Двадцатый век начался в России голодом, кризисом и войной. Вспыхнув в далекой Маньчжурии, эта война, словно громадный рефлектор, осветила бесчисленные пороки и мерзости режима, установленного царской властью в стране. Войсками управляли бездарные военачальники; не щадя своих солдат, они вели полки от одного поражения к другому. Командующие армиями, разные остзейские и немецкие бароны, везли с собой составы с коровами, сладостями и вином, а солдат кормили чумизой, заплесневелыми сухарями и обували в сапоги на картонных подметках.

Поражение в русско-японской войне привело страну к революции. Сначала по городам прокатилась волна забастовок; в деревнях стал гулять красный петух — это крестьяне начали жечь поместья. Потом взялись за оружие.

Восстала Москва. Не работали фабрики и заводы. Закрылись все магазины. Не горело электричество. Молчали телефон и телеграф. Пустовали школы. На заснеженных улицах и площадях возникли баррикады. Начался бой за новую жизнь.

Убедившись в том, что московский гарнизон ненадежен, генерал-губернатор Дубасов попросил у царя помощи.

Николай II направил в Москву лейб-гвардии Семеновский полк.

Чемодан уже был уложен и закрыт, когда молоденький поручик Семеновского полка Вильгельм фон Тимрот, вернувшись из города, распаковал его и стал выбрасывать все, что показалось ему лишним.

— Оставь! — начала уговаривать его мать. — Ведь это тебе пригодится!

— Не на Дальний Восток отправляемся и не на месяцы. Чемодан был закрыт на замок снова.

— А когда отправляетесь?

— Грузиться будем вечером.

— Значит, до вечера ты, Вилли, с нами?

— Нет, мне надо в полк.

Мать не огорчилась: в этой поездке она опасности для сына не видела. Семеновцы быстро наведут порядок, и Вилли вернется.

— К деду зашел бы, — посоветовала она.

— Да некогда же, мама!

— Зайди, он с утра ждет тебя. Спрашивает, нервничает.

Вильгельм зашел в маленькую комнату, пропахшую лекарствами. Вильгельм Первый (так в семье звали старого генерала Вильгельма фон Тимрота) сидел на кровати, свесив тонкие длинные ноги.

— Я тебе нужен, дед?

— Мне надо тебе сказать кое-что.

— Непременно сейчас? Безотлагательно?

Старик Тимрот перешагнул уже за восемьдесят — иссохший, пожелтевший, он казался внуку живым воплощением смерти, хотя в голосе его сохранились нотки прежней властности.

— Вилли, тебе теперь не до меня, я знаю, но боюсь, что другого случая рассказать тебе то, что ты обязан знать, у меня больше не будет. Ты видишь — я стар…

— Слушаю, дед.

— Я прожил долгую жизнь и кое-что понял, поэтому к словам моим отнесись, Вилли, серьезно. Фон Тимроты служили и продолжают служить царю, а не народу, и русский народ это знает… Теперешняя революция целит не только в царя, но и в фон Тимротов. Подумай о себе, мой мальчик, подумай о нашем роде: фон Тимроты не должны исчезнуть. Когда дела царя пошатнутся, уходи из России, уходи. А пока береги себя: ты едешь ведь на войну…

— Не на войну, дедушка: нас отправляют в Москву на усмирение бунта.

— Не спорь! — остановил его резко дед. — Можешь поверить мне — это революция, а революция в России может кончиться, как в семьдесят первом году во Франции: коммуной. Не дожидайся, пока людей нашего круга станут вешать на фонарях, заранее выходи в отставку и уезжай. — Он достал из-под подушки что-то завернутое в черный шерстяной чулок. — Тут состояние, Вилли, целое состояние. Если тебе придется спешно бежать, бросай все, только чулок захвати с собой. Он будет храниться в нижнем ящике моего шкафа…

— Что это, дедушка?

— Древняя рукопись. Где бы ты ни очутился, за нее ты получишь десятки тысяч в любой валюте.

