— Это мы уже поняли, — тихо произнёс воевода, но ревизор, кажется, был слишком занят самобичеванием, чтобы услышать.

— В вашем городе совсем нет карт местности, — продолжил парень с обиженным видом.

Морозов приподнял бровь, словно перед ним сидел человек, впервые увидевший ложку и пытающийся понять её предназначение.

— А зачем они? — искренне удивился он. — Местные знают окрестный лес без карт. Кто же будет покупать такой товар?

— Логично, — мрачно признал Гаврила, явно не ожидая, что его аргумент сломается так быстро и без борьбы. — Потом я хотел отправить письмо в столицу.

Тут он уже понизил голос и продолжил:

— Но по ошибке пришёл на телеграф. И скажу я вам… городской телеграфист — очень уж неприятный тип. Письмо отправлять отказался наотрез. И ещё угрожать начал.

Морозов лишь пожал плечами.

— Так правильно отказался, — заметил он. — Телеграф телеграммы отправляет, а не письма. У него такая должностная инструкция.

В его голосе прозвучало то самое простое северское «что тут непонятного?», от которого люди со стороны обычно начинают пересматривать свои жизненные приоритеты.

А Гаврила стоял, растерянно моргал и, казалось, впервые осознал, что эта поездка в Северск стала чем-то вроде экзамена, который сегодня приходится сдавать без подготовки.

— А потом я заблудился в городе и попал на Рабочую сторону, — выдохнул ревизор с тем отчаянием, с каким обычно признаются в смертных грехах.

— Страшное место, — с серьёзным видом подтвердил воевода.

Гаврила так рьяно закивал, что его сетка снова съехала набок:

— Там все такие подозрительные. Каждый второй спрашивал кто я таков и чего там забыл. Мне помогло лишь то, что у меня быстрые ноги. Но я подумываю над тем, что стоит держать при себе спички и пачку хоть каких-то захудалых папирос. Сам я не имею дурной привычки курить, но вот жители того района…

— Работного, — с готовностью напомнил я.

— Именно. Мне показалось, что каждый встречных считал своим долгом спросить у меня спичку или папиросу.

— Сдается мне, что спрашивали они не для того, чтобы вы их угостили, — усмехнулся воевода. — И если бы не ваши быстрые ноги…

— Я так и подумал, — закивал гость. — Мне пришлось звонить моему душеправу в столицу сразу после того, как я заселился в гостиницу. Чтобы он помог мне справиться с панической атакой, которую вызвало блуждание по… этому ужасному месту.

— Понимаю, — кивнул Морозов. Понимал он, конечно, ровно настолько, насколько медведь понимает переживания грибника, заблудившегося в малиннике. Но виду не подал. Лишь уголок губ предательски дрогнул. — А дальше что?

Парень помолчал. Подбирал слова так осторожно, будто боялся, что каждое может взорваться у него во рту.

— В общем… — наконец начал он, — с утра я понял, что один в вашем княжестве долго не протяну. Раз уж я в Северске столько приключений испытал за один день, сколько со мной в столице за всю мою жизнь не происходило.

Он замялся, украдкой глянул на Аргумента, но тот демонстративно отвернулся, изображая полное презрение.

— Вот я и решил отправиться к мастеру Костомарову. Чтобы… ну… хоть кто-то мне помог.

— Иван Ефимович, — уважительно хмыкнул воевода.

— Да, — закивал ревизор. — Он оказался человеком чести. Сразу заверил, что князь будет рад меня видеть. И… и даже настоял, чтобы начальник жандармерии выделил мне целый кортеж, чтобы я… э… добрался до вашего поместья в сохранности.

— Вот как, — протянул Морозов, поглаживая подбородок. — Использование государевых слуг в частном порядке… интересный подход.

Гаврила затравленно огляделся по сторонам, будто жандармы могли выскочить из кустов и арестовать его за собственную защиту. Потом глубоко вдохнул, шагнул ближе и понизил голос до шёпота, который слышал бы любой домовой в радиусе пяти вёрст:

— Иван Ефимович… намекнул… что у князя какие-то нелады с промышленниками. Чуть ли не открытая война.

Он многозначительно посмотрел на меня.

— Вот, мол, чтобы меня… э… не перехватили по дороге, решили отправить меня с жандармами.

Мы с воеводой переглянулись — один короткий взгляд, но в нём уместилась целая беседа длиною в жизнь.

