— А почему бы и нет? — в голосе Зубова послышалась ирония. — Хуже от этого еще никому не становилось. Труд облагораживает даже человека. А уж тем более столичному гостю это не помешает.

— Если вам несложно, то пусть за ним приглядывают, чтобы не влез, куда не следует.

— Вы про лес Иволгина? — прямо спросил собеседник.

Я кивнул, словно бывший глава жандармерии мог меня увидеть и сказал:

— Мы с вами понимаем, что гость может пострадать. А он нам нужен живой и здоровый.

— Уверены? — словно между прочим поинтересовался перевертыш и, не дождавшись ответа, продолжил, — Проследим, чтобы пришлый не вляпался в неприятности.

С этими словами Зубов завершил вызов.

Я же положил телефон на стол. Взял чашку с остывшим отваром и взглянул в окно, где солнце уже полностью взошло над садом. Лучи солнца медленно скользили по стене столовой, зажигая пыль золотом. Морозов, всё это время молчавший, и внимательно наблюдавший за мной, не выдержав, уточнил:

— Судя по выражению вашего лица, новости не из приятных?

— Смотря с какой стороны взглянуть, — ответил я, и сделал глоток. — Молчанов и Зубов уже оперативно вычислили нашего приезжего.

— Ну вот, проблема решена, — довольно заключил воевода.

— Я уж не знаю, как им это удалось, но…

Морозов усмехнулся:

— У Северска свои способы вычисления чужаков, Николай Арсентьевич, — произнёс он с тихой гордостью. Едем в город?

Я кивнул:

— Хотелось бы поговорить с ним до того, как он сунется во владения Митрича.

— Тогда я подгоню машину, — заключил воевода.

Я кивнул, сделал еще глоток отвара. Морозов неспешно встал с кресла и вышел из столовой, оставив меня в тишине.

В воздухе витал запах трав, дыма и тёплого хлеба. Где-то в коридоре шуршал Никифор, напевая себе под нос какую-то старую мелодию. И, глядя на тихую, безоблачную гладь неба за окном, мне вдруг показалось, что спокойствие скоро закончится.

Когда я вышел на крыльцо, машина была уже подана. Но я все равно позволил себе пару секунд постоять на ступенях, вдыхая свежий воздух. Утро выдалось красивым. По-северски густым, вязким, будто сотканным из тумана, к которому словно бы примешивалось дыхание холодной земли.

Я спустился по ступеням, сел в салон и закрыл дверь. Морозов завел двигатель, и машина выехала с территории. Я же откинулся на спинку, глядя в окно. Воздух за стеклом казался почти осязаемым — серо-молочным, плотным, как шерстяное одеяло, которым накрыли всё вокруг. Деревья по обе стороны дороги тянулись к небу длинными, мокрыми стволами, и их вершины терялись в тумане. Казалось, будто мы едем не по дороге, а сквозь сон, где всё движется медленнее, чем в действительности. Колёса авто тихо шуршали по гравию, и редкие капли росы, падающие с ветвей, стучали по крыше, будто кто-то сверху отсчитывал время.

Туман за окном клубился между елей, как дыхание спящего зверя. Где-то далеко каркнула ворона, и звук этот прозвучал особенно отчётливо. Как напоминание, что за стеной белесой пелены жизнь всё-таки продолжается.

В этот раз лисы на дороге не оказалось. И всё же я с надеждой всматривался в кусты, ожидая заметить хоть мелькание рыжего хвоста. Крошечную вспышку цвета среди серо-зелёной тишины. Но лес хранил молчание. Ни одного движения, только лёгкий пар над землёй и редкий треск ветки под колёсами.

Сидевший за рулём воевода, молчал, но я заметил, как он пару раз покосился на меня, не меняя выражения лица. Мне показалось, Морозов, понял, о чём я думаю, и потому не торопился. Машина шла медленно, бережно, словно тоже что-то высматривала среди деревьев.

Лишь когда дорога, наконец, вывела нас из леса и под колёсами зашуршал мокрый асфальт, Морозов чуть сильнее нажал на педаль газа. Туман остался позади, и машина набрала скорость. Я ещё долго оборачивался, глядя на серую кромку леса, где, как мне всё казалось, что-то должно было шевельнуться. Но там по-прежнему царило молчание. Оно было плотное, северное, будто само небо не собиралось никому не раскрывать своих тайн.

