— Мне, племянник, это не нравится, — мрачно промолвил Блохвиц. — Знаете, почему он явился в парадной форме?

— Он же сам объяснил: едет во дворец.

— Во дворец ездят или утром или вечером, не раньше семи. Он напялил на себя сбрую, чтобы не обедать с вами за одним столом. Да, племянник, дело, видимо, серьезнее, чем нам кажется.

— Но, дядя, я положительно не чувствую за собой никакой вины!

— Не забудьте, что у вас в России можно быть и без вины виноватым… Все же вешать носа не надо, — повторил он, — граф Блохвиц еще значит кое-что в Берлине, а граф Блохвиц — ваш дядя!

Безбородко стоял у раскрытого окна. Он видел, как из-за деревьев Тиргартена вышел шарманщик, сгибаясь под тяжестью музыкального ящика. Следом за шарманщиком шла стройная девушка — она шла легко, пританцовывая, размахивая правой рукой, в руке у нее была клетка с зеленым попугаем…

Прошло десять лет, и как тогда, в первый приход на Охту, Безбородко почувствовал, как во всем его теле закипела волна злобы и ненависти… Какая дорога раскрывалась перед ним, какая высота! И все рухнуло из-за такой вот уличной плясуньи, из-за дружка Олсуфьева… Подлец! Из-за него все пошло под откос — осталась лямка офицеришки с чинами по календарю. Он хотел подтолкнуть судьбу, женился на Аи-мари — дочери начальника петербургского гарнизона — и просчитался: дальше командира дивизии тесть не пошел…

Шарманщик взялся за ручку. Полились первые звуки испанской хоты. Девушка не торопясь расстелила коврик, потом сделала несколько грациозных па на месте…

Безбородко отошел от окна.

Вечером, когда семья Блохвиц собралась за кофейным столом, старик лакей подал хозяину опечатанный сургучом большой конверт.

— От его сиятельства графа фон Альвенслебена, — доложил он.

Генерал прочитал адрес на конверте и сумрачно сказал:

— Это вам, племянник.

Безбородко вскрыл конверт, прочитал письмо и рассмеялся.

— Что вы узнали смешного? — спросил граф Блохвиц.

— Прочитайте, дядя.

Прочитав письмо, генерал с раздражением промолвил:

— Не вижу ничего смешного!

— Неужели так уж важно, дядя, в двенадцать или в двенадцать тридцать?

— Это в России неважно, а у нас очень важно. Приличия обязательны для всех, в том числе и для министров.

— О чем вы спорите? — заинтересовалась старая графиня. Генерал прочитал записку вслух:

— “Граф фон Альвенслебен просит у графа Безбородко разрешения перенести завтрашнее свидание с двенадцати на двенадцать тридцать. Покорнейшая просьба вызвана тем, что внезапно возникшее обстоятельство лишает графа фон Альвенслебена возможности быть на месте в ранее назначенное время”.

— Скажи, Тильда, что тут смешного?

— Ничего смешного, мой Дитрих.

— Я бы подождал тридцать минут в приемной!

— У нас не принято заставлять человека ждать в приемной, — возмущенно ответил генерал. — И смеяться вам не следовало! Но довольно об этом. Анмари, продолжай, пожалуйста, свой рассказ. У тебя получается очень смешно.

Анмари рассказывала о собачках баронессы Остен-Сакен. Делала она это с увлечением, сама получая удовольствие от забавных историй. Безбородко слышал об этих собачках уже много раз и каждый раз находил в передаче жены новые смешные детали. Но сейчас она его раздражала.

Безбородко женат уже пятый год. Анмари красива, жизнерадостна, обладает многими приятными качествами, но сейчас она ему показалась тусклой и неинтересной.

В его жизнь ворвалось прошлое: девушка, танцующая под звуки шарманки, возродила в памяти Тересу, Олсуфьева — все то горькое, что было связано с ними.

Много лет не встречался Безбородко со своим бывшим другом. Тот жил на юге Франции, в Антибе, а Безбородко не выезжал из России. Рукопись ушла в глубокое подполье — о ней не вспоминали, не говорили. Не вспоминал о ней и Безбородко, и вдруг…

“Подлец, — подумал Безбородко. — Мою жизнь исковеркал, а сам благоденствует!..”

