— Вы говорите о своей службе в прошедшем времени, — резюмировал я. — Быть может, вам стоит взять небольшой отпуск и немного отдохнуть. Мой воевода говорил, что здесь можно организовать прекрасную рыбалку. Как вы относитесь к подобным развлечениям?

Осипов неспешно вернул стакан на столик. Потом тряхнул головой, словно отгоняя плохие мысли.

— Хорошо, — наконец сказал он и сменил тему разговора. — Через неделю мы вернёмся к вопросу этих ваших рыбных ферм. Сейчас у Совета множество других, более важных дел.

Я уловил в его голосе раздражение и усталость, но кивнул:

— Как скажете, мастер-советник.

Осипов посмотрел на меня взглядом человека, которому ответ не понравился, но возразить ему нечем.

— Если это все, прошу меня простить, — произнёс я.

— Конечно, — сухо сказал Осипов. — Благодарю за уделенное время.

Я направился к двери. Уже у выхода остановился, обернулся и произнес:

— Надеюсь, я смогу вас убедить, что Северск — это княжество со своей историей. И оно должно расти и развиваться, а не сидеть на дотациях.

С этими словами я развернулся и вышел из кабинета.

Я оказался в тихом коридоре. Лампы были уже потушены, и только с улицы сквозь витраж, пробивался мягкий свет фонаря.

Спустился по ступеням на первый этаж, пересек пустой холл и вышел из здания. Остановился на крыльце, чувствуя на лице слабые дуновения прохладного весеннего ветра.

Машина стояла рядом со зданием. Внутри в тёплом свете приборной панели, виднелся силуэт Морозова, который сидел, откинувшись на спинку сиденья и, задумчиво барабаня пальцами по рулю, смотрел в лобовое стекло.

— Ну что, князь? — спросил он, когда я сел в салон. — Как прошло заседание?

— Похоже, Осипову очень неплохо заплатили, — ответил я. — Или пообещали что-то серьёзное, если он протолкнёт чужие интересы. Видимо, столичные промышленники не скупятся, когда хотят подмять под себя город.

Воевода хмыкнул и посмотрел на окна Совета, где ещё горел тусклый свет, и протянул:

— Охотно верится. Осипов никогда мне не нравился. Слишком уж он скользкий.

Я пожал плечами и откинулся на спинку кресла:

— Другие редко занимают главные посты в руководстве княжества. Посмотрим, как он запоёт, когда поймёт, что Северск не продаётся.

Морозов повернулся ко мне, и я заметил в его взгляде уважение:

— Хорошие слова, — произнес он. — Правильные. Куда дальше? Домой?

Я кивнул. Морозов завёл двигатель, и машина мягко тронулась, зашуршав колесами по влажной мостовой. Я же сидел и смотрел, как город за окном тянулся лентами улиц и светящимися вывесками. И мне показалось, что Северск словно дремал, готовясь к завтрашнему дню.

Когда машина свернула в ворота поместья, ночь окончательно вступила в свои права. Подворье освещалось редкими фонарями, а в окнах дома горел тёплый свет. Из трубы поднимался тонкий дымок.

Морозов остановился у крыльца, заглушил двигатель и обернулся ко мне.

— Прибыли, мастер, — произнес он. — Ну и долгим же выдался день.

— Это точно, — ответил я и вышел из машины. Под подошвами ботинок хрустнул гравий. В небе, между ветвей лип, мерцала тонкая луна.

Из темноты за углом здания донёсся тихий лай Аргумента. А через мгновение пес выскочил на дорожку и замер, глядя на нас. Зевнул и потянулся, и неторопливо затрусил в нашу сторону.

— Всё спокойно? — спросил я у пса, когда тот поравнялся со мной.

Он тихо фыркнул и махнул хвостом, будто подтверждая. Я улыбнулся и потрепал его по холке.

— Отдыхайте, князь, — послышался за спиной голос воеводы. — Пойду поговорю с дружинниками.

Он направился по дорожке в сторону дома дружины, и пес последовал за ним. Я же поднялся по ступеням крыльца, открыл дверь и вошел в гостиную.

В комнате горел камин. Пламя мягко колебалось, отбрасывая тени по стенам. Подошёл в помещение и тяжело опустился. Прикрыл глаза, чувствуя, как усталость медленно отступает. И просто слушал, как трещат поленья. А за окном ветер напевал свою вечную песню, убаюкивая меня.

