Пьер прыгнул в сторону за мгновение до того, как поляна превратилась в филиал ада. Мощный взрыв подбросил его в воздух, швыряя в темноту, навстречу ломающимся веткам и вечному беспамятству. Последним, что он запомнил, был тихий, торжествующий свист, донёсшийся из глубины леса. Охота не закончилась. Она только что перешла на новый уровень.
В лесу повисла мертвая, ватная тишина, нарушаемая только треском догорающих веток и тихим шипением выжженной земли. Пьер лежал в воронке, наполовину засыпанный землей и хвоей. Его лицо превратилось в маску из грязи и запекшейся крови, а «Ультима», всё еще пристегнутая к ремню, была искорежена взрывом.
Первым его нашел Ахмед. Его фонарь разрезал темноту, высветив неподвижное тело легионера.
— Сюда! Маркус, Жанна — он здесь! — заорал связист, падая на колени рядом с другом.
Через секунду Жанна уже была рядом. Она не бежала — она летела, сметая кусты на своем пути. Увидев серое, безжизненное лицо Пьера, она на мгновение замерла, но профессионализм взял верх над ужасом. Она сорвала перчатки и прижала пальцы к его шее.
— Пульса нет! — её голос сорвался на хрип. — Маркус, помогай, переворачивай его!
Они уложили Пьера на спину. Жанна лихорадочно вскрыла аптечку, её руки дрожали, но движения оставались точными. Она выхватила шприц-тюбик с эпинефрином.
— Давай же, Шрам, не смей… не смей уходить вот так! — прошипела она, с силой вгоняя иглу прямо сквозь остатки одежды в бедро.
Она начала непрямой массаж сердца. Раз, два, три… Хрустнул хрящ, но она не останавливалась. Её ладони, испачканные в его крови, ритмично давили на грудную клетку.
— Дыши, ублюдок! Дыши! — Жанна вкладывала в каждый толчок всю свою ярость и весь свой страх.
Маркус стоял рядом, сжимая автомат так, что белели костяшки, его лицо было каменным, но в глазах застыло отчаяние. Прошло десять секунд. Двадцать. Минута. Лицо Пьера оставалось неподвижной маской.
— Еще один! — крикнула Жанна, вырывая второй шприц. — Ахмед, держи голову!
Второй удар адреналина. Жанна снова навалилась на его грудь, её рыжие волосы слиплись от пота и копоти, а из глаз, вопреки воле, брызнули слезы.
— Вернись… Пьер, пожалуйста, вернись…
И тут его тело содрогнулось. Грудная клетка Пьера судорожно выгнулась, и из легких вырвался хриплый, клокочущий стон, похожий на звук разрываемой ткани. Он жадно втянул воздух, закашлялся, выплевывая кровь и землю, и его веки дрогнули.
Фокус медленно наводился. Первое, что увидел Пьер, было заплаканное и яростное лицо Жанны в свете тактических фонарей. Он попытался что-то сказать, его губы шевельнулись, формируя имя, но закончить он не успел.
*Хлёст!*
Резкая, звонкая пощёчина обожгла его щеку, заставив голову дернуться в сторону. Пьер ошарашенно моргнул, глядя на неё.
— За что?.. — прохрипел он.
Вместо ответа Жанна рывком притянула его за воротник к себе. Её губы, со вкусом пепла, соли и горького железа, накрыли его в коротком, отчаянном и жадном поцелуе. В этом жесте была вся боль и всё облегчение, которые она испытала за эти бесконечные минуты.
А затем, так же внезапно, она оттолкнула его, вскочила на ноги и, не оглядываясь, бросилась прочь в темноту леса, в сторону собора.
— Дурак! Какой же ты дурак! — донесся до него её сорванный, полный слез крик.
Пьер остался лежать в грязи, глядя ей вслед. Он чувствовал, как бешено колотится его сердце, запущенное химией и её волей. Маркус подошел к нему, протянул руку и тяжело вздохнул.
— С возвращением, герой. Пошли, пока она не решила вернуться и не пристрелила тебя сама.
Шрам принял руку командира и с трудом поднялся. Ночь всё еще была полна теней Пастыря, но теперь он знал, что у него есть как минимум одна причина, чтобы дожить до следующего рассвета.
Деревня догорала. Над почерневшими остовами хат висел тяжелый, удушливый смог — смесь печного дыма, паленой шерсти и острой, режущей легкие серебряной пыли. Фосфорные заряды Маркуса оставили после себя белые, шипящие язвы на земле, которые не гасли даже в сырости карпатского утра.
