Несколько мгновений я неподвижно стоял у окна, пытаясь осознать, что глаза меня не обманывают. Утренний свет дрожал на траве, воздух был свежим, наполненный запахом влажной земли и грядущей грозы… и в этом умиротворённом пейзаже пришлый, чудно одетый человек смотрелся так чуждо, что картина становилась какой-то комичной.

Парень во дворе выглядел так, будто сошел с иллюстрации «Как не надо путешествовать по лесам». Шляпа-сетка сползала ему на нос, огромный рюкзак тянул плечи к земле, а ботинки, кажется, были куплены вчера. Они были слишком новыми и чистыми. Гость замер, будто боялся лишний раз вдохнуть, чтобы не спровоцировать Аргумента, который восседал напротив на почтительном расстоянии. Пёс не рычал, не лаял, не делал ни одного угрожающего движения. Просто смотрел. И этого было достаточно, чтобы любой турист понял, кто здесь задает тон беседы.

Взгляд его говорил: «Ещё шаг и я решу, что завтрак пришёл сам».

Парень, очевидно, уловил этот посыл. Шляпа окончательно съехала ему на глаза, а я, глядя сверху, подумал, что если бы Никифор увидел эту картину, то непременно сказал бы: «Вот, Николай Арсеньевич, смотрите, что происходит с теми, кто не слушает советов старших. Они становятся кормом для собак».

Я выдохнул, всеми силами стараясь сдержать рвущийся наружу смех. До того забавной выглядела разворачивающаяся во дворе картина.

— Он… давно так стоит? — уточнил я у стоявшей рядом Веры.

— Минуты две. Или три, — ответила девушка спокойно. — Всё это время паренек отчаянно старается выглядеть храбрым.

Я повернулся, и заметил, как в глазах собеседницы вспыхивают искорки веселья. Вера, конечно, держала лицо, как положено хорошему секретарю, но зрелище было такое, что даже у святого бровь дрогнула бы.

— Сначала он пытался разговаривать с псом и пройти к дому, — пояснила она, на этот раз чуть теплее. — Но Аргумент быстро пресёк эту инициативу.

— «Пресёк» — это мягко сказано, — буркнул подошедший Морозов, не скрывая своего мрачного любопытства. Он разглядывал гостя, как редкого зверя, которого неожиданно занесло в человеческое жильё. — С таким видом, как у этого парня, его и на метр к лесу подпускать нельзя.

«Если это и есть наш новый ревизор, то день обещает быть интересным», — подумалось мне. И с этими мыслями я вздохнул и направился к двери.

— Куда вы, князь? — послышался мне в спину голос Морозова.

— Спасать столичного гостя, — не оборачиваясь, ответил я.

С кухни послышались тихие шаги. И, разумеется, через секунду в гостиную вошёл Никифор, аккуратно стряхивая с рукава муку.

— Что здесь происходит? — спросил он, глядя на нас так, будто подозревал в очередной катастрофе лично Морозова.

— К нам прибыл ревизор, — коротко пояснил я.

Домовой сразу же подобрался, словно его окатили холодной водой. Подошёл к окну быстрыми, почти бесшумными шагами, выглянул во двор, и я увидел, как его лицо вытянулось.

— Ох, ты ж свет-праведный… — выдохнул он, прикладывая ладонь ко рту. — И этот персонаж навёл столько шума?

В голосе Никифора звучало искреннее потрясение, будто он только что увидел, что главный столичный инспектор пришёл в лаптях и с авоськой.

— Кто же таких в лес отправляет? — добавил он уже почти шёпотом. — У него вид…

Домовой не договорил. Только покачал головой. Сделал он это медленно, тяжело, с выражением на лице, какое бывает у людей, окончательно разочаровавшихся в уровне образования проверяющих органов.

Взгляд его ясно говорил: «Пали они, князь. Ох, как пали…»

Я улыбнулся, подошёл к выходу, открыл дверь и шагнул на крыльцо. Утренний холодок бодро ударил в лицо, словно проверяя, проснулся ли я окончательно.

Ревизор заметил меня сразу. Вздрогнул так, будто я внезапно материализовался перед ним из воздуха, как призрак, нервным движением подтянул рюкзак, а затем попытался снять шляпу. Но сетка, предательница, решила оказать ему сопротивление: запуталась, зацепилась и категорически отказалась подчиняться.

