Ахмед выключил фонарь, экономя заряд. Тьма стала абсолютной. Где-то далеко наверху метель продолжала засыпать их следы, даруя призрачный шанс, что «чистильщики» пройдут мимо этого случайного склепа.

Снег наконец перестал валить стеной, сменившись колючей ледяной крупой, которая секла лица не хуже наждака. Сквозь редеющую белую пелену проступили очертания приземистого сруба, вросшего в склон холма. Из каменной трубы лениво вился серый дым — единственный признак жизни в этом замерзшем аду.

— Вижу цель, — прохрипел Пьер. Его голос больше походил на скрежет камней.

Они преодолели последние метры, спотыкаясь о скрытые под снегом корни. Жанна почти тащила Пьера на себе, её дыхание вырывалось из груди рваными облачками пара. Когда до двери оставалось не больше десяти шагов, из темноты под навесом хижины сухо клацнул затвор.

— Стой. Еще шаг — и останетесь здесь до весны, — голос был тихим, лишенным эмоций, но в нем чувствовалась тяжесть заряженного ствола.

Группа замерла. Пьер с трудом поднял голову, щурясь от бьющего в глаза света фонаря, который внезапно вспыхнул на крыльце. В круге света стоял человек, похожий на древний дуб: коренастый, в потертом овчинном тулупе, с бородой, поседевшей от инея. В его руках старая, но ухоженная СВД смотрела Пьеру прямо в переносицу.

— Стефан… — выдавил Пьер, сплевывая в снег розовую пену. — Пятый полк. Диджибути. Помнишь пески?

Человек на крыльце не шелохнулся, но ствол винтовки едва заметно дрогнул.

— В Легионе много кто помнит пески, парень, — пробасил Молчун. — Но мало кто возвращается оттуда с такими дырками в шкуре. Как тебя звали?

— Шрам. Но ты звал меня «бешеным псом», когда я вытаскивал твою задницу из-под обстрела в Кот-д’Ивуаре.

Молчун медленно опустил винтовку. Его глаза, глубоко посаженные и окруженные сетью морщин, внимательно изучили окровавленную группу. Он увидел израненного Пьера, изможденную Жанну и Ахмеда, прижимающего к себе кейс так, словно в нем была его душа.

— Заходите. Только без резких движений. Если я увижу в руках хоть что-то, кроме кружки с чаем — пристрелю всех, — Молчун отступил в тень, освобождая проход.

Внутри хижины пахло сушеными травами, оружейным маслом и старым деревом. Тепло от массивной печи ударило по лицам, вызывая мучительную боль в обмороженных конечностях. Пьера уложили на широкую лавку, застеленную медвежьей шкурой.

Молчун молча подошел к столу, налил в железные кружки темную, пахучую жидкость и пододвинул их гостям. Он не задавал вопросов. В Легионе знали: если человек пришел к тебе в метель, истекая кровью, значит, за его спиной горит мир.

— У тебя гости, Шрам, — наконец произнес Молчун, кивнув на старую рацию, стоявшую на полке. Из динамика доносилось едва слышное шипение и обрывки фраз на кодированном языке Отдела. — Полчаса назад над лесом прошел «Жнец». Искали тепловой след. Думаю, твой маневр с рекой сработал, но они не идиоты. Скоро начнут прочесывать квадраты ногами.

Пьер пригубил обжигающий отвар, чувствуя, как внутри начинает понемногу оттаивать ледяной ком.

— Нам нужны документы и транспорт, Стефан. Нас списали. Теперь мы — биомусор для Лебедева.

Молчун усмехнулся, поглаживая шрам, уходящий под бороду.

— Транспорт здесь бесполезен, только снег месить. А вот документы… У меня есть кое-что в тайнике под полом. Но учти: те, кто за вами идут — это не обычные наемники. Я видел их тени в лесу. Слишком быстрые для людей. Слишком молчаливые.

Пьер посмотрел на свои руки — они всё еще дрожали.

— Это «чистильщики» Лебедева. И если они нас найдут здесь, они сожгут эту хижину вместе с тобой.

— Пусть пробуют, — Молчун взял со стола тяжелый нож и начал медленно править его о точильный камень. Металлический звук в тишине хижины прозвучал как приговор. — Мой лес — мои правила. Отдыхайте. До рассвета три часа. Потом вам придется либо исчезнуть, либо стать частью этой земли.

