Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Иван Кузьмич почувствовал, что боль в руке усилилась. Придерживая раненую кисть здоровой рукой, он спустился в салон.

— Что делать-то будем! — встретила его бледная Глаша. — Машина разбита. Пара-то не будет. Света-то не будет. Померзнем все. Ни сготовить людям, ни чайку согреть…

— Запричитала! — с досадой перебил ее Иван Кузьмич. — А еще поморка!

— Да я — то…

— Вызови боцмана.

Матвеичев вбежал в салон с закопченным лицом, в опаленной брезентовой куртке. Брови и усы его закурчавились от жара, порыжели.

— Наладь-ка в салоне камелек, — приказал капитан. — Да по-быстрому. Покамест народ работает. Трубу выведи в иллюминатор. Выход обложи асбестом. Чтобы новый пожар не устроить.

Иван Кузьмич проводил боцмана до дверей и обернулся к горестно слушавшей поварихе.

— На камельке ты и рыбки поджаришь и чайку вскипятишь. Да и люди согреются тут после вахты.

— Какая уж теперь вахта! — протянула Глаша.

— Покамест в порт не придем, каждый будет нести вахту, — недовольно остановил ее капитан. — Поняла?

Ответить повариха не успела. Дверь широко распахнулась. Вошел Корней Савельич. За ним боком протиснулся в дверь матрос с тюфяками. Осторожно внесли двух раненых и обожженного кочегара. Последним вошел в салон третий штурман. Он бережно, как ребенка, нес неестественно толстую, забинтованную руку.

— Из перебитого паропровода, — виновато улыбаясь, сказал он капитану. — Сам не заметил, как набежал.

— Стели два тюфяка на полу, — распоряжался Корней Савельич. — Клади людей.

— А если на скамьях? — спросил помогавший ему матрос.

— Узки скамьи, — ответил Корней Савельич. — На полу спокойнее будет.

И придержал дверь, пропуская еще двух матросов с тюфяками.

— Куда их столько? — Иван Кузьмич кивком показал на груду тюфяков.

— В каютах, под полубаком, уже иней на иллюминаторах, — ответил Корней Савельич. — Придется людям располагаться здесь. По очереди, что ли. Да и… — он понизил голос, чтобы слышал его один капитан, — не весело сейчас забиваться по каютам. На людях легче.

— Пожалуй, — согласился Иван Кузьмич.

Освещенный двумя свечами салон казался тесным, и работающие в нем люди — неповоротливыми. Они все время что-то теряли, искали, мешали друг другу.

— Зажги еще свечу, — сказал Корней Савельич Глаше.

— Третью?

— Да.

— Ой, беда, беда! — Повариха растерянно оглянулась. — Не знаю, куда свечи-то сунула. Вот дура-то я беспамятная!

— Найди и зажги, — строго повторил Корней Савельич.

Глаша скрылась в темном камбузе, отделенном от салона легкой дощатой перегородкой. Загремела посуда. Послышались вздохи, жалобное причитание.

Третьей свечи Глаша так и не зажгла. В приметы она, конечно, не верила. Но на всякий случай… Зачем испытывать судьбу? В такое время!

ПОСЛЕ ВЗРЫВА

Темень укрыла подбитую “Ялту”. Прижатая тяжелой свинцово-сизой тучей, светлая полоска над горизонтом тускнела. О работах на палубе нечего было и думать. Только ручные помпы однообразно чавкали, откачивая воду из машинного отделения. Нарушали мертвую тишину шаги вахтенных да мерный всплеск волн у бортов.

Шумно было лишь в машинном отделении. Огромное помещение освещала горящая на стальных переходах промасленная пакля. Багровые отсветы метались по потолку, вспыхивали на истертых ногами до блеска металлических трапах, отражались в прибывающей воде. Едкий запах горелого масла и щелочи от разряженных огнетушителей щипал глаза и горло, мешал дышать.

Матросы, стоя по колено в ледяной воде, загоняли деревянные пробки в мелкие пробоины. Второй механик с Пашей и Оськой силились ввести заостренный конец кола в большую пробоину. Тугая струя била из нее с огромной силой, отбрасывала кол в сторону.

— Дай-ка я вперед стану.

Оська поменялся местами с механиком, встал первым и, жмурясь от бьющих в лицо брызг, подвел острие кола по борту к краю пробоины.

— Товсь! — Он набрал полную грудь воздуха и хрипло крикнул: — Р-разом!

