ее к себе.
– Так что ты там говорила насчет обеда у твоей матери? По телефону все звучало так загадочно!
Она глотнула вина.
– Это праздничный обед. Мама получила выгодное предложение. Завтра она начинает работать.
Он ничуть не переменился в лице.
– Правда? Где?
– В «Золотом попугае». Она только что подписала шестинедельный контракт…
– «Золотой попугай» – это же притон! – по обыкновению безапелляционно воскликнул Стюарт, выпуская ее руку.
– А вот и нет! Это вполне peспектабельное заведение, а его владелец и управляющий – один из старинных друзей Джей Би!
– Да пусть бы там заправлял сам папа римский, все равно это не место для моей будущей родственницы! Не могу поверить, что ты позволила Ширли подписать подобный контракт.
Лаура рассвирепела, как часто случалось, когда речь заходила о матери.
– Позволила? – переспросила она. – Ты говоришь так, будто она не взрослая женщина, а ребенок!
– Потому, что она ведет себя как ребенок. И ее поступок тому доказательство. Боюсь, очередное несчастье не заставит себя ждать.
Она знала, на какое такое несчастье он намекает. Двадцать пять лет назад, в Далласе, один из бывших любовников Ширли ворвался в ее гримерную, когда она готовилась к выходу на сцену, и бросился на нее с ножом. Каким-то образом ей удалось выбить оружие у него из рук, при этом в пылу схватки она случайно ранила его в предплечье. Несколько дней спустя оба отказались от обвинений друг против друга.
– То, что произошло в Далласе, – просто отдельный инцидент, – заметила Лаура. – Больше такого никогда не случалось.
– Ты должна была остановить ее, – упрямо твердил он.
– С каких это пор я вправе диктовать матери, что ей делать?
Он состроил презрительную мину:
– А ты хотя бы пыталась?
– Нет. Мне кажется, эта работа ей подойдет. Она не только подзаработает, но и с головой уйдет в дело, которое любит.
– А ты подумала, как это может отразиться на моем будущем? Мать моей невесты, распевающая сентиментальные песенки в ночном клубе, забитом похотливой солдатней, создаст мне такую рекламу, которая вряд ли поспособствует карьере…
Лаура с силой обрушила на кофейный столик стакан.
– Черт тебя подери, Стюарт, почему ты всегда примеряешь каждый шаг моей матери к своей карьере? Почему ты не можешь подумать хоть разок о ней самой?
Щеки Стюарта залились краской, он даже на мгновение тактично потупился и изобразил смущение. Опустив взгляд и рассматривая донышко своего бокала, он после паузы произнес:
– Прости, кажется, я был немного резковат. – Он поднял глаза. – К тому же вряд ли кто-нибудь свяжет ее имя с моим.
«Только это его и заботит», – подумала Лаура, расстроенная тем, что несмотря на все ее старания, он никак не мог принять ее мать такой, какая она есть.
Действительно, Ширли, обычно легкомысленная и эгоистичная, время от времени была сама нежность, милосердие и щедрость сверх всякой меры.
– Простишь меня? – Стюарт склонился к Лауре и зашептал ей на ушко: – Я даже готов принять приглашение твоей мамы на обед, если это вернет тебе улыбку.
Лаура не умела долго дуться, поэтому не отстранилась.
– И ты не будешь изрекать всякие гнусности по поводу ее новой работы? Или о том, как она одевается?
Он перекрестился:
– Слово бойскаута! Я даже принесу цветы и шампанское. – Обаятельная улыбка окончательно растопила лед и сломала ее сопротивление.
– Мама будет рада. Она питает к тебе слабость, так как считает, что встреча с тобой – это лучшее, что могло случиться со мной в жизни.
– Надеюсь, ты тоже так считаешь. – Не дав ей ответить, он отставил бокал и заключил ее в свои объятия, запечатав рот долгим и крепким поцелуем.
– Мы опять друзья? – спросил он, наконец разжав руки.