Молчун с кряхтением отодвинул тяжелый верстак, под которым обнаружилась старая, заляпанная мазутом крышка люка. Когда он откинул её, в нос ударил запах оружейного сала, затхлости и старой бумаги. Стефан выудил из недр схрона стальной армейский контейнер, запечатанный сургучом.

— Мой «пенсионный фонд» образца две тысячи восьмого, — пробасил он, счищая грязь с крышки. — Собирал после Кавказа, когда понял, что штабные нас всё равно рано или поздно сдадут.

Контейнер с тихим шипением разгерметизировался. На столе оказались перетянутые резинками пачки старых евро и несколько пластиковых кейсов. Стефан открыл первый и пододвинул его Пьеру. Внутри лежал безупречный французский паспорт на имя Люка Дюмона.

— Твой был готов заранее, Шрам. Я хранил его на случай, если тебе придется резко «уволиться». Но на твоих друзей у меня заготовок нет. Только «болванки» высокого качества и чистые бланки.

Молчун посмотрел на Жанну, Ахмеда и Коула. Их лица, покрытые коркой запекшейся крови, копотью и инеем, меньше всего подходили для официальных документов.

— Ахмед, у тебя руки еще не окончательно замерзли? — Пьер кивнул на старую цифровую камеру и портативный принтер-ламинатор, которые Стефан достал из того же ящика. — Нужно сделать их «гражданскими». Прямо сейчас.

— Сделаю, — коротко отозвался связист, растирая ладони.

В углу хижины организовали импровизированную фотостудию. Единственным фоном служила серая простыня, которую Стефан прибил к стене гвоздями. Жанна первой подошла к «зеркалу» — осколку мутного стекла над умывальником. Она яростно терла лицо тряпкой, смоченной в ледяной воде, смывая следы боя, пока кожа не стала пугающе бледной.

— Смотри в объектив, — командовал Ахмед, подсвечивая её лицо мощным тактическим фонарем через слой марли, чтобы смягчить тени. — Подбородок ниже. Ты не снайпер, ты — Анна Шмидт, переводчик из Бонна. Улыбаться не надо, просто расслабь лицо.

*Щелчок.*

На экране камеры появилось лицо Жанны — изможденное, с лихорадочно блестящими глазами, но лишенное маски убийцы. Затем пришла очередь Коула. Ему пришлось накинуть старую куртку Стефана, чтобы скрыть обгоревшую термуху.

— Ну и рожа, — пробурчал Коул, глядя на свой снимок. — На границе подумают, что я только что вышел из запоя длиной в десять лет.

— Для Восточной Европы — идеальный камуфляж, — отрезал Молчун.

Ахмед работал быстро. Пока принтер негромко жужжал, выдавая снимки на специальной подложке, он вскрывал чипы на старых «донорах» — паспортах несчастных туристов, которые когда-то пропали в этих горах и чьи документы осели в коллекции Стефана. Инструментами часовщика и тонким паяльником он переносил данные, совмещая их с новыми фото и ламинируя бланки под прессом.

Через сорок минут на столе лежали три свежих паспорта. Еще пахнущие химией и теплым пластиком, они были их единственным билетом в мир людей.

— Наличность забирайте всю, — Молчун пододвинул Пьеру пачки евро. — Пятьдесят тысяч. В восьмом это были серьезные деньги, сейчас — просто бумага на первое время. Не светите крупными суммами.

Пьер взял свой паспорт «Люка Дюмона» и спрятал его во внутренний карман. Теперь у него было имя, были деньги и была команда призраков.

— Стефан, ты уверен, что эти чипы пройдут проверку? — спросил Пьер, застегивая куртку.

— На наземных переходах — пройдут. В аэропорты не суйтесь, там базы обновляются в реальном времени. И помните: вы — Люк, Анна, Мартин и Томаш. Забудьте свои позывные. Если кто-то из вас в бреду назовет другого по кличке — это конец для всех.

Молчун подошел к окну и притушил керосиновую лампу. Тьма хижины мгновенно стала густой и тревожной.

— Рассвет через час. Снег почти перестал, а значит, тепловизоры на дронах снова увидят каждый ваш выдох. Уходите через старый каньон. Если выживете… — старик замолчал, подбирая слова. — Просто не возвращайтесь сюда. Больше я вам ничем не смогу помочь.

В хижине повисла тяжелая, густая тишина, нарушаемая только шипением керосинки и тихим щелканьем клавиш. Ахмед сидел в углу, сгорбившись над своим планшетом — его единственным окном в мир цифр, который теперь превратился в смертельную ловушку. Свет от экрана выхватывал его побледневшее лицо и капли пота на лбу.