Пламя в камине давно догорело, оставив лишь покрытые золой тлеющие угли, от которых шёл ровный, красноватый свет. В гостиной стояла тишина. Я же сидел в кресле, откинувшись на спинку и чувствуя, как на меня волной накатывает усталость. Веки отяжелели, мысли текли лениво. За окнами шелестел ночной ветер, и где-то далеко протяжно выл пёс.

Сон подкрался незаметно. Мысли медленно растаяли, словно растворяясь в треске остывающих дров, и всё вокруг стало тихим. Голова опустилась на грудь. И я задремал…

— Николай Арсентьевич.

Я почувствовал лёгкое прикосновение к плечу. Голос был мягкий, но настойчивый, и я с неохотой открыл глаза. Надо мной стояла Вера. Догорающие в камине угли бросали на ее лицо золотистые отсветы.

— Кажется, я задремал, — смущенно произнес я.

Секретарь кивнула:

— Уже поздно. А день выдался тяжелым.

Я взглянул на висевшие на стене часы, стрелки которых перевалили за полночь. За окнами уже начинала редеть тьма.

— Ваша правда, — согласился я вставая. — Спасибо, Вера Романовна. Спокойной ночи.

— Добрых снов, Николай Арсентьевич, — ответила она, чуть поклонившись.

Я поднялся по лестнице. Деревянные ступени под ногами поскрипывали, воздух наверху был прохладен, пах свежим постельным бельём и чем-то. Вошел в комнату, остановился у окна, глядя во двор. Луна за стеклом низко висела, затуманенная облаками, и весь мир, казалось, был словно проявлен на старой, черно-белой фотографии.

Я разделся, тяжело опустился на кровать, чувствуя, как усталость накрывает волной. Последней мыслью было, что завтра впервые за долгое время можно будет не думать о Совете. Наверное…

Я проснулся от света, который пробивался в комнату сквозь неплотно сомкнутые шторы. В лучах танцевали пылинки. Где-то за окном кричала какая-то птица.

Некоторое время, я неподвижно лежал на кровати. Торопиться было некуда, особо важных дел у меня на сегодня запланировано не было. Затем вздохнул. До ставшего уже привычным звонка утреннего будильника было еще полчаса.

Я с неохотой чел на кровати, поднялся и направился в ванную, где привел себя в порядок. Холодная вода быстро смыла с меня остатки сна, и в комнату я вернулся бодрым, свежим, и готовым к новым свершениям. Оделся и вышел из помещения. Спустился по лестнице в гостиную, где почти столкнулся с Верой.

— Доброе утро, Николай Арсентьевич, — с улыбкой сказала она. — Вы как раз вовремя. Никифор уже приготовил завтрак.

— Благодарю, Вера Романовна, — ответил я.

— Идемте в столовую, — мягко произнесла секретарь.

Она развернулась и направилась в нужное крыло. Я последовал за ней.

В столовой пахло травяным отваром и свежим хлебом, и от этого аромата сразу стало уютно. На столе уже стояла посыпанная мелконарезанной зеленью яичница с ломтиками помидоров, тонко нарезанный хлеб, и пирог. Очевидно, Никифор опять испек свой фирменный, с ягодами.

Морозов уже сидел за столом. И едва я сел в кресло, воевода подвинул мне чашку:

— Доброе утро, князь, — произнес он.

— Утро доброе, — ответил я. — Удивительно, как вы всегда успеваете раньше меня.

Воевода усмехнулся:

— Привычка, Николай Арсентьевич.

Я промолчал. Положил себе на тарелку кусок яичницы, попробовал и довольно прикрыл глаза:

— Как всегда, выше всяких похвал, — произнес я, благодаря домового. Ответом мне было лишь одобрительное «ага, ага», словно Никифор не поверил моим словам.

Мы ели молча, не торопясь, наслаждаясь царящим в комнате утренним покоем. Сквозь высокие окна в комнату падал солнечный свет, ложась на стол ровными, тёплыми полосами. Из кухни доносился негромкий звон посуды и бормотание Никифора. И лишь когда тарелки опустели, в дверях появился домовой, который забрал посуду и поставил на стол блюдо с печеньем.