Вилли вскочил:

— Почему же ты, дед, не продал ее, когда моему отцу нужны были деньги?! Ведь он из-за денег застрелился!

— Продать ее тогда было нельзя. Нельзя, Вилли…

— Почему же?!

— Когда вернешься из Москвы, объясню; иначе я поступить не мог…

Утомился ли Вильгельм Первый или же опасался, что внук потребует разъяснений более подробных, но он лег, прикрыл глаза и устало сказал:

— Вернешься из Москвы, и мы закончим с тобой разговор. А в Москве не геройствуй. Сегодня Москва, завтра, может быть, Петербург… Героев не хватит.

Вилли не послушался деда: он “геройствовал” в Москве. В составе роты полковника Римана он наводил порядок на Казанке, врывался в дома железнодорожников, расстреливал забастовщиков, и именно он, поручик фон Тимрот, устроил засаду недалеко от Москвы, против вальцевой мельницы, и из четырех пулеметов обстрелял поезд Ухтомского.

Восстание в Москве было подавлено. Каратели вернулись в Петербург. Командир Семеновского полка полковник Мин получил флигель-адъютантские аксельбанты, а офицеры полка удостоились чести обедать дважды с его величеством: во дворце, как почетные гости, и у себя в офицерском собрании, как щедрые хозяева.

Как раз в эти суматошные дни старый Тимрот умер. За гробом шел первый батальон Семеновского полка, тот батальон, в котором служили три представителя семьи фон Тимротов.

Вернувшись с похорон, Вилли зашел в комнату деда и достал из нижнего ящика шкафа завернутую в черный шерстяной чулок книжечку. Историю этой книжки дед не успел ему рассказать, сама книжка не произвела на поручика должного впечатления.

— Неужели за такое старье даст кто-нибудь десятки тысяч?! — произнес он вслух. — Причуды! Дед просто лишился к концу жизни разума!

Вилли сунул книжку обратно в чулок, закрыл шкаф и направился в столовую.

Там уже собрались гости. Среди них капитан Майер, тот самый, который вел на казнь Ухтомского, тот самый, который выстрелил ему в голову.

— Как, по-твоему, Майер, кончилась эта сумятица?

— Какая? — спросил удивленно Майер,

— Пресня… Казанка…

— Ах, это! Лет на триста могу дать гарантию — хватит?

— Вполне!

Пятимиллиардная контрибуция, грабительски выжатая из побежденной Франции в 1871 году, разожгла аппетиты германской буржуазии. Ей стало тесно в границах немецкого райха. Понадобились новые земли. Но мир был уже поделен: не только золотоносные или плодородные земли Африки и юга Азии, но даже пустыни и малярийные джунгли имели английских, французских, испанских, португальских хозяев. Последний кусок Африки — алмазоносное Конго — приобрел бельгийский король Леопольд II, благо продавец Стенли недорого запросил за то, что ему самому ничего не стоило и даже не принадлежало.

Германский кайзер Вильгельм II начал бряцать оружием. По случаю и без случая он стал произносить грозные речи. Сухорукий, с усами, задранными кверху, кайзер оповестил мир о том, что будущее Германии лежит на морях, то есть там, где Англия и Франция давно чувствовали себя хозяевами.

Хозяева не испугались кайзеровских угроз. Тогда германский хищник выпустил когти. Он послал канонерскую лодку “Пантера” в порт Агадир, во французское Марокко.

В 1911 году Франция к большой войне еще не была подготовлена: ей пришлось безропотно отдать Германии часть своего Конго.

Но кусок был слишком мал, чтобы удовлетворить молодого хищника: он готовился к решающему прыжку. Германский генеральный штаб уже разработал стратегические планы будущей войны. Генерал Шлиффен сумел убедить своего кайзеpa, что в Бельгию и Голландию надо ворваться без объявления войны, что во Францию надо войти с севера, то есть со стороны, откуда французы не ждут нападения; что Россию и Англию надо улещивать и усыплять как можно дольше, чтобы помешать им бросить свои силы в помощь союзной Франции… Роль усыпителя, уговаривателя германский штаб предоставил кайзеру.