— А вам мнение Рейнгольда так уж важно?

Он поморщился.

— В данном случае через Рейнгольда говорит сам император.

Интонацией и выражением лица он постарался показать, где и в какой обуви видит в гробу императора и его прихоти. Род Долгоруковых почти не уступал роду Романовых долгое время, и сейчас, подвернись удобный момент, от Романовых осталось бы только мокрое место, но для меня это бравада выглядела, как фига в кармане.

— Можем договориться о репарациях, — предложил я. — А чтобы это не было унизительно для вашего гордого рода, оформим как приданое. Всё-таки Ольга в этот аспекте представляет весь ваш богатый род. Стыдно будет отправить её с одним чемоданчиком сменного белья. Общество такую скупость осудит, а злые языки ведь страшнее пистолета?

Он поморщился.

— Какие-такие репарации? Вы нам нанесли ущерба намного больше, чем мы вам. На мой взгляд, мы вам его вообще не нанесли.

— Это на ваш взгляд, — возразил я. — Вы сильно отвлекаете меня от возвышенных мыслей, что делают человека человеком и отделяют от животного. Из-за вас я с грустью думаю о падении нравов, а собирался чертить эскиз усовершенствованных винтовок и пушек…

Он чуть оживился.

— Ваши винтовки в самом деле так хороши, как говорят?

— Странно, — сказал я, — вы, оружейники, должны были первыми проверить конкурента.

Он сказал с пренебрежением:

— Все века наш род поставлял лучших бронников и оружейников, и у нас нет конкурентов. С нашими пищалями выиграли битву на Угре, там пришлось стрелять и много стрелять, пушки наших заводов успешно бомбардировали Казань и принудили её к сдаче. И сейчас в крепостях и на кораблях установлены, в основном, пушки наших заводов.

— Понятно, — сказал я, — даже не допускаете мысль, что кто-то может сделать лучше.

Он усмехнулся, не ответил, и так всё ясно, но выражение лица изменилось. Не случайно сам император велел делу с моими винтовками дать ход, а военные эксперты признали их лучшими. И не только лучшими в сражении, но и в производстве не сложнее предыдущих вариантов, перестраивать заводы особо не придётся.

— Приданое, — сказал он и, не выдержав, поморщился, словно укусил твёрдое больным зубом, — мы дадим, без этого на Руси свадеб не бывает, но совсем не то, что вам восхочется.

Я сдвинул плечами.

— Ладно, я не спорю. Вам всё равно придётся дать приданое в таком размере, чтобы не опозорить себя скупостью. Общество следит, роняя слюни! А я обменяю на то, что мне надо.

Он помолчал, наблюдая за мной чуть прищуренными глазами.

— Иногда мне кажется, — проговорил он, — разговариваю не с розовощеким кадетом, а с прожжённым волком.

— Я из жестокой Сибири, — ответил я равнодушно, — у нас выживают сильнейшие. А здесь в столице все такие беспанцирные… Что-то хотите предложить?

Он недобро усмехнулся.

— Беспанцирные? Ну-ну. То, что вы нам нанесли ряд болезненных ударов, ещё не…

— Где сказано, — уточнил я, — что это мы?

— Ладно, давайте ближе к делу. Что вы хотите в качестве приданого?

— Наконец-то разговор о конкретном, — сказал я. — Один металлургический завод с его складами, подъездными путями и оборудованием…

К счастью, мы ничего не заказывали, иначе всё бы полетело на пол, настолько он дёрнулся и даже попытался вскочить в великом возмущении, приподняв край стола со своей стороны.

— Чего?

— А также, — продолжил я невозмутимо, — участок земли с выходом к речной пристани и прямой дорогой к прокатным станам.

Он стукнул кулаком по столу.

— Шутите? Это чересчур!

— Разве ваша Ольга того не стоит? — отпарировал я. — Вы же понимаете, все аристократы Питера будут пересчитывать каждую копейку в приданом. Нельзя показаться скупыми, урон чести роду Долгоруких. Видите, я забочусь, чтобы о вас не пошла плохая слава!

