— Очень вкусно, — тихо произнес он, сделал еще один глоток и отставил чашку.

Несколько секунд, парень молчал, словно подбирая слова. А затем, понизив голос, произнес:

— Мастер-князь… А… когда мы… пойдём в лес?

Я чуть приподнял бровь.

— Вы хотите отправиться прямо сейчас?

Он шумно вдохнул, будто собирался с духом.

— Я просто обязан увидеть этого оленя, понимаете. Комиссия… она… — он замялся, но всё же продолжил: — они говорят, что это может быть важнейшее открытие за десятилетие. Вид… который считали исчезнувшим ещё много лет назад.

Воевода тихо хмыкнул:

— Открытие, значит, — протянул он, устало.

Парень смутился, отвёл взгляд, но не отступил.

— Я… понимаю, что вы не особо в это верите, но оно очень важно. И для ведомства, и для науки. И… — Гаврила запнулся, — и для меня лично.

Я на секунду задумался. В голосе его не было бахвальства и той самоуверенности, которой часто страдают столичные чиновники. Была… настоящая заинтересованность. Тревога и какая-то искра, которая редко встречается у государевых слуг из столицы.

— Пойдём, — сказал я наконец. — Но сперва — подготовка. Лес сегодня может быть… капризным.

Парень поднял глаза.

— Капризным? — удивленно переспросил он.

Я не стал пугать ревизора лишними подробностями. Ему и так сегодня хватило страхов. Морозов нахмурился, но промолчал. Вера же отставила пустую чашку и встала из-за стола:

— Прошу меня простить, — произнесла она. — У меня еще много работы.

Я кивнул:

— Конечно.

Вера тепло улыбнулась домовому и негромко поблагодарила его за завтрак.

— Я принесу чуть позже пирожков, — отозвался Никифор. — А то опять заработаетесь, а про здоровое питание нельзя забывать.

— Пирожки — это здоровое? — хитро спросила девушка.

— Мои так точно, — благостно отозвался домовой, и мне подумалось, что подобной вольности он не простил бы ни мне, ни воеводе.

Соколова одернула подол платья и направилась к дверям.

— Да… Я, наверное, тоже пойду собираться, — спохватился Гаврила.

Ревизор вскочил из-за стола, едва не перевернув кресло, и последовал за секретарем.

Морозов тоже встал, подошёл к окну, отдёрнул занавеску. Несколько минут неподвижно стоял, глядя, как ветер колышет ветви.

— Очень интересный гость, — произнёс он тихо, — Прямо сказочный. И зачем его только к нам направили.

Я пожал плечами:

— Может быть, чтобы он лично запечатлел «событие десятилетия».

Воевода, не оборачиваясь, кивнул:

— Только сдается мне, если бы ревизор пошел в лес инкогнито, то сгинул бы в нем без вести. И вина в том лежала бы не на леших.

— Ну, он проходил полевую подготовку, — возразил я. Воевода усмехнулся и покачал головой:

— Идемте собираться, Николай Арсентьевич, — произнес он.

Я кивнул и встал из-за стола. Вышел из столовой и замер. Потому что окно в гостиной было открыто. А на подоконнике, распахнув крылья, сидела та самая ворона. И заметив меня, она склонила голову и глухо, низко, словно предупреждающе каркнула.

— Опять ты… — тихо пробормотал я, рассматривая сидевшую на подоконнике птицу. — Неймется же тебе.

Ворона сидела совершенно недвижимо. Так как умеют только лесные птицы, что веками живут рядом с тем, чего люди не видят или не хотят замечать. Чёрные перья отливали синим металлом. Один глаз птицы, блестящий, умный, смотрел прямо на меня. Не просто наблюдал. Оценивал. И, что особенно неприятно… птица словно бы меня узнала.

Я остановился в нескольких шагах от окна. В гостиной повисла тишина. Мне показалось, что даже поленья в камине перестали трещать.

— Ты, конечно, выбрала удачный момент, — выдохнул я, чувствуя, как внутри начинает медленно ворочаться неприятный ледяной ком. — Но могла бы и не пугать так…

Птица слегка качнула головой, словно соглашаясь или отмахиваясь от моих слов. Затем медленно сложила крылья, опустилась на лапы. Её когти тихо цокнули по дереву. Ворона шагнула ближе, будто проверяя, отступлю ли я.

