Врач обещал и просил их оставить больницу. Проведали больного, отлично, пора уходить.

Напрасны уговоры. Они долго еще будут сидеть у дверей, расспрашивать сиделок, заглядывать в щель, беречь покой знатного родственника. Прежде чем разойтись, каждый попросит передать купцу Абдуладжи, что он ушел из больницы не по собственной воле, ему было бы слаще спать здесь, у его дверей.

Погонщик трогает руку Джоомарта, лицо его бледно, он дрожит от волнения:

— Уедем отсюда. Тут купец Абдуладжи… Уедем скорей.

Врач узнал уже Джоомарта, протянул ему руку и просит войти.

— Оставь меня здесь… — плачет от страха погонщик. — Что я скажу ему? Он спросит меня, где верблюд.

Они сидят в кабинете. Доктор держит в руках почерневшую ногу погонщика. “Поздно хватились, — говорит его взгляд Джоомарту, — быть парню калекой”.

— Сколько тебе лет? — спрашивает врач.

— Сейчас у нас год многоножки, — принимается высчитывать Тохта. — Родился я в году барана. Считайте: двенадцать лет да еще семь — год мыши, коровы, барса, зайца, верблюда, змеи и лошади, — всего девятнадцать. Должно быть, неверно, — отец говорил мне, что в году курицы мне исполнится только девятнадцать.

— Ну так вот, милый, — сочувственно говорит ему врач, — придется отрезать. Нога никуда не годится. Позволишь сегодня — до сих пор отрежем, завтра придется брать выше. А совсем не позволишь — так, пожалуй, умрешь.

Отрезать? Совсем? Нет, нет, ни за что! Как можно… Что с ним будет без ноги? Собирать подаяние? Избави бог. Купец выгонит его, и он умрет, как собака, от голода. Нет, нет, никогда! Врач ошибся, пусть лучше посмотрит, нога только потемнела. Пальцы, правда, совсем почернели, но он двигает ими. Смотрите, смотрите… Как можно бросать такую крепкую ногу?

Врач шепчет Джоомарту, что медлить нельзя, надо добиться согласия Тохты, а он пока кое-чем займется. Чем именно? Секрет. Врачебная тайна.

— Ты должен согласиться, мой мальчик, — убеждает его Джоомарт. — Из горящего дома спасают что можно.

Погонщик слушать не хочет.

— Бог дал мне эту ногу, он и возьмет ее.

Тохта плачет, обливается слезами. Его сюда заманили, чтоб сделать калекой. Как можно резать здоровую ногу? Взгляните на пальцы, они кувыркаются, как дети. Что это, боже мой, пальцы его умерли! Он не может шевелить ими больше.

— Вот и вышло по-моему, — сокрушается доктор. — Придется тебе уступить.

Коварный человек: пока Джоомарт уговаривал больного, врач перерезал ему сухожилие. Мертвая ткань не дала себя почувствовать. Нельзя было иначе. Не дать же несчастному умереть!

Теперь он согласен, пусть режут. Но что будет с ним? Кому нужен калека?

Тут Джоомарт его обрывает:

— Мы дадим тебе ногу. Хорошую, крепкую, она будет тебе служить, как своя.

Опять небылица. Кто поверит, что безногие могут ходить?

— Таков порядок в нашей стране: кто остался без ноги, получает другую. Хозяин обязан за нее уплатить.

Тохта усмехается: “Хозяин обязан!” Он не знает купца Абдуладжи. Из пресной лепешки волос не вытянешь.

— Клянусь, Тохта, у тебя будет нога, вот доктор свидетель!

Теперь Джоомарт идет в одну из палат к купцу Абдуладжи.

На просторной кровати лежит мужчина лет сорока. Длинный, сухой, без бровей и усов, с заостренной черной бородкой, он волосатыми пальцами перебирает нитку янтарных бус. Движения его медленны, на лице выражение скуки. Увидев Джоомарта, он чуть шире раскрывает глаза, и нитка янтаря замирает у него между пальцами.

Джоомарт рассказывает ему о несчастье с погонщиком и не может удержаться от упрека:

— Судьба несчастного была в ваших руках, от вас зависело не сделать его калекой.

Купец смотрит с улыбкой на непрошеного гостя, щурит глаза и играет янтарными бусами.

— От меня, говоришь, зависело? Ты слишком возносишь меня. Не я выдумал холод, и не я посылаю мороз.