Пьер шел по центральной улице, тяжело опираясь на плечо Ахмеда. Жанна шла впереди, держа винтовку наготове, её взгляд был сухим и колючим; она ни разу не обернулась в сторону Шрама после того, что произошло в лесу.
Местные начали выходить из своих убежищ. Подвалы, погреба и потайные ниши в стенах возвращали людей — бледных, дрожащих, с глазами, в которых выгорело всё, кроме первобытного ужаса.
— Они ушли? — старик с густой седой бородой и глубоким шрамом через всё предплечье преградил им путь у колодца. Его руки тряслись, сжимая старые вилы.
— Те, кто не сдох — ушли в горы, — хрипло ответил Пьер, останавливаясь и сплевывая густую, соленую слюну. — Рассказывай, отец. Как долго они здесь были?
Старик опустил вилы, и вокруг них начали собираться остальные выжившие. Женщины прижимали к себе детей, кутая их в грязные платки.
— Вечность… — прошептал старик. — Они пришли в начале осени. Сначала мы думали — обычные разбойники, наемники. Но потом… начались полнолуния. Они забирали скот, а потом начали забирать молодых. Тех, кто посильнее.
— Они не просто ели их, — подала голос та самая женщина, которую Пьер вырвал из «живого щита». Она стояла, обняв себя за плечи, и её тряс озноб. — Они заставляли их служить. Тёмные твари… они не звери. У них есть порядок. Они учили наших парней убивать.
— Кто ими командует? — Пьер впился взглядом в старика. — Вы видели Пастыря?
Жители переглянулись. Страх, который они испытывали перед нападавшими, был ничем по сравнению с тем ледяным трепетом, который вызывало одно упоминание этого имени.
— Пастырь… — старик перекрестился дрожащей рукой. — Он не из наших краев. Огромный, как скала. Кожа черная, как сама ночь — малиец, говорят те, кто видел его вблизи. И лицо… половина лица у него в страшных узорах.
— Языческая татуировка, — добавила женщина, её голос дрогнул. — Странные знаки, которые будто шевелятся под кожей. Когда он говорит, кажется, что горы стонут. Называет себя Пастырем, но он — сам дьявол. Он собрал этих «волков» и дал им оружие. Сказал, что русские ушли и оставили эти земли ему.
Пьер почувствовал, как внутри него что-то щелкнуло. Малиец. Рослый. Татуировка на пол-лица. В памяти всплыли жаркие ночи в Сахеле, запах пыли и крови, и оперативник из иностранного контингента, который пропал во время совместной операции.
— Адама Траоре… — тихо произнес Пьер, и это имя прозвучало в тишине деревни как смертный приговор.
— Ты его знаешь? — Маркус подошел сзади, его лицо было непроницаемым.
— Слышал о нем, — Пьер потер ноющее плечо. — Один из лучших диверсантов в Африке. Спец по психологической войне и выживанию в экстремальных условиях. Если это он, то «Гамма» — это только верхушка айсберга. Он не просто вожак стаи, он строит здесь свою армию.
Старик схватил Пьера за рукав, его глаза были полны отчаяния.
— Вы ведь убьете его? Вы не оставите нас здесь на растерзание? Он сказал, что вернется к следующей луне, чтобы собрать «жатву».
Пьер посмотрел на Жанну, которая замерла в десяти шагах, внимательно слушая разговор. Она не смотрела на него, но он видел, как напряжена её спина.
— Мы здесь ради этого, отец, — Пьер медленно вытащил руку из хватки старика. — Либо мы принесем его голову на эту площадь, либо нас самих найдут в том лесу.
Он обернулся к Ахмеду.
— Свяжись с собором. Пусть Ионеску готовит всё, что осталось по серебру. Пастырь — это не просто оборотень. Это солдат, который решил стать богом. А боги, как известно, умирают очень кроваво.
Группа двинулась обратно к машинам. Над деревней вставало холодное, безразличное солнце, освещая руины и длинные тени, которые всё еще прятались в лесной чаще.
Маркус отошёл в сторону, к полуразрушенной каменной стене, где сигнал ловил лучше всего. Он достал тяжёлый, защищённый спутниковый телефон и быстро набрал зашифрованный номер.
— Это «Цербер-1». Запрашиваю приоритетный канал с Центром, — его голос был сухим и жёстким, как треск ломающихся веток. — Соедините с оперативным дежурным.