— Иван Ефимович умеет, — протянул я, чуть прищурившись. — Могёт.

— Что? — растерянно спросил ревизор, явно ожидая услышать тайный код или политический пароль.

— Ничего, — поспешно сказал я отмахнувшись. — Давайте пройдём в дом, Гаврила Платонович. Не стоять же нам во дворе, обсуждая дела. Тем более, завтрак скоро будет готов.

— Да, да, конечно! — мгновенно расцвел ревизор, будто только что получил вид на жительство в раю.

Я развернулся и направился к дому. Гаврила, семеня, последовал за мной, аккуратно обходя Аргумента так, словно тот был миной времён первой императорской войны.

Сзади послышался голос Морозова, который закрывал ворота с таким спокойствием, будто речь шла о предстоящем празднике, а не о визите ревизора из столицы:

— Ну что же… теперь будет весело.

Как ни странно, я был с ним согласен. В Северске веселье обычно начиналось именно так.

Я остановился на ступенях крыльца, обернулся и жестом пригласил Гаврилу пройти первым.

— Проходите, — сказал я, стараясь придать голосу теплоты и спокойствия. — Уверяю вас, здесь безопасно.

Гаврила глубоко вдохнул, осенил себя охранным знаком так быстро, что сам того, кажется, не заметил и шагнул внутрь особняка.

Сам я задержался на ступенях буквально на секунду: хотелось дать ревизору возможность пройти первым и… ну, хотя бы не рухнуть сразу при входе.

Парень кивнул слишком резко, будто голова у него была на шарнирах, и шагнул внутрь. Шёл он скованно, почти боком, словно ожидая, что стены вот-вот заговорят или пол внезапно провалится.

Едва он сделал шаг, как тут же споткнулся о ковёр. Причём ковёр лежал идеально ровно. И надо было сильно постараться, чтобы запнуться так красиво. Я едва успел ухватить его за рукав, чтобы предотвратить величественное падение на пороге княжеского дома.

— Осторожнее, — хмуро произнёс Морозов, делая голос максимально строгим. — Этот ковёр пережил двух князей. И мстит всем новичкам.

Он выдержал паузу. Ту самую, от которой люди начинают взвешивать свои жизненные решения.

— Вы, конечно, можете не верить, но…

Договаривать он не стал и не нужно было. Гаврила испуганно ойкнул, отпрянул в сторону так резко, будто ковёр зарычал на него.

— П-понятно… — выдавил он, пытаясь изобразить уверенность, но получалось у него так же плохо, как у кролика изображать волка.

— Прошу, присаживайтесь, — сказал я с самой добродушной улыбкой, указывая ревизору на кресло у камина.

Гаврила благодарно кивнул, словно ему предложили не место у камина, а пропуск в безопасную зону. С осторожностью снял рюкзак, будто тот был начинён взрывчаткой, поставил у подлокотника и сам опустился в кресло. Вздохнул так, словно впервые за последние сутки увидел мебель. Потом вытянул ноги и даже как-то растворился в мягкой обивке.

— Чаю? — предложил я самым беспечным тоном.

Реакция была мгновенной: ревизор резко замотал головой, так что сетка снова едва не съехала ему на глаза.

— Я… лучше потом, — торопливо пробормотал он.

— Как пожелаете, — спокойно согласился я, хотя внутри усмехнулся.

Боковым зрением я заметил, как из кухни высунулся Никифор. Он смотрел на гостя как на инородный предмет, который случайно занесло в его хозяйство. Глаза у него хитро сузились, будто он присматривал, не сломает ли ревизор кресло.

А я подумал, что если бы Гаврила знал, сколько глаз сейчас оценивают его повадки, он бы, наверное, сел ровно и перестал дышать вовсе.

За спиной негромко скрипнула половица. Звук был совершенно обычный, но Гаврила встрепенулся так, будто за ним явилась вся нечисть сразу. Он резко повернул голову и замер с пораженным видом.

Я проследил за его взглядом… и тоже едва слышно сглотнул.

В дверном проёме, подсвеченная мягким солнечным светом так, что казалось, будто за ней выстроены декорации, стояла Вера Романовна. Она появилась тихо, как всегда, но эффект произвела такой, будто в комнату внезапно вошла сама весна. Смущённо улыбнулась, словно мы случайно застали её в момент, когда она собиралась сказать что-то личное. И этой смущённостью стала, как ни странно, ещё привлекательнее.