Джоомарт чует насмешку и все-таки как ни в чем не бывало спокойно отвечает:

— Вы должны были его теплее одеть, дать хотя бы осла на дорогу. Верблюдов вы обеспечили кормом, а человека оставили без пищи в сыртах. Он берег ваше добро, и вы могли быть щедрее к нему.

В черных глазах мелькает гнев, пальцы стремительно перебирают янтарь.

— Кто меня заставит быть щедрым? До моих отношений с погонщиком самому богу нет дела.

— Не в нашей стране. По нашим законам хозяин обязан купить работнику ногу.

Абдуладжи смеется: защитник погонщика знает законы, пусть помнит их про себя.

— Наши законы другие. Я не обязан спасать человека, у которого плохая звезда. За чужое несчастье я и гроша не дам.

Он закрывает глаза и поворачивается спиной к Джоомарту. Им не о чем говорить, здесь не место для деловых разговоров.

Что ж, они потолкуют в другой раз. Время ничего не изменит, эти законы незыблемо вечны.

— Готово! Унесите больного. Ну как, Тохта, не очень больно?

Тохта качает головой: ничуть. Его снимают с белого стола и кладут на носилки.

— Погодите минуточку… Погодите, пожалуйста!

Нога его лежит в просторном тазу, черная, залитая кровью Дайте ему еще раз взглянуть, он больше ее не увидит. Они расстаются навеки. Никогда уж ему больше на нее не ступать. Это была чудесная нога! Она ходила по льду и по снегу, по раскаленному песку, годами без обуви. На нее падали тюки, наступали верблюды. Прекрасная нога!..

— Унесите больного в палату купца…

Опомнитесь, доктор! В палату купца? Абдуладжи? Где же это видано, чтоб погонщика клали рядом с купцом?

— Милый доктор, не надо… Не носите меня туда. Не надо беспокоить купца Абдуладжи. Он именитый человек, его знает полмира. С меня достаточно сарая, я могу полежать и на улице.

Упрямые люди, его все-таки кладут в палату хозяина.

Он лежит и не смеет рукой шевельнуть, глаза поднять на купца. Помоги ему бог, это дерзость с его стороны. Он должен упасть пред купцом на колени и, ударяя себя в грудь, молить: “Добрый господин, не сердитесь на жалкого калеку. Я слезно молил их не класть меня сюда, не срамить бедняка. Мне стыдно здесь валяться в постели, когда вы здесь лежите, но куда деться калеке без ноги?”

Купец не говорит с ним, он бросает на погонщика короткие взгляды. От них становится холодно и больно.

У него спина отекла, ее совсем разломило. Надо чуть повернуться, хоть бы тронуться с места. Он знает, как это делать: сжать губы покрепче, чтобы ни один стон не вышел наружу, и с затаенным дыханием сдвинуться на бок. Вот так, и еще раз… Он, кажется, ни разу не простонал.

Ай, ай, ай, начинается! Купец зовет сестру, в его голосе гнев и обида. Он требует врача, и сейчас же. Боже мой, они медлят, они не знают, с кем дело имеют… Это Махмуд Абдуладжи, могущественный и славный купец. Теперь достанется и врачу и сестре. Ведь Тохта говорил им, что этого делать нельзя.

Доктор спокойно входит в палату, душа его не знает, какие ее ждут испытания.

— Что вы хотели, гражданин Абдуладжи?

— Уберите его отсюда, он не дает мне покоя. Наш закон не позволяет купцу жить с погонщиком рядом.

Чистая правда, таков уж закон. Тохта согласен, иначе не может быть.

— У нас другие порядки, — говорит ему врач. — Ваш погонщик останется здесь. В нашей стране…

Дальше следует то же, что говорил по дороге Джоомарт. Тут все понимается совсем по-другому. Врач улыбается и как ни в чем не бывало уходит. Любопытно спросить: все ли врачи ходят мелкими шажками, тихо, неслышно, как дети?

Купец промолчал, ничего не ответил. Какая покорность, Ого, славный купец, сильно вас скрутила болезнь, если вы не нашли, что ответить врачу!

Сестра осторожно сняла одеяло, поправила ногу погонщика и уколола его иголкой в плечо. Сон тут же нагрянул, и, должно быть, надолго. Разбудили его боли в толстом пальце правой ноги. Потом заныли и другие пальцы, пятка, ступня и зачесался мизинец. Он сунул руку к ноге и точно ожегся. Да будет воля пророка, у него болит та нога, которая осталась в тазу… Помоги ему бог, каждый палец дает себя знать, каждый ноготь и ничтожная болячка.