Под бесконечный рассказ Анмари о собачках баронессы Остен-Сакен Безбородко вспоминает свое.

И он решил встретиться с Олсуфьевым, отомстить ему за свои неудачи, отравить ему безоблачное житье.

Ночью в постели, подбирая едкие слова для встречи, он вдруг вспомнил, что ему предстоит свидание с прусским министром полиции. Неприятное свидание.

Что могло послужить к тому поводом?

Безбородко припоминал свое прошлое, старался найти в нем ошибки, промахи, предосудительные встречи, случайно оброненные острые слова.

Не зря же дядю Дитриха так беспокоит предстоящий визит к Альвенслебену.

Ровно в 12.30 раскрылась дверь кабинета, и оттуда вышел Альвенслебен.

— Пожалуйста, милый граф, — сказал он, взяв Безбородко под локоть и вводя его в кабинет. — Разрешите представить вам господина Радке.

Из глубокого кресла поднялся толстенький человечек с круглым лоснящимся лицом и удивительно короткими ногами. Он молча поклонился.

Альвенслебен пододвинул к Безбородко коробку с сигарами:

— Представляю себе, как мой славный друг Дитрих рад вашему приезду. А ведь и я, милый граф, с нетерпением ждал вас.

— Могу я полюбопытствовать, чем вызвано ваше нетерпение?

— Жизнь, эта великая фокусница, выкидывает иногда такие коленца, что даже опытный человек потеряет голову. Если вы разрешите, милый граф, то господин Радке познакомит вас с преудивительным казусом. Прошу, господин Радке.

Человечек достал из-за своей спины желтый портфель, вынул какую-то бумажку и, прежде чем показать ее Безбородко, сказал слащавым голосом:

— Ваше сиятельство, заранее прошу великодушно простить меня, если я покажусь назойливым или если вам покажется, что мои вопросы недостаточно почтительны. Хочу заверить вас, что только государственные соображения вынуждают меня обратиться к вам с этим неприятным делом…

— Зачем такое пространное предисловие? — спросил Безбородко, улыбаясь, хотя его сердце сжалось от предчувствия надвигающейся беды.

— Действительно, господин Радке, нехорошо злоупотреблять драгоценным временем нашего гостя, — с укоризной сказал Альвенслебен.

— Слушаюсь, эксцеленс. — Радке протянул бумажку Кушелеву-Безбородко. — Пожалуйста, ваше сиятельство, извольте ознакомиться.

В руках Безбородко оказался черновик письма. Много слов было зачеркнуто, переправлено, но почерк был такой каллиграфически ясный, что Безбородко залюбовался им. Текст письма показался ему банальным, но обращение рассмешило: “Его высокородию господину капитану лейб-гвардии Семенишевского полка…”

— Вы смеетесь, ваше сиятельство? Вам знакомо это письмо? — услышал он слащавый голос Радке.

— Меня рассмешило слово “Семенишевского”.

— А разве полк, в котором вы служите, не называется Семенишевским?

— Нет, господин Радке, он называется Семеновским.

— Значит, ваш корреспондент допустил ошибку?

— Мой корреспондент?

— Нам казалось, что письмо адресовано вам.

Безбородко задумался: что это — бред, сон? Еще раз он прочитал письмо:

Его высокородию господину капитану Семенишевского полка…

Я получил приказание прекратить работу. Правда, я просрочил сдачу заказа, но просрочил для пользы дела. Добывал лучшую бумагу, но вовсе прекратить…

На этом письмо обрывалось.

Безбородко никому никогда ничего не заказывал в Берлине. Но не это его успокоило и придало смелости: он понял, что его вызвали в прусскую полицию не по доносу из Петербурга. Он повернулся к Альвенслебену:

— Объясните мне, что все это значит. Кто-то для кого-то выполнил заказ, а господин Радке почему-то уверен, что заказчик я. — Безбородко поднялся и резко закончил: — Даже если это так? Допустим, что я заказчик, но почему почтенный господин Радке сует свой нос в мои дела!

— Не волнуйтесь, милый граф, и, пожалуйста, садитесь. Господин Радке заранее просил у вас прощения, и вы благосклонно согласились его выслушать. Прошу вас, не обращайте внимания на неуклюжесть его формулировок. Нас интересует: вам или не вам было адресовано это письмо?