Он не стал поправлять, что Долгоруковы не Долгорукие, понимает, использую один из способов вывести из равновесия, ответил более деловым тоном:

— Мы проработали много вариантов. Почти половина членов Рода готова продолжать борьбу до победного конца, но я не хочу остаться победителем с половиной уцелевшего рода и ослабленной экономикой.

— Вы оптимист, — вставил я.

Он нахмурился, бросил рассерженно:

— В то, что вы сможете долго выстоять, не верят даже сторонники компромисса.

— Если их так важно переубедить, — сказал я любезно, — могу… э–э… изъять из обращения остальных Долгоруковых. Не смотрите по сторонам, ваши бойцы за пределами ресторана пока ещё на позициях, но в затылок каждого упирается ствол винтовки или пистолета в руках моего человека. А ещё группа моих гвардейцев сейчас заняла позиции перед вашим главным дворцом, что не дворец, а настоящая крепость! Думаю, государь император не огорчится, если будет уничтожен. Все крепости должны быть в руках главы государства. Кардинал Ришелье вообще сносил крепости феодалов, что не принадлежали королю.

Он заметно напрягся, на висках вздулись толстые синие вены, я буквально чувствовал, как сильное сердце закачивает в мозг горячую кровь, заставляя нейронные сети работать в полнейшую мощь. Глаза на несколько секунд вообще остекленели, что с ним происходит, не знаю, может быть, с помощью магии переговаривается с Советом Рода, что сейчас заседает во дворце?

— Блефуете, — произнёс он уверенным тоном, но я не уловил в голосе настоящей стойкости. — На этот раз всё проработано и всё учтено.

— В смысле, — сказал я, — мне отсюда всё-таки не выйти?.. Понимаю, за всеми столиками ваши люди. Лучшие из лучших!.. Демон Пустыни, отстрели на пальце этого глупого человека бриллиант с его печатки…

Я не успел договорить, на пальце Долгорукова коротко вспыхнуло, и вместо родового перстня повисла раскалённая золотая дужка. Капля расплавленного золота упала на белоснежную скатерть. Там же мелкие остатки бриллианта, почти алмазная пыль.

Долгоруков стряхнул с пальца остатки раскалённого ободка, его глаза, кажется, изменили цвет. Эта незримая пуля, что с такой точностью сострелила с его кольца печатку, её прикладывал на бумаги рядом со своей подписью, так же ювелирно могла пройти насквозь его голову в любом месте.

— Демон Пустыни, — пробормотал он осевшим голосом, — даже не слыхивал.

— А я о ваших тайнах родовой магии, — ответил я любезно, — тоже не имею представления. Что ж, в конце схватки должен остаться один, так? У вас всё по старинке, верно?.. Эти ваши богатыри хороши в рукопашной схватке, я с детства обожал былины о богатырях, но что сможет Илья Муромец или Добрыня Никитич, получив пулю в лоб?

Он поморщился, но не ответил, да и что говорить, если всё очевидно.

Я продолжил, чуть понизив голос, чтобы наш разговор оставался только для нас:

— А это здесь случится, если сделаете хоть малейшую ошибку с оценкой своих и моих сил.

Он вздохнул, погладил бороду, пальцы заметно подрагивают.

— Будь я помоложе, — проговорил он тусклым голосом, — я бы подал сигнал для схватки… Но видите какая у меня борода?.. Внуков ещё нет, но через год-два будут, и я не хотел бы их оставить на пепелище даже победителями. Я не знаю какие у вас тайные силы, а они у вас точно есть, вы не знаете, что у нас в склепах на такой вот чёрный день… Потому предлагаю остановиться.

— А как же война до победного конца?

Он вздохнул, лицо омрачилось.

— Тех крикунов остановим. Если понадобится, то объединёнными усилиями. Но я не хочу, чтобы это дурацкое столкновение перешло в полноценную войну. Заметьте, мы даже не пытались захватить ваши активы в виде ружейных заводов Мак-Гилля, взорвать пороховую и патронные фабрики, а сил у нас хватает, чтобы держать в каждом крупном городе отряд своих людей.

Я покачал головой.

— Не хитрите. Вы не взрывали мои фабрики и заводы лишь потому, что надеялись захватить их целёхонькими и сразу продолжить выпуск моих винтовок уже как своих. А затем перенести технологию производства на остальные свои заводы с допотопными методами обработки металла.