— Может, лиса получила от вас печенье и решила, что вы прошли какое-то испытание, — предположил Морозов, лениво пожав плечами, будто говорил не о таинственной встрече, а о чём-то простом, вроде неудачной рыбалки.

— Вы-то сами в такое верите? — хмыкнул я, глядя на него с лёгким недоумением.

— У высшего народа всякое может быть нормальным, — невозмутимо ответил Владимир. — И такое тоже. Они ведь не по нашим меркам живут. У них всё просто и сложно одновременно. Захотят — обидятся, захотят — благословят. Никогда не угадаешь, где шутка, а где серьезное.

Воевода снова пожал плечами и повернул руль, выруливая на прямой участок дороги. За окном промелькнуло несколько стройных сосен, над ними по-прежнему тянулся туман, но уже редел, уступая место свету.

— Но вы всё же поспрашивайте у Митрича при случае, — добавил Морозов, чуть тише. — Кто она, откуда, и что она за птица.

— Лисица, которую ищет столица, — добавил я и, повернувшись к нему, поинтересовался. — Думаете, Митрич знает?

— Может, и не знает, — усмехнулся воевода, — но ведает. А это, поверьте, иногда куда больше.

Владимир потянулся к приборной панели и включил радио. Из динамика послышался негромкий треск, потом зазвучала какая-то старая мелодия. Морозов сделал звук чуть громче, чтобы не продолжать разговор. Я отвернулся к окну, глядя, как солнце понемногу пробивается сквозь остатки тумана, и думал, что, может, в этих северных краях действительно есть существа, для которых одно простое печенье значит гораздо больше, чем для нас целая жизнь.

На выбранной волне мелодия плавно стихла, словно растворилась в воздухе, и спустя мгновение послышался бодрый, с чуть заметным северным выговором голос диктора, который рассказывал о грядущей неделе, одном из тех праздников, что в Северске отмечают с особым размахом. В голосе зазвенели нотки приподнятого настроения: ожидаются народные гулянья, угощения, лодочные шествия по реке и, конечно же, ярмарка.

Я смотрел в окно на убегающую дорогу и слушал вполуха. Но слова диктора, сопровождаемые шорохом шин по влажному асфальту, ложились удивительно спокойно, будто всё происходящее вокруг соответствовало этому размеренному ритму северской жизни.

— На ярмарке, — продолжал ведущий, — ожидаются артисты из самой столицы. Среди приглашённых певица Таисия Рожнова, дуэт «Пятая набережная», а также инструментальный квартет «Лунный свет».

Я поймал себя на мысли, что мне ни одно из этих имён не знакомо. Возможно, они исполняли то, что я просто никогда не слышал. Или, как часто бывает с местными праздниками, их знали все, кроме приезжих.

Радиоведущий тем временем перешёл на другой тон, более деловой, и бодро объявил:

— А спонсор выпуска — лавка пряностей «Три котла». Только сегодня, друзья, каждому покупателю щепоть новой специи в подарок. Попробуйте вкус, который согревает даже самую долгую зиму!

Где-то на заднем плане зазвенел колокольчик, потом короткий смех. Очевидно, это была вставка из рекламы. Морозов усмехнулся себе под нос, покосившись на приёмник:

— Вот ведь, у кого фантазия кипит…

Я улыбнулся в ответ, но промолчал. Почему-то это спокойное северное утро с голосом из радио показалось особенно домашним, словно весь город готовился к чему-то по настоящему великому.

— Надо будет туда заглянуть, — вздохнул Владимир Васильевич, глядя в окно на пробегающие мимо поля. — Взять какой-нибудь специи, чтобы обмануть нашего Мурзика.

Я прищурился, не сразу поняв, что именно он имеет в виду. Воевода хлопнул ладонью по рулю, как человек с простым, но железобетонным планом:

— Это элементарно. Намешать с водой и оставить на донышке чашки. Пусть порадуется.

Голос его был серьезным, без тени озорства, и в этом спокойствии звучала уверенность человека, который давно знает слабости домашних существ. И мне отчего-то представилась картина: Мурзик, нюхающий таинственную щепотку, мордочка, заострённая вниманием, и мгновение счастья, чистого, такое же простого, как и средство.