Я взглянул на неё с интересом. После того, как мы с Мак-Гиллем основали общество по производству скорострельных винтовок, она поделилась новостями с матерью, та рассказала отцу, и он с неохотой признал, что его дочь в самом деле провела успешную финансовую операцию. И теперь уже отец, как и мать, могут снабжать её какими-то важными сплетнями о светской жизни Петербурга.

— Барон уже не аристократ?

Она покачала головой.

— Нет. Даже если потомственный. Кто-то не обратит внимание, дескать, это же тебе честь оказывают, а не ты им, а другие могут обидеться.

— Обижаются, — мрачно подтвердил я. — Несколько семей на Невском действительно против, что на их улице поселился просто барон, да ещё из декабристов. Пытаются меня выжить.

— Ты создаешь себе армию врагов! — с испугом сказала Сюзанна.

— На мне, — заявил я твёрдым голосом, перед женщинами все мы стараемся смотреться сильными и красивыми, — где сядут, там и слезут. Я за равноправие и демократию по-имперски.

Узнав о недовольстве некоторых соседей, я попросил Горчакова выяснить, кто эти люди, он с великой неохотой дал список.

Племянника графа Сольского кто-то невидимый толкнул в спину на лестнице. Он скатился вниз, сломав несколько костей и получив сильные ушибы.

Князь Белосельский выпил вино, в которое Мата Хари добавила ингредиент, и теперь у него кишечный вирус, из-за которого понос не прерывается.

Иллюзии делать не могу, они догадаются, кто их творит, потому только дронами.

Она вздохнула, покачала головой.

— А если серьёзно?

— Серьёзно? — переспросил я. — Если серьёзно, то я как лошадь, загнанная в мыле, пришпоренная смелым ездоком. Вы как будто не знаете, что меня намерены женить! Куда бежать, под какой юбкой прятаться?

Она сдвинула ноги и поплотнее прижала к ним подол платья и положила руки на колени.

— Мужчины не прячутся!

— Жаль, — сказал я, — а так хотелось.

— Ну вот ещё! — Фыркнула она.

За неделю прошло несколько переговоров с банкирами, Сюзанна продолжала осваивать управление имением, у неё отлично всё получается.

Оформляя очередную покупку и доставку, она поздравила меня, блистая восхитительной улыбкой:

— Вадбольский, ты становишься не только заметным…

— А что ещё?

— И необходимым! Кто бы подумал, моя мама говорит, твое зелье самое лучшее от головных болей…

— Уже не зелье, — хвастливо сообщил я. — Перевожу в порошок, так легче для транспортировки. И строю линию для спрессовывания в таблетки.

— Таблетки? — переспросила она. — Таблет… это скрижаль? Дощечка?.. Плита?

— Это порошок, — сказал я, — спрессованный в одинаковые комочки. Конечно, ровные и красивые!.. Зато с дозировкой не перепутаешь, а порошка можно недосыпать или пересыпать… Разве продажи не увеличились?

— Выросли, — согласилась она. — Но я решила, это работает известность…

Приходили тревожные вести от Шаляпина о готовящемся наёмном нападении от Долгоруковых.

Подслушать, о чем договаривается глава рода Долгоруковых со своими братьями и сыновьями, не удавалось, слишком хороша мощная магическая защита, однако общий анализ передвижения, обрывков разговоров вне дворца, говорит о скором ответе.

Император следит, чтобы его запрет на явно выраженную вражду соблюдался, потому Долгоруковы не рискнут направить свою вышколенную гвардию, но зато через цепочку посредников могут набрать огромное количество наёмников, лихих людей, охочих до лёгких денег, в России много.

Я ещё раз проверил выдвинутые вперед аванпосты. В башнях дежурят по двое, по тревоге могут отстреливаться пятеро, лестницы уходят в подвалы, те соединены общей подземной сетью ходов, так легко перекидывать силы, не давая себя обнаружить противнику.

Все чаще посещала мысль, что самое важное пора перенести в Щель. Но сначала нужно было навести порядок в делах, висящих на мне тяжким грузом. Я переместился из имения в кабинет дома на Невском. Оттуда было ближе до Военного министерства, куда мне надлежало явиться с докладом о новых модификациях винтовок. Идею удалось протолкнуть через того же князя Раевского, но теперь требовалось личное присутствие «для дачи пояснений».