Три сильных тела навалились на кол. Острый конец его врезался в край тугой струи, сплющил ее, раздавил на десятки плоских, плотных струек.

— Еще, еще! — Оська напрягся так, что в пояснице хрустнуло. — Чуто-ок!

Скользя сапогами по металлическому настилу, Оська всем телом навалился на кол. Мелкие струйки били в плечи, грудь, секли разгоряченное лицо, слепили…

Позади глухо бухнула кувалда. Оська не слышал удара, а почувствовал его грудью, руками, всем телом, словно сросшимся с мокрым колом.

— Смелее бей! — прохрипел он.

Еще удар, отдавшийся по всему телу. Еще. Кол входил в пробоину все глубже. Рваные края ее срезались в древесину, отдирая мелкие щепки и вьющуюся стружку.

Кол плотно сидел в пробоине. Оставалось закрепить его и законопатить последние щели.

Оська выпрямился. В груди ныло от тяжких ударов кола. Сердце стучало часто и сильно. Мощные толчки его отдавались в голове тягучим, непрерывным трезвоном.

Рядом матросы крепили пластырь из тюфяка, закрывавший несколько мелких пробоин. Прижали его снаружи дощатым щитом. Между ним и стальной опорой перехода забили толстую доску, намертво прихватившую пластырь.

— Пробоины выше ватерлинии заделаем завтра, — послышался голос старшего механика Кочемасова. — А сейчас… всем, кроме вахтенных, обсушиться, отдохнуть. Вторая вахта остается в машинном. Следите за пробоинами, швами обшивки. Чуть увидите протечку — будите меня. Случится что посерьезнее — бейте водяную тревогу.

Оська тронул Пашу за плечо и сказал:

— Пошли.

Они с трудом втиснулись в переполненный салон и стали в недоумении.

Как и предвидел Корней Савельич, в салоне, освещенном робкими огоньками двух свечей, сбилась почти вся команда. Многие матросы были мокры. Но пробираться в темноте по палубе, а затем искать ощупью одежду и переодеваться в каюте не было сил. И они жались к камельку, излучающему тепло; сбивались вокруг него все плотнее.

Чад от жарящейся на сковородке рыбы смешался с едким дымом махорки, тяжелым запахом спецодежды и рыбацких сапог. Зато было тепло. Тепло и тесно. Невообразимо тесно. Салон походил на бесплацкартный вагон, где никто толком не поймет, как расположиться на ночь.

Иван Кузьмич стоял у дверей, не зная, как держаться в чадном, переполненном людьми салоне. Хотелось ободрить матросов, поощрить отличившихся…

— Пропусти, — шепнули рядом. — Капитан!

— Проходите, Иван Кузьмич, — обернулся к нему боцман. — Проходите в капитанскую каюту.

Матвеичев улыбнулся и черной от копоти рукой показал на стол в глубине салона. Обычно там сидел капитан и командный состав траулера. За столом на скамье виднелся скатанный тюфяк.

— Правильно сделал, — одобрил боцмана Иван Кузьмич. — Спать будем по очереди с первым помощником.

— Некогда спать, — ответил сидевший возле раненых Корней Савельич. — Тут зазевайся немного и кто-нибудь свалится на них или наступит.

— Будете спать, — твердо сказал Иван Кузьмич. — Не захотите по-хорошему — прикажу. Отдых входит в круг обязанностей моряка.

— Есть, — хмуро буркнул помполит, рассудив, что командир должен показывать подчиненным пример дисциплинированности.

Иван Кузьмич пробрался на привычное место за столом и стал наводить порядок. Прежде всего он установил очередь на отдых. Для женщин выделил отдельный уголок — камбуз.

Одно только оказалось выше его сил — темнота. Со всех сторон слышались голоса, призывающие к осторожности. Но толчея в салоне не уменьшалась. Стоило одному направиться к двери, как толчки, передаваясь от соседа к соседу, волной шли во все концы помещения.

Анциферов вызвал из салона двух крепких матросов. Втроем они спустили из радиорубки тяжелый аккумулятор. От него провели три маленькие лампочки. Первую повесили у камелька- поварихе, вторую возле раненых и последнюю над столом командного состава.

Со светом в салоне сразу стало просторнее. Будто стены раздвинулись. Матросы устраивались на ночь: на скамьях, на полу, даже на столах. Были и такие, что заснули сидя. Усталость оказалась сильнее тревоги, неизвестности. Скоро все притихло. Слышалось лишь шипение сковородки на камельке.

11
{"b":"99997","o":1}