Он боролся с ней целую минуту, пока не сдался. После чего просто согнул руку в каком-то странном жесте: наполовину приветствие, наполовину попытка сохранить лицо в безвыходной ситуации.

Аргумент же тем временем обернулся, посмотрел на меня с торжественным видом и вильнул хвостом: мол, «всё, человек, теперь этот цирк — твоя ответственность».

— Э-э… здравствуйте, мастер-князь, — дрожащим голосом выдавил пришлый. — Простите, что… без предварительного звонка… Я… Меня направили из столицы.

— Из столицы? — переспросил я с показным удивлением, словно говоря: «Какая ещё столица? Какие проверки? Мы здесь вообще-то мирно жили».

Ревизор сглотнул, будто понимал: вот сейчас и решится, съест ли его Аргумент. или всё же можно будет обойтись неловким разговором.

— Гаврила Платонович Дроздов, — выпалил парень так быстро, будто представлялся под дулом револьвера. — Из Имперского экологического фонда… по распоряжению отдела… э-э… я прибыл… чтобы… э…

Он запутался в ремне рюкзака, дёрнул плечом, качнулся так, что сетка снова съехала на глаза, но чудом устоял. Поспешно расправил шляпу, смутился ещё сильнее, будто только что выдал государственную тайну, и внезапно умолк. Замер, как гимназист, которому показалось, что он сказал что-то не то и теперь его отправят обратно в столицу пешком, с его же рюкзаком в качестве наказания.

Аргумент выразительно фыркнул, в этом фырканье было всё: и оценка гостя, и лёгкое осуждение, и предупреждение о том, что пёс терпеть его долго не намерен.

Мне пришлось очень постараться, чтобы держать лицо. Особенно когда боковым зрением заметил, как Морозов мрачно смотрит на пришлого.

Атмосфера утра вдруг обрела какой-то домашний, почти тёплый оттенок. Будто на пороге стоял не ревизор, а дальний родственник, случайно заплутавший в пути.

— Из экологического, значит? — медленно протянул Морозов. Он потер ладонью подбородок, внимательно рассматривая гостя, словно тот был редким зверьком, занесённым в список вымирающих животных. — Уж не по поводу ли того самого оленя, которого недавно зафиксировала комиссия во главе с мастером Костомаровым?

— По поводу него, да! — с готовностью подтвердил парень, будто рад, что хоть на один вопрос может ответить без запинки.

И выглядел он в этот момент так, будто впервые за последнее время почувствовал твёрдую почву под ногами. Хотя Аргумент эту почву ему всё ещё не гарантировал.

— И почему же вы сразу не поговорили с Николаем Арсентьевичем, — лениво уточнил воевода, кивнув в мою сторону. — Ну, или с мастером Костомаровым?

— Сперва я хотел… э… немного ознакомиться с городом, — пробормотал ревизор.

Получилось это так неловко, что даже пауза после его слов показалась убедительнее, чем объяснение. Он сам понял, как именно это прозвучало, и быстро умолк, будто надеялся, что никто не заметит этой фразы.

— Поздравляю, — отозвался Морозов с каменным выражением лица, достойным памятника воинской славы. — Ознакомились. Не все выживают после таких экскурсий. Так что вам очень повезло. Те приезжие, кто возвращаются с Рабочей стороны невредимыми, обычно становятся местными легендами.

От этих слов парень вздрогнул так резко, будто его хлестнули по спине невидимой плетью. Попятился на шаг. Ровно настолько, чтобы Аргумент недовольно заворчал, напоминая, что территория под охраной.

Я отметил, как лицо гостя побледнело до оттенка свежевыстиранной рясы синодников. Глаза же округлились так, что стали похожи на две серебряные монеты, только что вытащенные из кошелька.

Кажется, бедняга от страха даже не уловил подтекста: Морозов явно дал понять, что прекрасно в курсе его утренних приключений и блужданий по городу.

Но ревизор сейчас был слишком занят тем, чтобы не упасть в обморок на моём крыльце.

— Как добрались до княжеского особняка? — поинтересовался Морозов самым невинным тоном.

— Н-н-н-ормально, — протянул Гаврила, при этом так дёрнув подбородком, будто пытался удержать остатки достоинства. — Ну… вернее… сегодня с утра я осознал, что мой план находиться в городе инкогнито потерпел неудачу.