Чуть сосредоточившись, я легко определил кто где в доме: Василий Игнатьевич и Пелагея Осиповна в одной комнате, степенно пьют чай и читают газеты, Ангелина Игнатьевна привычно строит слуг в гостиной, обучает, как надо вести себя, хотя они здесь несколько лет и вот-вот покинут этот дом, если я не возьму их на довольствие, до этого жалование им выплачивал, как и обещал, граф Басманов.

— Ангелина Игнатьевна, — сказал я весело, заходя в гостиную — как я рад вас видеть!

Она малость опешила от моей наглости, до этого я трусливо старался не попадаться ей на глаза.

— О, племянничек, хорошо, что ты появился. Я как раз собиралась с тобой поговорить, — заявила она. — Что-то у нас нет ясности с нашим имением. Пора проверить как там и что, навести порядок…

Я прервал:

— Тетушка, не вашим имением, а моим. Граф Басманов подарил его лично мне, а не Роду. Сейчас я там провожу эксперименты в режиме строгой секретности, и вас попросту не пропустят за ворота.

Она охнула, отшатнулась, а глаза полезли из орбит.

— Что-о-о?.. Щенок, да как ты смеешь, все, что у нас есть, принадлежит Роду!.. А распоряжаются в нём старшие!

— То есть, — сказал я, — вы за спиной Василия Игнатьевича?.. Ну-ну, мечтайте, мечтайте.

Она спросила с нажимом:

— Хочешь сказать, что, если мы с твоим отцом и матушкой приедем в подаренное графом имение, ты распорядишься нас не впускать?

— Уже распорядился, — сообщил я. — Давно. Гвардейцы подчиняются лично мне, а не Роду. Ангелина Игнатьевна, у нас не боярский род, а дворянский. Сочувствую вам, обломок старого мира, но я вас к себе… да-да, к себе!.. просто не допущу. Вы вообще как-то странно выпрыгнули из ниоткуда. И, — добавил проникновенно. — Предупреждаю, я гуманист, но могу быть и очень культурным, так что не надо. Во имя великого хуманизма можно все. Так что не надо, ладно?

Она фыркнула.

— Да что ты можешь, мальчишка?..

— Увидите, — пообещал я зловещим голосом. — Русского интеллигента лучше не трогать. Он всегда интеллигент только в первом поколении. Честь имею, тётушка!

Я поклонился с предельной иронией и пошёл мимо.

После моего ухода Ангелина Игнатьевна в бешенстве умчалась к моим родителям, жаловаться будет, наверное…

Мои старики настолько счастливы, что я их подлечил и убрал болячки, что заранее согласны с любым моим решением и поддерживают его не глядя. Но у тетки такой благодарности нет, простая и властная, мужем вертела, как желала, а теперь принесла все свои замашки с собой.

Я вышел на крыльцо, вдохнул полной грудью влажный воздух, пропитанный ледяной сыростью Невы, что только-только освободилась ото льда. В воздухе едва заметно чувствуется как талый снег, так и сажа из труб, топить придётся ещё долго, особенно при этом солёном ветре с Финского залива.

Небо перламутрово-молочное, с низкими облаками, те буквально цепляются за шпили Петропавловки и Адмиралтейства. Иногда пробивается бледное солнце — не греет, а лишь золотит лужи, превращая их на минуту в зеркала.

Вся моя гвардия в имении, а здесь только слуги, так что за руль придется самому. Пока шёл к автомобилю, начался дождь, что не дождь, а там, мжичка, не льёт, а сеется, как сквозь сито: мелкий и настолько противно назойливый, что кажется вечным.

Я вырулил на улицу, мимо пронеслась лёгкая коляска, колёса лихо разбрызгивают особую петербургскую грязь из смеси снежной каши, конского навоза и песка, им усердно посыпали зимой улицы.

Со стороны Невы доносятся хриплые простуженные гудки, там уже поползли первые пароходы, смешно шлёпая по воде лопастями широких колес. Над крышами пролетели грачи с веточками в клювах, уже спешно строят гнезда.