– М-м-м. Не знаю… – Она схватила его за воротник и притянула обратно. – Может быть, если ты повторишь…
Позже, ночью, Лаура, лежа в кровати, размышляла, как разговор о матери чуть не испортил вечер им со Стюартом. Как и у многих в округе Бернет, мнение Стюарта о Ширли Лэнгфилд сложилось под влиянием некоторых событий, произошедших достаточно давно. Именно тогда Джей Би, один из самых завидных женихов в Бернете, и встретил знойную шансонетку из Далласа. Городские жители с неодобрением наблюдали, как она сначала вскружила ему голову, затем женила на себе, а спустя год бросила вместе со своей шестнадцатилетней дочерью и сбежала в Европу завоевывать славу певицы. Но ни Лаура, ни большинство свидетелей этой драмы не догадывались, что разрыв срежиссировал и организовал Малкольм Кендалл. Озлобленный на Джей Би за разоблачительные статьи в газете, этот интриган начал охоту на единственного человека, которого Джей Би любил больше жизни, – на его новую жену.
Зная, что карьера Ширли в то время застопорилась, он организовал ей встречу с каким-то знакомым продюсером из Европы. Спустя две недели Ширли подписала годичный контракт на гастроли по воинским частям, расквартированным в Германии, уверяя всех, что уезжает она лишь на время и обязательно вернется сразу же по окончании гастролей.
Лаура умоляла ее не уезжать.
– Как ты можешь поступать так с Джей Би? Неужели ты не видишь, что разбиваешь его сердце?
С таким же успехом можно было говорить с кирпичной стеной.
– Малышка, я уезжаю всего на год, не навсегда.
– А как же я? Ты нужна и мне тоже.
– Послушай, почему бы тебе не пожить какое-то время в «Затерянном ручье»? Если тебе не понравится или ты будешь скучать по мне так сильно, как тебе это сейчас представляется, я пришлю за тобой. Во Франкфурте есть отличная американская школа.
Но Лаура понимала, что этого не произойдет. К тому же ей не хотелось оставлять Джей Би, которого она любила как отца, и Ленокса – его дворецкого, опекавшего ее, словно несушка цыпленка. Как она и предполагала, Ширли продлила контракт еще на год, потом еще… Стало окончательно ясно, что возвращаться домой она не собирается.
На той же неделе Джей Би узнал о мерзкой роли Малкольма в этом деле, о том, как он заплатил немецкому продюсеру за выгодный контракт для Ширли… Но к тому времени что-либо предпринимать было уже слишком поздно. С чувством крайней брезгливости он подал на развод, и жизнь на ранчо потекла своим чередом теперь уже без Ширли. Прошло немало лет, прежде чем Лаура смогла простить мать. Но, в конечном счете время стерло остроту обиды, и когда Ширли позвонила из Германии два месяца назад, раздавленная осознанием того, что ее карьера закончена, дочери не хватило жестокости отказать ей.
Стюарт был против приезда ее матери с самого начала.
– Что это на тебя нашло приглашать ее вернуться, – вопрошал он. – После тех страданий, что она поставила вам с Джей Би? И где она намеревается жить? Уж, не в твоем ли доме? Это, в конце концов собственность Джей Би!
К счастью, проблема с жильем разрешилась довольно просто. Ширли, как истинно деловая женщина, довольно выгодно разместила доставшиеся ей после развода деньги, и ко времени возвращения в Остин на ее счете оказалась кругленькая сумма. Но хотя жила она довольно далеко от Холмистой Страны – так техасцы называют свой штат, возвращение ее вызвало смешанные чувства у жителей округа Бернет. Доходило до того, что некоторые открыто выражали свое негодование на страницах «Хиллсайд» – еженедельной бернетовской газеты. Сейчас, когда Ширли получила новую работу, вероятность очередного конфликта со Стюартом становилась для Лауры весьма реальной. Что, если Ширли станет популярной? Не разозлит ли ее успех Стюарта еще больше? Или он все-таки смирится с этим? Горестно вздыхая, Лаура несколько раз двинула кулаком в подушку, прежде чем плюхнуться на нее. Засыпала она с надеждой, что при ярком свете дня тревоги ее улетучатся. По крайней мере, хоть часть из них.