Я не попятился. Хотя мысли в голове на секунду смешались: предупреждение? знак? или… просьба?

— Что тебе нужно? — почти шёпотом спросил я.

Ответа, конечно, не последовало. Но ворона снова издала тот глубокий, похожий на человеческий голос звук. Не карканье даже, а низкий, вибрирующий выдох.

И вдруг её взгляд скользнул куда-то за моё плечо. Я обернулся.

На пороге стоял Морозов. Он тоже заметил птицу, и на его лице промелькнуло что-то между раздражением, настороженностью и… уважением.

— Опять? — хрипло произнёс воевода, подходя ближе. — Уж очень не ко времени она зачастила.

Ворона не отступила. Наоборот, расправила крылья шире, будто желала, чтобы её увидели. А затем резко, подпрыгнула, ударила перьями о воздух и тяжело взмыла вверх. Птица сделала круг над двором, а затем направилась в сторону леса и исчезла между ветвями деревьев. Мы же молча провожали ее взглядами.

— Нехорошо, — тихо сказал Морозов. — Совсем нехорошо.

Я молча подошел к раме и закрыл окно. Сделал глубокий вздох и произнес:

— Ладно. Идём осторожно. Гаврилу на шаг вперед не выпускать.

— Само собой, — буркнул воевода. — Я и к себе его привязать могу, если понадобится.

Я повернулся к выходу, чтобы идти собираться, но в этот момент по лестнице раздался быстрый топот. И через секунду на площадке появился Гаврила. И при его виде воевода хмыкнул:

— Позвольте уточнить, что на вас надето?

— Полевая форма, — растерянно ответил юноша. — А что?

Для похода в лес выглядел ревизор и правда несуразно. На нем была тёмная рубаха, поверх которой была надета жилетка с множеством карманов, и серые форменные брюки, которые обычно носили государевы слуги.

Заметив наши лица, он остановился посередине лестницы и растерянно уточнил:

— Ч-что такое?.. Я… не так одет?..

— Всё так, — сказал я мягко. — Только вот обувь мы вам выдадим другую. Ботинки не подойдут.

— Меня уверили, что они не промокнут и не подведут, — возразил парень.

— В таких только по городу ходить, — пояснил ему Морозов. — Они жесткие, подошва не гнется. Да и носите вы их явно первый день.

— Так и есть, — смущенно пробормотал Гаврила.

— Вы в них ноги в кровь сотрете. Мне вас потом придется на себе нести.

— Не надо нести, — совсем уж смутился гость.

— Возьмите эту пару, — заявил Никифор, появившись внезапно в дверном проеме. В руках он держал невысокие сапоги из кожи. — Не побрезгуйте, Гаврила Платонович. Пройдете в них хоть сколько — а не устанете.

Парень не стал отказываться и прямо при нас снял свою обувь и натянул предложенную домовым пару.

— Как на меня шили, — сообщил он и коротко поклонился Никифору. — Благодарствую.

— Что уж там, — отозвался тот с показной беспечностью, но я заметил, что он доволен.

— Идите за нами, Гаврила Платонович, — велел Морозов. — И… если увидите или услышите что-то странное, то сразу говорите.

Парень торопливо кивнул. И вслед за воеводой направился к дверям.

Мы вышли на крыльцо. Я набросил на плечи уже знакомую куртку. Во дворе было тихо, только ветер шуршал в ветвях клена. Я внимательно посмотрел на край леса, туда, где в густой листве ещё минуту назад скрылась ворона. Морозов бросил взгляд в ту же сторону, нахмурился, но промолчал.

Аргумент уже сидел напротив крыльца, явно дожидаясь нас. И едва мы вышли, он встал на лапы и тихо тявкнул, подтверждая, что он готов к походу. И заметив собаку, Гаврила сразу же напрягся.

— Не бойтесь, пес вас не тронет, — заверил я ревизора. — Аргумент уже понял, что вы здесь желанный гость.

Гаврила шумно сглотнул, но кивнул, показывая, что верит мне.

— Странное имя, — он попытался улыбнуться.

— Раньше у него было другое, — ответил я. — Армагедон, вроде. Но мы с Владимиром Васильевичем решили, что новое имя подойдет ему больше. Ну не Бобиком же его величать.